Элеонора рассмеялась, закашлялась от пыли и вернулась к повозке.
— Прощание с любимым? — подтрунила Имогена.
— Настоящий трубадур, — сухо ответила Элеонора. — Романтическая душа. Вельможа Готфрид пообещал, что если останется сегодня в живых, то уйдет в монахи!
Имогена с сарказмом ответила, что в таком случае она тоже уйдет в монастырь, но ее слова заглушили громкие звуки рожков и труб. Греческая маршевая колонна ускорила темп ходьбы. Земля задрожала от их ритмичных шагов, а воздух наполнился лязгом стали, криками людей и громким лошадиным ржанием. По всей линии франкской обороны мужчины и женщины вставляли стрелы в луки и арбалеты. Откуда-то появился Гуго, откинул шлем и быстро забрался на повозку. Элеонора посмотрела в щель между планками и увидела, что колонна греков резко остановилась. Стена из щитов раздвинулась, и в образовавшийся промежуток хлынул поток простоволосых воинов в камзолах и коротких штанах. Они кинулись вперед, размахивая над головами кожаными ремнями.
— Пращники! — выкрикнул Гуго. — Прячьтесь! Нагните головы, прикройтесь щитами!
Элеонора и Имогена спрятались за повозку. Послышалось громкое жужжание, будто на них устремилась туча злобных шершней. Отполированные камни ударили в повозку, и с обеих сторон послышались душераздирающие вопли. Гуго поднялся, прикрывая голову щитом.
— Лучники! — завопил он. — Приготовиться — пли!
Ответом на свист камней стало пение стрел и щелканье фиксаторов, сопровождаемое звуком, похожим на неистовое хлопанье крыльев гигантской птицы. Элеонора украдкой выглянула из-за края повозки и увидела людей, мечущихся в клубах пыли. Услышав, как Имогена щелкнула фиксатором своего арбалета, она плавно натянула тетиву лука — и обе стрелы одновременно растаяли в пыльной мгле. Воздух полнился воинственными криками. Элеонора обернулась и взглянула на франкскую линию обороны — с нее уже оттащили несколько изуродованных окровавленных трупов. Стоя над ними на повозке, Гуго громогласно скомандовал перезарядиться и изготовиться к стрельбе. Липкими от пота руками Элеонора выполнила команду, а позади тихонько чертыхалась Имогена. Стрельба как из лука, так и из арбалета оказалась тяжелой физической работой. Неужели они погибнут? Они прицелились и снова выстрелили, направив свои стрелы на движущийся ряд фигур, мечущихся и танцующих в пыли, словно демоны из ада. Да и шум вокруг стоял адский. В сознании Элеоноры искрой промелькнуло воспоминание детства: вот отец в развевающейся накидке въезжает на коне во двор, вот мать спешит ему навстречу… Но Гуго, стоя над ней на повозке, быстро вывел ее из приятного забытья.
— Топорники!
И снова греческая стена из щитов раздвинулась. К ним бросилась толпа вопящих людей. Это были длинноволосые и бородатые наемники. В одной руке каждый держал щит, а в другой — двусторонний топор. Некоторые из них сразу же упали в пыль, сраженные стрелами в лицо или грудь. Другие же добежали до повозок и вскочили на них, но были встречены ударами мечей, булав и копий. Один из них прорвался сквозь промежуток между повозками. Элеонора проткнула его копьем, а Имогена, истерически взвизгнув, размозжила ему дубинкой голову, превратив ее в кровавое месиво. Стоя на повозке, Гуго и другие облаченные в доспехи рыцари давали отпор нападавшим, а тех из них, которые проскакивали между повозками, встречали пехотинцы. Это был кошмарный хаос звенящей стали, брызжущей крови, перекошенных злобой лиц и леденящих кровь смертельных ударов металла и дерева о человеческую плоть. Короткая передышка — и новая свирепая атака. Элеоноре показалось, что у нее начался горячечный бред. По обе стороны от нее лежали мертвые тела, потом она услышала рев, атака начала ослабевать, и топорники отступили. Гуго, весь забрызганный кровью, слез с повозки. В его кольчуге застряли кусочки человеческой плоти, а на лице тоже виднелась засохшая кровь. Элеонора отвернулась, и ее вырвало; через несколько секунд она почувствовала, как рука Имогены легла ей на плечо.
— Элеонора? — Гуго нагнулся и взял ее за руки. — Готфрид с другими рыцарями атаковал греков с флангов. Они отступают.
Элеонора беззвучно кивнула. Ей было все равно. Она присела возле колеса, и ей показалось, что она спустилась в ад. Вокруг нее громко кричали дети, истерически рыдали женщины, а среди раненых ходили пешие воины. Врагам они устраивали быструю расправу, перерезая горло, чтобы те не мучились, точно так же поступали и с франками, чьи раны были смертельными. То тут, то там проносились небольшие пылевые смерчи. Вдоль ряда воинов, изнывающих от жары, ходили водоносы с ведрами и черпаками. Придя в себя, члены «Отряда нищих» оттаскивали от повозок погибших — как своих, так и чужих. Прискакали галопом виконт Беарнский и его командиры. Элеонора прислонилась к повозке, а Имогена сунула ей в руки ковш с водой. Она отхлебнула и окинула взором поле битвы. Большинство убитых скорчились в неестественных позах, но некоторые лежали так спокойно, положив голову на руки, что казалось, будто они уснули. Летняя жара лишь усиливала агонию раненых. Их крики отогнали стервятников, но не смогли отогнать мух, которые черными тучами кружились над страшными ранами. Где-то безудержно рыдал ребенок. Ему вторил женский плач. Кто-то звал лекаря, кто-то — священника. Рагомер, один из «Бедных братьев», был ранен топором в плечо и плакал от боли. Доктор пытался перевязать его ужасную рубленую рану. Элеонора отвернулась. Гуго разговаривал с виконтом. Она поднялась и пошла к ним. Виконт одобрительно кивнул головой, не возражая против ее присутствия.
