Георгий Соловьев - Отец

— Вот ты-то мне и нужна, — сказала она Жене.

— Победа?! — обрадовалась Женя, быстро подходя к ней. — Можно поздравить?

— Садитесь, — остановила ее Вика, указывая на стулья с ободранными сиденьями. — Давно по заводу ходите?

— Да нет, только начали. Ну, говори же, как дела? — нетерпеливо потребовала Женя.

— Дела?.. Надо немедленно отказываться от конструкции. — Дрогнувший голос Вики показал, что она совсем не спокойна, а зла, страшно зла.

— Отказаться от конструкции? — Женя пристально посмотрела на Вику так, словно вдруг разочаровалась в ней.

— И не медля. — Вика взяла карандаш и ткнула им в подшипник. — Не годится.

Женя, все так же, как на улице, держа воротничок пальто у шеи, опустилась на ящик и умолкла, как бы соображая: верить или не верить Вике.

— Это и есть та самая холодная клепка? — спросил Дмитрий, погладив блестящий подшипник.

— Именно она, — подтвердила Вика и рассказала:

— Завод начал выпуск вагонных подшипников, а что это такое, надо только понять: роликовый подшипник — это не допотопные буксы; пять лет вагон с таким подшипником может бегать по всей стране и не требовать никакого ремонта. Вот он: стальные кольца, а между ними ролики качения. Ролики заключены, как в обойму, в сепаратор, а сепаратор клепаный. До сих пор клепка была горячей. Но что получается: ставят горячие заклепки, а когда они остынут, то уменьшаются, и получается слабина, заклепки болтаются и, наконец, летят. Решили применить холодную клепку. А чтобы оформить холодным способом головку заклепки, надо приложить усилие в четырнадцать тонн! А разве его выдержит этот хилый сепаратор? Он уже при семи с половиной тоннах деформируется. Вот и все. Надо изменять конструкцию.

— Не слишком ли ты категорична? Сколько труда затрачено, и вот все насмарку… Согласятся ли с тобой? — спросила Женя.

— Вот-вот, Женечка! Доложила я сегодня свое окончательное мнение, а потом вот сидела и думала обо всем еще раз.

В цеху послышалась сирена. Вика встала со стула и сдернула с головы косынку; ее пышные волосы сразу встрепенулись, и от них потянуло запахом «Белой сирени».

— Дело будет скорее всего затяжное, до верхов доходить придется, а нас тем временем все будут заставлять мудрить… А честно сказать — только время тянуть, станки зазря крутить, на зарплату деньги тратить, а толк будет тот же. — Вика сняла халат и в вязаной шерстяной кофточке стала обычной домашней Викой. — Я и говорю, Женя, предстоит большой разговор. И без газеты тут не обойдешься. Поужинаешь, приходи ко мне, помозгуем. Придешь? — И Вика достала из фанерного шкафчика свой пуховый платок и ватник.

— Обязательно! — ответила Женя. — Да надо бы и редактора в это дело посвятить…

— Считай, твоего редактора уже нету на заводе. — Вика, повязывая платок, пошла длинным коридором к выходу.

А Женя повела Дмитрия Александровича дальше. Она сумела довольно подробно показать, как делаются миллионы шариковых и роликовых и совсем крохотных и огромных подшипников.

Дмитрий увидел, как ковочные машины, тяжело содрогаясь, откусывали кусок за куском металл от раскаленных стальных стержней и, переварив в своей утробе эти куски, выплевывали на землю кольца и шары будущих подшипников, видел токарные автоматы, шлифовальные станки, грохочущие полировочные барабаны, остроумные машины, которые сами с точностью до микрона измеряли и сортировали ролики тоньше швейной иголки и крохотные, почти с маковое зерно, шарики. Он слушал Женю, когда ее можно было слышать, внимательно смотрел на то, что она показывала, и, будучи человеком техники, все понимал. Но, проходя меж тесными рядами станков, он больше всматривался в лица людей. Он же издавна гнал этих людей; и пышущих здоровьем, и надломленных тяжелым долгим трудом и житейскими невзгодами, то радостных, то огорченных, работающих легко и работающих натужно. Уж он-то знал, что завод не только объединял труд тысяч людей, но организовывал, формировал тысячи человеческих жизней. Женя тянулась к лицу Дмитрия и, крича ему на ухо, с таким видом показывала машины, как будто открывала ему что-то необычное, даже изумительное. А он, слушая ее, вспоминал свою рабочую юность на приборостроительном заводе в Москве. То был только-только восстановленный после разрухи заводик, на котором и работало-то всего четыре сотни рабочих.

— Здесь работал Артемий Александрович, — сказала Женя в термическом цехе.

