— Сычи! — громко произнес он, останавливаясь у открытого окна.
В комнату вошла Головина.
— Прости, Михаил Васильич, — произнесла она, — я панну отправляла, с твоего разрешения поехала она к царице Марине.
Князь с ласковой улыбкой обернулся к Головиной.
— В добрый час, — ответил он, беря невесту за руку. Головина стала с ним рядом и положила голову к нему на плечо.
— Милый, — тихо проговорила она, — ноет мое сердце.
— С чего ты? — встревожился князь.
— Сама не знаю…
— Погоди, уляжется, успокоится Русь…
Боярышня покачала головой.
— Панна Храпецкая говорила мне вечор, что Марина Юрьевна чтой-то повеселела очень… Про мужа вспоминает… Не к добру это…
— Пустое, — возразил князь, — нет царя Димитрия… Как отпустит царь послов польских, так и поженимся, — закончил он, обнимая Головину. — Но не думай, — продолжал он, — что на счастье и радость мы будем жить. Скоро будет поход, дальний, тяжелый. Не верит мне царь, а когда сам узнает, не скоро соберет ратные силы и много жизней загубит понапрасну. И пойду я…
— Бог сохранит тебя, — ответила Головина.
— Боярин, — раздался старческий голос Арины.
Головина вздрогнула и отшатнулась от Скопина. Князь, недовольный, повернулся.
— Стольник Ощера требует тебя.
Князь нахмурился.
— Разве не знает он моего дома?
— И, батюшка, — возразила Арина, — всю, говорит, Москву объездил, тебя искавши.
— Хорошо, — произнес князь. — Пусть пождет.
Арина вышла. Имя Ощеры пробудило в князе неприятные воспоминания. Это он, Ощера, привозил ему подложный приказ царя Димитрия, и он же близкий человек к князю Димитрию. У Скопина появилась мысль о каком-нибудь новом боярском заговоре, и он решил держаться настороже.
Попрощавшись с невестой, он вышел во двор, где Ощера, пеший, без шапки, стоял невдалеке от крыльца. Лошадь со стремянным он оставил у ворот. При виде князя он низко поклонился, коснувшись рукою земли. Князя поразило его расстроенное лицо. Скопин слегка кивнул головой молодому стольнику и вскочил на коня, подведенного ему.
— Едем! — коротко приказал он, выезжая в ворота. На улице Ощера догнал его.
— Князь Михаил Васильевич, — начал он нетвердым голосом, — прости, что потревожил тебя, но на тебя вся надежда.
Князь молча слушал, подозрительно глядя на Ощеру. Ощера, поняв недоверчивый взгляд князя, вспыхнул.
— Волен ты верить или не верить мне, — тихо, но твердо продолжал он, — но спаси царя.
Скопин сдвинул брови.
— Спервоначала помог ты погубить одного царя, а теперь хочешь другого спасать, не проиграй, царский стольник.
При этом оскорблении Ощера побледнел и так дернул своего коня, что тот круто взвился на дыбы и сделал скачок вперед.
— Едем ко мне, — приказал Скопин и пустил коня. Через несколько минут они были уже в доме Скопина.
Князь ходил по комнате, а Ощера стоял у двери. На его молодом, красивом лице виднелась твердая решимость. Скопин остановился перед ним.
— Ну, что ты хотел сказать?
— По наряду, — начал Ощера, — держал я караул у дома пана Сандомирского. Не приказано было никого ни пускать туда, ни выпускать оттуда. Но по твоему, князь, указу пропустил я туда патера Свежинского.
Скопин встрепенулся.
— Правда, я разрешил ему.
— Мне ли ослушаться твоего приказа, — продолжал Ощера. — Долго пробыл там патер, а когда ушел, призвал меня к себе пан Мнишек. Сам знаешь, князь, как старик тот болтлив, ровно баба старая. Пошел я к нему. Вижу, весел пан воевода. А со мной он любил говорить, потому что я знал по-ихнему…
— И что же? — спросил Скопин.
— Пан и говорит мне: «Выпьем венгерского. Зять-то мой жив и теперь должен быть в Самборе у жены моей, и вскорости сюда вернется». Тут вошла Марина Юрьевна. Услышала слова отца и что-то сказала она ему по-чужеземному, думается, по-галльскому.
— Ну? — нетерпеливо сказал Скопин.
— Воевода и замолчал, — продолжал Ощера, — только вздохнул.
— И это все? — спросил Скопин.
— Нет, боярин, это только присказка, а вот послушай сказку. — Ощера побледнел, его голос стал глуше. — Ведомо тебе, боярин, что невдалеке от Путивля отчина наша? Еще отец твой покойный, князь Василий, гащивал в ней при царе Иване.
Скопин кивнул головой.
— В той отчине живет моя матушка, боярыня Федосья Тимофеевна, да сиротка Ксеша, боярина Ашметьева дочка, что Борис погубил по навету, да еще брат мой крестовый, боярина Темрюкова сын, отца его царь Иван в Волхове потопил. Тоже сирота да наш сродственник.
Скопин слушал с напряженным вниманием.
— Уж не невеста ли твоя боярышня Ашметьева? — спросил он, пристально глядя на Ощеру.
Ощера покраснел.
— Все в Божьей воле.
— А! — произнес Скопин. — Ну, дальше?
— А дальше, — начал Ощера, и его голос зазвенел, — дальше то, что князь Григорий Петрович Шаховской, что на Путивле, отправленный царем Василием воеводить, именем царя Димитрия поднял Путивль и всю землю Северскую…
— Лжешь! — с загоревшимися глазами воскликнул Скопин, схватывая Ощеру за руку.
— И за царской печатью шлет указы, — хрипло кричал Ощера, — и его пособники на Москву наехали, и Царь Димитрий, он говорит, жив!..
Скопин отшатнулся.
— Ты ума решился, — проговорил он потом, — за такие речи язык рвут! Откуда узнал ты это?
— А узнал я от верного холопа, что бежал из нашей отчины и без отдыха летел на Москву. И принес мне весть, что крестовый брат мой Иван спалил нашу отчину и боярышню Ксешу и матушку увел на Путивль, и всех холопов сманил туда…
Ощера закрыл лицо руками.
— Твою невесту! — воскликнул Скопин.
Ощера открыл бледное, искаженное лицо.
— Давно добирался он до нее, будь он проклят! Князь, а назавтра смерть царю готовят, как прибудут мощи. Каменьями хотят побить царя Василия. Князь, прости! Солгал я тогда тебе, знал, что только хотят подале отправить тебя. Прости, Христа ради!
И Ощера неожиданно упал на колени.
— Бог простит, — тихо и торжественно произнес князь, поднимая с полу Ощеру. — Не буду и судить тебя, расскажи правду.
Ощера, бледный и взволнованный, встал. Князь усадил его, заставил выпить вина, и Ощера рассказал ему все, что знал.
Князь Василий да Голицын с Татищевым, считая для себя Ощеру полезным человеком, сумели убедить его, что царь Димитрий — самозванец, что он враг Христовой церкви и хочет облатынить Русь. Они обещали ему славу и почести, если он примет участие в заговоре. Они убедили его, что царь замышляет убить со своими поляками знатнейших бояр, завладеть их богатствами, потому что царская казна была уже пуста, и на место этих бояр посадить своих поляков, перетопить попов и обратить храмы православные в костелы. Князь Василий клялся, что он сам случайно подслушал, как царь совещался об этом с Мнишеком и князем Вишневецким.
— Дал я им веру, — закончил Ощера. — А про тебя сказали они, что-де жаль князя, молод очень, нечего до времени кровь-то видеть. А что на царя Василия завтра собираются, то это людишки мои про то донесли. — Он помолчал немного и вдруг снова начал: — Обманули меня, обманули! И царя я предал и нового не нашел…
— Тише, — строго произнес Скопин, — венчан на царство Василий Иванович, слаб, надо поддержать…
Ощера опустил голову.
— Не ему, тебе, князь Михаил Васильевич, крест целую, бери и плоть и душу мою! Куда ты, туда и я… Бог свидетель, вижу и понял ныне, что одна опора наша ты, и все-то при царе не любят тебя. Берегись и сам завтра!
Скопин гордо повел глазами.
— Ничья рука на Москве не поднимется на меня. Хорошо, друг, — продолжал он, — все мы ходим под Богом. Не захочет царь, мы без него, да именем его спасем Русь. Соберу своих людей, узнаю все доподлинно и иду на Путивль.
— А я? — спросил Ощера. — Есть у меня еще деревни и в Рязанской, и в Тульской, и в Калужской.
— Бери, кого можешь, иди за мной, я верю тебе, ты мой, — и Скопин протянул ему руку.
Ощера хотел поцеловать протянутую руку, но князь не допустил и обнял его.
— А теперь познакомься с моим ближним, с Ваней Калугиным.
Князь позвал слугу и велел привести Ваню. Через несколько минут Ваня входил в комнату.
— Вот тебе, Ваня, друг, — ласково проговорил князь. — Полюбите друг друга.
Ваня радушно протянул руку Ощере, ему сразу понравилось его открытое, молодое лицо.
— Добро пожаловать, — проговорил он. Ощера радостно взял протянутую руку.
— Вместе будем служить князю, — сказал он, восторженно глядя на Михаила Васильевича.
— Ну идите, да недалеко, к заре понадобитесь, — проговорил князь.
Новые знакомые, поклонившись, вышли.
Как часто бывает между молодыми людьми, Калузин и Ощера уже через полчаса разговаривали как давние друзья. Молодость, ожидаемые опасности, любовь к Михаилу Васильевичу сблизили их.