Гуго крикнул, приглашая к себе Теодора, Бельтрана и Альберика.
— Мы будем пытаться заключить мир, — сообщил он им, переводя дыхание. — Это безумие. Нужно узнать, почему греки напали на нас с такой неистовой жестокостью.
Немногим позже, сжимая в руках ветку с густыми листьями, сопровождаемый по бокам Теодором, Альбериком и священником, державшим шест с привязанным к нему крестом, Гуго галопом помчался в пыльную дымку, а за ним последовал Бельтран. Своих убитых, уже раздетых догола и пугавших присутствующих жутким видом кровавых ран, франки стащили к погребальным кострам, наскоро сооруженным возле ручья. Курган из трупов полили маслом. Священник нараспев прочитал «Реквием». Потом в этот монумент погибшим бросили факел; языки пламени охватили мертвые тела, и вскоре над курганом появились клубы черного дыма. Едкий смрад горящих тел повис над линией обороны. Подъехал на коне Готфрид; лицо его до сих пор пылало неистовством сражения. Посмотрев на Элеонору отсутствующим взглядом, он подъехал к промежутку в линии повозок, сделанному для того, чтобы смогли выехать виконт с командирами, и стал смотреть на поле битвы, где понемногу скапливались греки. Из лагеря противника прискакали посланники с ветвями мира в руках.
Франки разрешили грекам обойти поле битвы и забрать своих убитых и раненых. Обессиленная Элеонора опустилась на землю. Имогена присела рядом. Они разделили краюху черствого хлеба, выпили вина и закусили сушеными финиками.
— Мы вроде бы идем на Иерусалим, Град Небесный, — пробормотала Элеонора. — А вместо этого попали в адскую долину смерти.
— Сестра?
Элеонора подняла голову. Над ней стоял Норберт. Изможденное шелушащееся лицо бенедиктинца было покрыто брызгами крови.
— Там — кузнец Фулькер, — кивнул головой Норберт. — Он умирает от ран. Говорит, что должен что-то сказать вам перед тем, как исповедаться.
Элеонора поднялась. У нее так сильно кружилась голова, что Норберту пришлось поддерживать ее под руку, ведя вдоль ряда повозок. Они прошли мимо небольших групп людей, собравшихся возле стонущих мужчин и рыдающих женщин. Некоторые крестоносцы чинили свое оружие. Некоторые стояли на коленях и молились возле маленькой статуэтки Девы Марии или святого заступника. И над всем этим витали клубы дыма, смрадного и густого. Когда дым на мгновение рассеялся, они увидели Фулькера, которого положили на землю, подперев ему голову какими-то пожитками. Он весь дрожал, а грязная повязка на шее и груди пропиталась кровью.
— Я не могу остановить кровотечение, — пробормотал лекарь. — Слишком много ран.
Элеонора опустилась на колени. Веки Фулькера затрепетали, он попытался взять ее за руку, но у него не хватило сил. Элеонора, борясь с усталостью и подавляя подступившую тошноту, старалась не обращать внимания на зловоние, окружавшее их.
— В меня попали стрела и камень из пращи, — сказал, задыхаясь, Фулькер. — Почти одновременно. — Он заморгал глазами. — В спину и шею. Значит, такова воля Божья. Слушайте, что я вам скажу. — Кузнец взглянул на Норберта, и тот удалился. — Наклонитесь поближе. — Элеонора наклонилась. — Я наблюдал за вами, — сказал кузнец, задыхаясь. — И я доверяю вам, госпожа Элеонора. Поэтому я должен с вами поговорить. Я был в той толпе, которая убила Анстриту. Нет-нет, не уходите, выслушайте меня! Вы же не из Оверни, сестра, где все живут в мире ведьм и колдунов. Анстрита была странницей, знавшей толк в разных травах; она пришла в нашу деревню и поселилась здесь. Но она казалась нам чужой. Мы подозревали ее кое в чем. Она была необщительной, хотя, видит Бог, довольно приветливой, а еще — молодой и хорошенькой. Некоторые женщины завидовали ей, а мужчины волочились за нею. Деньги у нее водились, и, как бы там ни было, она вела добродетельную жизнь. Но это все равно не спасло ее. Ходили всяческие слухи, а все трагедии и несчастья списывались на нее. В прошлом году, через неделю после Михайлова дня, я вместе с другими грешниками пил вино в таверне «Божья лоза»… — Фулькер умолк, хватая ртом воздух, и на губах его выступила розовая пена. Веки его затрепетали, и он сделал глубокий вдох. — Нам принесли тайное послание. Никто не знал, откуда оно. В определенный день мы должны были собраться на пустоши как раз тогда, когда отец Альберик зазвонит на всенощную. Так мы и сделали, собравшись один за другим в поросшей травой ложбине; она была достаточно глубокой, чтобы никто не видел пылающий там огонь. Мы думали, что это шутка, однако в послании упоминалась Анстрита, поэтому мы, налитые пивом и злобой, согласились. Мы должны были прийти в капюшонах и масках; так мы и сделали, хотя я узнал их — старосту Роберта и других грешников. — Фулькер снова остановился, чтобы перевести дыхание.