Дмитрию было дивно смотреть на высокочастотную электрическую печь и ванну, полную раскаленного неподвижного масла. Сюда после войны пришел братан; вот здесь, работая, он нашел новую мечту своей жизни и здесь же осуществил ее — стал инженером. Он работал на заводе, а завод так же, как и сейчас, жил большой жизнью всей страны. И Артем — пылкая душа — махнул в совхоз, как Дмитрий когда-то — во флот. И у него это был тоже порыв, родившийся в пафосе труда многотысячного коллектива…

Следуя за Женей, Дмитрий то тут, то там видел стенды с диаграммами роста народного хозяйства в новой пятилетке и яркие плакаты, призывающие достойно встретить Двадцатый съезд КПСС. Слова на плакатах еще в юности казались Дмитрию надписями на боевых знаменах.

«Ударник, борись за встречный план!», «Выполним пятилетку в четыре года!», «Превратим нашу страну из отсталой аграрной в великую индустриальную державу!» Эти знаменные призывы давнего прошлого крепко сидели в памяти, забыть их было так же невозможно, как забыть свою рабочую юность.

«А вот об этом заводе, по которому я сейчас иду, никто тогда и не думал; строились Березниковский химкомбинат, Ростсельмаш, Магнитка, Кузбасс, Днепрогэс, а этого завода и в проекте не было тогда. И уж никто из Поройковых, конечно, не думал, что когда-то на Волге будет построен именно этот завод, который станет им родным».

В одном из цехов, где стоял особенно плотный грохот машин, Женя остановила Дмитрия и кивком головы указала на один из бегемотоподобных станков. Станок не работал, к его основанию были прислонены чугунные диски, каждый пудов по шести; под кожух машины с головой втиснулся рабочий. Дмитрий узнал отца по его подшитым валенкам.

Александр Николаевич словно почувствовал, что за его спиной кто-то стоит, выпрямился и, увидев Дмитрия, сердито нахмурился и, кривя губы, что-то проговорил. Можно было подумать: старик недоволен, что сын подошел к нему.

Грязные пятна машинного масла на лице Александра Николаевича не скрывали его бледности; мелкокапельный пот выступил на лбу; губы тонкого рта подрагивали. Схватив комок промасленной обстрижки, он принялся вытирать жилистые руки, да, вдруг сообразив, что делает зряшное дело, потому что руки не становились чище, бросил сочившуюся маслом обстрижку на пол и, еще сказав что-то неслышное в грохоте, пошел от станка.

Он шел быстро, вернее, старался идти быстро, но продвигался по проходу медленно, а спина его горбилась устало, это ясно видел Дмитрий. «Смена только началась, а у старика силы нету, — страдальчески подумал он, провожая глазами сутулую фигуру отца. — А впереди еще целая неделя такого труда».

Александр Николаевич затерялся между станками, а Дмитрий Александрович с недоумением взглянул на Женю, он не знал, ждать ли ему отца. Женя сузившимися глазами смотрела туда, куда ушел Александр Николаевич; одной рукой поддерживая воротник пальто у горла, она потянула Дмитрия за рукав.

Женя наскоро показала сборку и упаковку подшипников и вывела к тому же входу в корпус, откуда начала экскурсию. Они поднялись на второй этаж и вошли в комнату редакции заводской газеты.

— Вы поняли? — крикнула Женя, бросая на спинку стула пальто. — Вы поняли, почему Александр Николаевич убежал от нас?

— Да, я, кажется, понял, — ответил Дмитрий, опускаясь в деревянное редакторское кресло.

— Вот-вот. — Женя прошлась по комнате, поправляя волосы. — Мы часто называем наш рабочий класс героическим, называем и мало думаем, что это означает. Героическое для нас — это подвиги на стройках, рекорды обработки металла или скоростные плавки… А вот всю жизнь, каждый день, каждый час, до самой старости делать и делать миллионы однообразных шариков? — Женя села на край стола и посмотрела на Дмитрия в упор. — Да разве вы, человек одной из самых романтических профессий, поймете это!..

— Что вы знаете о профессии моряка, — невольно резко ответил Дмитрий. — Для вас, скажем, боевой поход подводной лодки — романтика. А люди месяцами дневного света не видят; качка, холод и сырость, и все-то время у каждого перед глазами только и есть, что какой-нибудь маховик, к которому он приставлен…

— Александр Николаевич налаживал станок. Вы видели тяжелые чугунные диски? Это ими обрабатываются шарики. Их нужно сменить в станке. Александр Николаевич должен налаживать станки хорошо и быстро. А он стар уже. Комсомольцы цеха сговорились было помогать ему, а он их стал гонять от себя, — Женя вдруг увидела, что при ее последних словах Дмитрий совсем помрачнел, и испугалась: она коснулась той стороны жизни семьи Поройковых, о которой ей судить было нельзя. — Ну, а… как наш завод? Интересно вам было?