— Неправильно ты поступил, десятник. Нужно было Демьяна потребовать и доставить царю.
Юрша ответил насмешливо:
— Эх, боярич, боярич! Где ж ты был раньше? Там бы, на Дону, сказал такое. А то промолчал, а сам я не догадался! Ладно. Все ж оберегайся, кругом татары. Государю скажу: завтра вечером будешь в Коломне. Будь здоров!Гнали лошадей не жалея, в Скопине их ждала смена. Юрша ехал первым, Аким и Петр вели лошадей с пленными. Кривой замыкал отряд и вел запасную лошадь, захватили ее на всякий случай. Хотя и спешили, но на ровном месте Юрша поотстал и пробовал заговорить с татарскими бирючами. Молодой отмалчивался, далее имени своего не назвал. За него охотно ответил старик:
— Его Лавром звать. В татарский полон с матерью попал, когда сосунком был.
— А чего он волчонком злобится?
— Эх, десятник! Каждого человека сперва понять надобно, а уж потом судить. Он мать свою дюже любит. Князь Михаил его выкупил и обещал мать выкупить, если преданным слугой будет. А вышло вишь как. Кто теперь его мать вспомнит? Вот так-то.
— А тебя, дед, как звать?
— Меня-то? Крестили Вавилой, а прозвали Невезуном, всю жизнь мне не везло. С малолетства в полоне, всего натерпелся. Продавали меня, меняли... Князь Михаил вот выкупил. Знаешь, сколько за меня дал? Подковы ишачьи. То-то оно и есть! И тут не повезло — ни к чему я не пригодился, хлеб зря ел. А все ж я читать умею, вот бирючом и послали... И опять не повезло, в новый полон угодил. Единственная радость, что к своим, к русским.- Невезун тяжело вздохнул и замолк.
Выехали на поляну, где деревушка стояла и два старика ее караулили. Остовы печей, обгорелые, еще дымящиеся столбы и деревья с поблекшими листьями. Сожженную деревню прошли на полном скаку.
Дорога свернула влево... И они внезапно оказались среди татарского лагеря. Лошади крымчаков связаны десятками; три пустых казана на догорающих кострах и отдыхающие татары: кто сидит, скрестив ноги, кто вытянулся на траве.
Через лагерь до леса саженей пятьдесят, обратно через пожарище с версту. Не раздумывая ни секунды, Юрша, стегнув коня, крикнул: «Вперед!» — и выхватил саблю. Крымчаки вскакивали с земли, но, не успев отбежать, падали, настигнутые саблей. Юрша рубил и направо и налево, придержав коня только на опушке леса, чтобы пропустить вперед товарищей.
Кривой ехал последним, он, не отпуская запасную лошадь, нахлестывал и свою впереди идущую с пленником по имени Лавр. Перед самым лесом Лавр неожиданно рванул узду, оборвал ее, резко отвернул вправо и понесся к татарам, начинающим приходить в себя.
Аким вел лошадь со стариком. В первый же момент опасности он пропустил старика вперед, бросил ему узду и стегнул его лошадь. Сам же напал на татар. Перед лесом он остановился около Юрши, загородив его своим телом. Тут Юрша увидел, что пленник Лавр удирает, а Петр начинает сдерживать коня, отворачивать в сторону, чтобы преследовать беглеца. Юрша крикнул:
— Назад! В лес!
Последнее, что он увидел: крымчаки поспешно садились на крутящихся коней. Лавр, размахивая поднятыми руками, мчался и вопил по-татарски: «Свой! Свой я!» Но разгоряченные татары готовы были мстить кому угодно, и первым попался им под руку явно русский парень, хотя и кричащий, что он свой. Над Лавром засверкали сабли, и он поник на шею копя, но, болтаясь из стороны в сторону, продолжал держаться в седле — упасть не мог, его ноги были связаны под брюхом лошади.
А затем вокруг Юрши засвистали стрелы, одна из них царапнула ему шею. Последним в лес въехал Петр, в него уже впились две стрелы: в спину и в предплечье.
Заниматься раненым не было времени, Юрша приказал Кривому:
— Уходите! Мы с Акимом прикроем!
Они встали за деревьями но бокам дороги. Ворвавшийся в лес первый татарин видел только уходящих и стремился за ними. Юрша рассек всадника одним страшным ударом сабли. Аким снизу порезал шею лошади. Из-за узости дороги татары могли ехать только гуськом. И за минуту на ней образовался завал из трупов людей и бьющихся лошадей. Крымчаки пытались прорваться через кусты, но лошади, привыкшие к чистому полю, не слушались узды, дыбились....
Юрша и Аким нагнали своих. Кривого не было видно, лошади привязаны к сосне. Невезун перевязывал белой тряпкой плечо Петру, рядом валялся крымчак с рассеченной головой. Петр рассказал, что, услыхав топот коней, к ним навстречу вышли два татарина, наверное, разведчики из отряда, отдыхавшего на поляне. Одного они убили, другой бросился в лес, Кривой — за ним. До сих пор его нет.
