Алк глубоко вздохнул.
Ехавший рядом князь Идар, неправильно истолковавший вздох юноши, только что отмеченного великим подвигом и княжеской милостью, поспешил успокоить его:
— Не горюй, догоним царя. Царь и слуги его на аргамаках, быстрых, но не таких выносливых, как наши кони…
— Не о том я… — тихо сказал Алк. — Глянь вокруг, красота-то какая…
Князь Идар недоуменно оглянулся.
Степь как степь. Травы много. Высокая трава, сочная. От такой травы скот округляется, жирком заплывает. Хорошо! Воды еще много, в каждой лощинке стоит вода, колодцев искать не надо. Тоже хорошо! Солнце не палит зноем, лишь теплом ласкает. Под весенним солнцем ехать по степи хорошо! Но красота-то при чем? Да и зачем воину красота? Что он, женщина?
Совсем непонятно было князю Идару, чем восхищается молодой русский храбрец, осмелившийся поднять руку на самого Кагана и поразивший его стрелой, как дичь. Не зная, что ответить своему спутнику, но не желая и обижать его молчанием, князь Идар кряхтел неопределенно:
— Красота… Да, красота… — И тут же переводил разговор на другое, достойное внимания предводителя княжеской дружины: — К полудню аргамаки царя задохнутся от долгой скачки. Им понадобится отдых, и неоднократный. Думаю, к вечеру царь Иосиф будет в наших руках…
Но опытный в погонях печенежский князь ошибся.
В степи между Доном и Волгою еще бродили хазарские кочевья. Взрослые воины ушли к Итилю, но при табунах и стадах остались старики, подростки и женщины. Царь Иосиф нашел здесь пищу, целебный настой из степных трав для раненых и ослабевших, а главное — свежих коней.
В первом же кочевье спутники царя Иосифа бросили измученных аргамаков и пересели на выносливых степных жеребцов; следом под бдительным присмотром арсиев двигались табуном запасные кони.
Так поступал царь Иосиф и в других кочевьях: бросал усталых коней и забирал свежих. Он двигался почти безостановочно. Дружинники и печенеги князя Идара всюду заставали одно и то же: хазары, стоявшие возле войлочных юрт, угрюмо молчали или слезно жаловались на царя, который забрал лучших коней, не отблагодарив хозяев даже маленькой серебряной монеткой. А силой воспрепятствовать они не могли: взрослые воины еще не вернулись…
Кочевники охотно показывали, в какую сторону удалился царь со своими людьми. Считали, загибая пальцы, сколько часов назад он покинул кочевье. Видно, хазары-кочевники не больно-то любили своего правителя!
Выходило, что, несмотря на спешку, преследователи не приближались к беглецам, царь Иосиф неизменно опережал на половину дня пути.
Ночевали прямо в степи, под удивительно яркими и близкими звездами, подложив под головы седла и укрывшись попонами. Костров не разжигали. Да и коротки были ночлеги. На рассвете, наскоро перекусив копченым мясом, которое печенеги везли в переметных сумах, дружинники и воины князя Идара седлали коней и продолжали погоню.
Князь Идар был весел и уверен в успехе. Он убеждал Алка, что царю негде спрятаться. Впереди река Дон, а за ней кочуют печенеги. Только безумец решится войти в землю печенегов, ибо там ждет беглецов неминуемая смерть.
— Теперь уже скоро, — говорил Идар. — Закатный ветер пахнет речной водой, царю Иосифу думать надо, куда повернуть коней. Крепко думать! Только две дороги у него осталось: на полдень, к морю, и к северной стороне — на Саркел…
Царь Иосиф повернул на север, к Саркелу.
Саркел по-хазарски означает «Белый дом».
Свое название Саркел перенял у старой хазарской крепости, которая была построена на другом берегу Дона действительно из белоснежного камня — известняка. Старая крепость давно разрушилась, обломки ее заросли колючей степной травой, а вот название осталось в памяти людей. Когда на левом берегу Дона построили новую крепость, название Саркел осталось ей как бы в наследство.
В новом Саркеле не было ничего, что бы оправдывало старое название. Стены крепости были сложены из красно-бурых квадратных кирпичей. Шестнадцать башен, как зубы сказочного дракона, угрожающе поднимались над стенами. Еще две башни, самые высокие и мощные, стояли внутри крепости. Оттуда стража следила за степью. Ночью на башнях зажигали костры, чтобы путники могли и в темноте найти крепость.
Но попасть в Саркел было нелегко. Он отгородился от степи не только крепостными стенами, но и водой. С трех сторон мыс, на котором стоял Саркел, омывался быстрыми волнами реки, а с четвертой — восточной — стороны были выкопаны два широких и глубоких рва, тоже наполненных водой.
Что-то чужое, нездешнее было в облике Саркела.
Хазары-кочевники говорили о Саркеле с суеверным страхом и старались по возможности не приближаться к его стенам цвета запекшейся крови.
Как ненасытное чудовище, Саркел поглощал целые стада быков и баранов, длинные обозы с хлебом и другими припасами, тысячи бурдюков с кобыльим молоком и вином, взамен выплескивая в степь только летучие отряды свирепых царских наемников — гузов.
Как саднящая заноза, торчал Саркел в зеленом теле степей — зловещий, непонятный, ненужный населявшим эту степь людям…
Крепость Саркел подняли из земли честолюбивые замыслы хазарского царя, но осуществили эти замыслы не сами хазары, а пришельцы — византийцы. По просьбе царя византийский император Феофил прислал своих зодчих и мастеров, которые построили крепость по привычному византийскому образцу.
В Саркеле селились разноплеменные и разноязычные, отчужденные друг от друга люди: болгары, буртасы, иудеи. А за внутренней стеной, в цитадели, стояли гарнизоном триста наемников-гузов. Царь не доверял собственному народу. Хазар-кочевников допускали в крепость только днем, в небольшом числе, и оружие они должны были оставлять возле воротной башни. И наемникам-гузам царь тоже не очень-то доверял, заменял гарнизон ежегодно, чтобы не успела созреть измена.
Жизнь в Саркеле текла уныло и однообразно.
Мастера-ремесленники копошились в своих темных землянках, крутили гончарные круги, выстукивали молотами по наковальням, дубили в чанах вонючие кожи.
Уличные торговцы раскладывали прямо на земле свои нехитрые товары и дремали, присев на корточки, прислонившись спиной к стене.
А в цитадели рядом с домами стояли войлочные юрты гузов. Кочевники сохраняли свой образ жизни, варили пищу в котлах над кострами, тянули свои заунывные, грустные песни. Только за хорошую плату они соглашались запереться в эти тесные для степняков каменные стены.
Наместником Саркела всегда назначался близкий родственник царя, младший брат или племянник. Хазарские беки говорили с обидой, что не Хазарии принадлежит крепость, а лично царю. В этом была большая доля правды. Царь Иосиф смотрел на Саркел как на последнее убежище в случае смертельной опасности. Здесь он хотел отсидеться под защитой крепких каменных стен и верного гарнизона, пока князь Святослав не покинет пределы Хазарии. Потом можно попытаться сложить из обломков новое величественное здание державы Кагана. Главное — выиграть время…
Царь Иосиф выиграл бешеную гонку по степи. Тяжелые, окованные железными полосами ворота Саркела захлопнулись за спиной царя раньше, чем погоня успела добежать до внешнего рва.
Князь Идар переломил и с досадой швырнул на землю свою плеть. Плеть, которая не сумела взбодрить коня настолько, чтобы он догнал врага, недостойна висеть на руке воина!
Потом печенежский князь уселся на ковер, раскинутый слугами на возвышенном месте поодаль от города, и принялся неторопливо отхлебывать из чаши кобылье молоко, показывая своим безразличием, что дело свое он сделал, безошибочно привел погоню по следам царя, а остальное его не касается. Печенеги штурмовать каменные стены не привыкли, пусть руссы сами думают, как поступить…
Алк и Вест подъехали к краю внешнего рва. Под ногами лениво покачивалась мутная вода. Через ров перекинут узкий, в три доски, мостик — едва конному проехать. Дальше, за половину перестрела, желтел обмазанный глиной откос внутреннего рва, а за ним крепостная стена с зубцами, с квадратными башнями.
— Неладно вышло, — задумчиво проговорил Вест. — Твердыня эта нам не по зубам. Опоздали.
— Может, поговорить с хазарами? — предложил Алк. — Так, мол, и так, царево войско побито, следом за нами придет князь Святослав, тогда крепости конец. Пусть выдадут царя, если хотят сохранить жизнь…
Вест в сомнении покачал головой. Но Алк уже направил коня к мостику.
Конь осторожно ступал по качавшимся доскам, испуганно косился на стоячую воду. Копыта негромко постукивали по дереву, и этот стук был единственным звуком, нарушавшим тишину. Молчали дружинники, стоявшие за внешним рвом. Безмолвной и зловещей была крепость.
Когда Алк переехал через мостик, между зубцами стены поднялись головы в лохматых меховых шапках. Широкие бурые лица гузов почти сливались с мехом, узкие глаза казались издали черными черточками.
