Дымка не помешала разглядеть одинокого путника, который медленно вел по дороге хромого коня. Голова опущена – путник напоминал усталого воина, бредущего домой после долгих ночей охоты или поисков пропавшего животного. Как бы то ни было, дозор на этой дороге считался первой линией обороны, поэтому часовые настороженно встречали каждого. Тарриал,[9] старший из дозорных, перевидал предостаточно засад и схваток. Из четверки шрамы украшали только его, вот товарищи и ждали от него указаний. В горах звуки разносятся на много миль, и Тарриал безмолвным жестом отправил Париха на разведку. Паренек проползет по гребню, посмотрит, не подкрадывается ли кто, и, в крайнем случае, отвлечет внимание от лагеря.
На глазах товарищей Парих добрался до точки, с которой тропа просматривалось на добрых полмили, и поднял раскрытую ладонь. Все спокойно.
Успокоился и Тарриал.
– Только один человек. Ждите здесь и не вздумайте воровать у меня еду. Я пойду к нашему гостю.
Тарриал спускался по каменистому склону, даже не думая таиться. Напротив, он старался побольше шуметь, чтобы не застать странника врасплох. Много лет назад в Самарканде на глазах Тарриала убили командира его джагуна.[10] Тот таился, наблюдая, как грабят лавку. Когда часть шайки разбежалась, он выбрался из укрытия и положил замешкавшемуся вору руку на плечо, надеясь испугать до полусмерти. Уловка удалась, но запаниковавший грабитель не раздумывая пырнул его кинжалом под ребро… Тарриал с теплотой вспомнил лицо командира.
Когда он спустился к тропе, путник приблизился настолько, что дозорный смог его рассмотреть. Неизвестный был очень высоким и казался таким изможденным, что едва передвигал ноги. Конь припадал на правую переднюю ногу и, как и хозяин, буквально посерел от пыли.
* * *Хубилай почувствовал взгляд Тарриала и вскинул голову. Свободная рука скользнула к поясу, только меча там не было, и, скривившись, Хубилай поднял ее, чтобы показать: он безоружен.
– Гонец? – спросил Тарриал.
– Да, – ответил Хубилай, злясь на себя за то, что так глупо заблудился среди холмов.
Он потерял счет не только времени, но и коням, которых сменил на промежуточных ямах. Сейчас стараниями шайки воров все его усилия могли пойти насмарку. Уже в который раз он пожалел, что бросил оружие.
– Для кого послание? – осведомился Тарриал. Предчувствие подсказывало: путник необычный, только чем именно? Пыль пылью, но желтые глаза так и блестели, а правая рука путника не раз тянулась к поясу, словно человек привык носить меч. Странно, ведь простые ямщики оружие не носят…
– Ямщиков не останавливают, – резко ответил Хубилай. – Послание не для тебя, кем бы ты ни был.
Тарриал ухмыльнулся. На вид незнакомец чуть старше Париха, а судя по говору, привык командовать.
– Отвечаешь, как воин, – отметил он.
На миг Хубилай воздел глаза к небу.
– Воин на ямской лошади и с кожаной сумой за плечами… Да еще совершенно без ценностей…
– Мы не воры, парень. Мы солдаты. Разница есть. Не всегда, конечно, но, как правило, есть.
К удивлению Тарриала, Хубилай расправил плечи, взгляд его желтых глаз стал еще пристальнее.
– Кто командует твоим минганом?[11] – только и спросил он.
– Он в сотне миль отсюда, но из-за тебя, парень, я дергать его не буду. Только не сегодня.
– Как его зовут? – рявкнул Хубилай. В каждом тумене по десять минганов, поэтому он знал почти всех монгольских командиров такого уровня.
Резкий тон заставил Тарриала ощетиниться и удивиться еще сильнее. Один, без оружия, в глуши, этот юнец[12] держался так, что командир дозора заново обдумал его вопрос.
– На ямщика ты не похож, – опасливо проговорил он.
– Болтать мне некогда! – раздраженно отозвался Хубилай. – Назови его имя или уйди с дороги.
Не дав Тарриалу ответить, он натянул поводья и повел коня по тропе, прямо на дозорного.
Воин замялся. Ужасно захотелось ударить наглеца. Никто бы не упрекнул его за это, но инстинкт самосохранения велел сдержаться. Слишком странная эта встреча, с самого первого слова.
– Его зовут Хулдар, – ответил Тарриал.
Он решил: собьет странника с ног, если тот попробует протиснуться мимо него. Но незнакомец остановился, на мгновение закрыл глаза и кивнул.
– Послание для Бату из рода Кият-Борджигинов. Только для его глаз и ушей. Отведи меня к нему.
– Что же ты сразу не сказал, парень? – осведомился Тарриал, по-прежнему хмурясь.
– Сейчас же!
Почти не разговаривая, Тарриал и Парих вели Хубилая через горы. У дороги оставили только одного дозорного, а другого отправили к командиру с донесением. Хромой конь отдыхал вместе с другими конями; взамен гонцу дали самого мелкого из своих, норовистого, только и ждущего, чтобы укусить седока за палец.
Парих поделился водой со странным ямщиком. Ни Хубилай, ни Тарриал разговаривать не хотели, и после нескольких неудачных попыток завязать беседу Парих отчаялся. Командир вел их по широкой тропе, петлявшей по холмам. Вдали Хубилай видел горы, но сколько ни обращался к памяти, не мог точно определить, где находится. Воздух радовал свежестью и прохладой; когда Хубилай вел коня под узду или ехал верхом, холмы просматривались на многие мили.
– Из-за хромого коня я и так потерял целый день, – проговорил он через какое-то время. – Нужно идти быстрее.
– Зачем это? – тут же спросил Тарриал.
Он недовольно смотрел на непонятного ямщика, обращавшегося с ними, как со слугами. Тарриал глазам своим не верил, но при каждом взгляде незнакомца Парих чуть ли не в струнку вытягивался. Ямщики такими властными не бывают. Тарриал уже решил, что это какой-то командир, прикидывающийся ямщиком. Он не рассчитывал, что Хубилай ответит, но тот неохотно проговорил:
– По пятам за мною движется целое войско. Еще неделя, может быть, десять дней, и они будут здесь. Твоему господину пригодится любое лишнее время, которое мы выиграем.
Парих разинул рот, а Тарриал перестал хмуриться, неожиданно встревожившись.
– Большое войско? – спросил он.
Вместо ответа Хубилай пнул коня в бок, чтобы прибавил шагу.
– Узнаешь, когда я передам послание твоему господину, – бросил он через плечо.
Тарриал с Парихом переглянулись и пустили коней галопом, чтобы догнать и перегнать странного курьера.
По дороге Хубилай оценивал оборонный потенциал окрестностей. Видимо, лагерь Бату расположен в горной долине, если, конечно, дозорные не соврали о расстояниях. Что он читал об этом в библиотеке Каракорума? Тумены Чингисхана разрушили крепость ассасинов,[13] разобрали ее по камешку. Оплоту Бату дольше не продержаться. При наихудшем исходе его людям придется сниматься с места. С наступлением ханской армии Бату останется бежать без оглядки, шансы спастись ничтожны.
Дозорные, прибавив шаг, повели его по горным грядам и долинам, в основном лесистым. Троица ехала звериными тропами; те замедлят войско Гуюка, вынудят двигаться гуськом. В ожидании засад и ловушек хан потеряет не один день… Хубилай покачал головой, пуская коня рысью в полумрак: ветви деревьев, словно полог, едва пропускали солнце. Он давно потерял счет дням и милям.
Однако уже на закате они добрались до внутреннего кольца лагерей дозорных. Тарриал остановился, чтобы наполнить бурдюки, справить нужду, сменить лошадей. Суставы у Хубилая отчаянно скрипели – он спешился, чтобы последовать его примеру. Воины Бату кивали Тарриалу и Париху, а его встречали враждебными взглядами. В лесной сырости дозор несли человек десять, которые постоянно менялись. Хубилай сомневался, что Бату можно застать врасплох, только какой от этого прок…
Усталый гонец сел на свежего коня и вслед за Парихом и Тарриалом поехал прочь из лагеря. Быстро стемнело, и он начисто перестал ориентироваться. Если бы не Тарриал, не сыскать ему дорогу. Лес казался бесконечным, и Хубилай подумал, не нарочно ли дозорный выбрал тропу поизвилистей, чтобы ямщик не вернулся назад и не привел других.
Ехали всю ночь. Под конец Хубилай задремал в седле, поклевывая носом в такт шагам коня. Никогда в жизни он так не уставал. Вот уже и троп не стало. Тут Хубилай заподозрил, что Тарриал ориентируется не лучше его. Звезд не разглядишь, и казалось, что они скачут словно в полусне. Их кони преодолевают невидимые препятствия, послушные окрикам, пробираются через кусты. Чем дальше, тем сильнее хлестали ветви и царапали колючки.
Серый свет зари понемногу вернул лесу привычный облик. Хубилай, весь в кислом поту, едва мог поднять голову. Спина болела нестерпимо. Он то расправлял плечи, то сутулился, стараясь облегчить боль. Тарриал смотрел на него с плохо скрытым презрением. Но ведь сам он до этого целый месяц почти не садился в седло и не истощил организм так, что аж черты лица заострились. От изнеможения Хубилай люто ненавидел Бату без веских причин. Он понимал, что тот в жизни не оценит жертвы, на которые он пошел, чтобы принести известие о походе Гуюка, и кипел от гнева. Подчас одна ненависть и поддерживала Хубилая.