— А у меня, — продолжал Петр, — на спине, дед говорит, рана плевая, сама заживет. С рукой плохо, наконечник стрелы в кости засел. Невезун вынуть не мог, а кровь остановил. Дельный старик.
Невезун, обрадованный похвалой, пояснил:
— Лопушок привязываю, огневицу отгоняю. А наконечник глубоко вошел, бородка за край кости уцепилась.
Вернулся Кривой, хмуро сказал, что татарин как сквозь землю провалился.
— Думаю, десятник, надо мне вернуться к своим в Питомши. Поберегу их. Лесом проберусь. - Юрша согласился. Кривой продолжал: — Деду я, видишь, ноги развязал. Ей-богу, доверять ему можно. Просит саблю ему дать, одним бойцом больше будет. Тебе решать, а я поехал. Будь здоров, Петро.
Исполнить совет Кривого Юрша приказал Акиму. Тот, передавая саблю Невезуну, сказал:
— Держи, старче. Десятник Юрша будет просить государя дать тебе вольную по закону.
Невезун прослезился и принялся благодарить, путая русские слова с татарскими. Потом, когда уже ехали, он сказал Акиму:
— Ты вот меня стариком величаешь, а мне лет-то, поди, немного больше твоего: только четыре десятка минуло. Вот она, чужбина-то что делает!
Далее скакали без помех. В Скопине сам воевода проводил Юршу, слово царю передать велел. Следующая смена в Пронске, потом Михайлов, тут, пока седлали коней, перекусили.
Летний день велик, засветло миновали Рязанскую засеку. И вот здесь произошла задержка. Невезун обычно охотно разговаривал, а под вечер затих, хотя еще бодро держался в седле. Хуже было с Петром, он упросил Юршу взять его с собой, чтобы лечиться в Коломне, все поближе к дому. Но рука у него сильно болела, он стискивал зубы, кусал губы, лишь бы не заскулить по-собачьи. Юрша видел его мучения, поэтому, хотя и спешил, все же раненому уделял внимание. Но тут вдруг Невезун покачнулся, и, не будь рядом Акима, поддержавшего его, наверное, упал бы с коня.
— Что с тобой? Где твоя молодость?
Невезун отдышался:
— Плохо, брат Аким. Этак я могу и не доехать, царя не увижу! Чего же это со мной?
Пришлось останавливаться и делать «гнездо» — два овальных обруча из ветлы закрепляются крест-накрест к лукам седла так, чтобы подпереть всадника под руки. Так возили по бездорожью стариков, тяжелораненых и даже мертвых.
Когда «гнездо» укрепили, Невезун горестно пошутил:
— Во как! Не свалюсь, ежели и умру.
— Нет, дорогой! Тебе умирать нельзя. Будет худо, скажи, мы водички прихватили.
Вода нужна была не только Невезуиу. Петр постоянно прикладывался к сулейке. Раненый и старик заметно замедляли движение небольшого отряда. Последнюю подставу в Зарайске меняли уже затемно. В Коломне были к полуночи, здесь Юрша узнал, что государь в Голутвинском монастыре. Когда туда доехали, все уже спали. В монастырь стража не хотела пускать. Юрша потребовал именем государя. Это был страшный способ ~ большой опасности подвергал себя и тот, кто требовал, и тот, кто отказался бы выполнить. Государь отдыхал в архиерейских палатах, стража проводила гонцов туда. Голова охраны узнал Юршу, но будить царя отказался:
— Не пущу, десятник! Жди утра. Государь с воеводами весь день по полкам ездил, заморился.
— Дело государево. Ежели что, вина моя. Да и твоя. — Он отстранил сотника и подошел к двери опочивальни царя. Стражник у двери спал, опершись на бердыш. Юрша поскреб дверь, тут же выскочил Спиридон. Юрша твердо потребовал пропустить его. Тот не успел возразить, как из полуоткрытой двери донесся голос Ивана:
— Кто ломится?
— Юрша тут.
— Приехал?! Пусти.
Юрша оказался в длинной комнате, задняя стена которой закрыта темным пологом. Сняв мурмолку, поклонился пологу. Оттуда голос:
— Привез?
— Да, государь. — Юрша извлек из-за пазухи изрядно помятый свиток. — Вот. Полоняник — бирюч самозванца — тут, за дверью.
— Огня! — приказал Иван, выходя из-за полога, в кафтане, накинутом поверх рубахи.
Спиридон поднес светильник с зажженными свечами. Юрша протянул свиток. Иван заметил, как дрожала его рука, усмехнулся:
— Чего дрожишь? Боишься?
— Не из боязни, государь. Два дня и две ночи не спали мы, в седле были.
— Да и грязный ты какой, не отряхнулся.
— Спешил, государь. Прости. Важные новости.
— Ладно.
Иван начал читать. Спиридон в подобострастии подался вперед. Иван отвернул свиток, подозрительно взглянул на него:
