Наталья Павлищева - Наталья Гончарова. Жизнь с Пушкиным и без

– Довольно и того, что по пять тысяч в год ни за что получает. Пусть заслужит сначала. Коли заслужит, как вон Карамзин или тот же Вяземский, дам и камергера и поболее…

Сам осчастливленный поэт узнал о своем звании на балу у графа Орлова.

Жуковский увидел, как белеет лицо друга, и осторожно поинтересовался у Виельгорского:

– Что это он?

– Узнал, что пожалован в камер-юнкеры вместе с Ремером, который семью годами моложе…

Пушкин не просто скрипел зубами, у него побелели скулы, это означало, что сейчас что-то произойдет. Переглянувшись, приятели потащили упиравшегося Пушкина в кабинет хозяина. Никакие уговоры не помогали, Пушкин был вне себя, рвался во дворец наговорить грубостей самому царю.

– Да чего ты так злишься? Ну пусть себе Ремер камер-юнкером ходит, тебе-то что с того?

Перевести все в шутливый тон Жуковскому не удалось, а вот пригрозить, что выльет взбесившемуся поэту стакан воды на голову, пришлось. Успокоили не скоро и большим трудом. Убедить, что никто над ним не насмехается и унижать не собирался, Жуковскому тоже удалось не сразу.

– Ты пойми, государь просто хотел тебя отличить, и ничего более. Теперь ты можешь появляться на придворных балах, а с тобой и женка твоя.

– Вот зачем царю мое камер-юнкерство надобно: чтоб моя женка на балах с ним плясала!

– Ты говори, да не заговаривайся! Давно ли сам буянил, когда графиня Нессельроде Наташу во дворец увезла, мол, моя жена не будет ездить туда, где я не бываю? Вот и бывай, теперь тебе ничто не мешает.

Попробовал Жуковский внушить и другое:

– Александр, ты подумай, ну может ли государь тебе камергера сразу дать, ежели ты всего-навсего титулярный советник? Не может. Побудешь немного камер-юнкером, и сделают тебя камергером.

Убедили. Передавая чуть успокоившегося мужа Наталье Николаевне, Жуковский объяснял:

– Держите его до самого дома крепко, чтобы не побежал вместо благодарности государю гадости говорить. Он может…

– Почему?

– А его камер-юнкером пожаловали. Теперь при дворе бывать сможет.

Жена была в восторге, что тоже привело Пушкина в негодование. Но супругу он простил, считая, что та просто ничего не смыслит, для нее главное, что из-за пожалования мужа можно ездить на придворные балы не по особому приглашению или вместе с кем-то, как было с графиней Нессельроде, а всякий раз.

Что взбесило Пушкина в таком звании, не все поняли. Было немало добивавшихся такой милости, мечтавших о ней. Конечно, Пушкину тридцать четыре, а в камер-юнкеры обычно жалуют в молодом возрасте, главе семьи с двумя детьми не пристало ходить в полосатом камер-юнкерском мундире. Это было особенно тяжело самолюбивому Пушкину, стремившемуся во всем быть первым.

– Не стану я шить полосатый мундир!

Наташа широко раскрыла глаза:

– А как же ты представляться государю станешь?

– Ты за меня представишься.

– Все шутишь? Меж тем представление скоро. Катерина Ивановна говорила, что я должна представляться 14 января.

Тетка и правда прислала роскошное платье. Для нее было большой радостью, за неимением собственных детей, заботиться о Наташе.

Черное с белым платье великолепно, жена в нем ослепительная красавица, а муж чем-то озабочен.

– Что, Саша, что не так?

– Слушай меня внимательно. Уже говорил и еще повторю. Кокетничать я тебе не мешаю, но требую от тебя холодности, благопристойности и важности. Сама ты не такова, я помню, но маску надень, словно на маскараде, и, пока домой не вернешься, не снимай. Слышишь ли меня?

– Да.

Так легче и для самой Наташи, пусть у нее двое детей, пусть привыкла к свету, в душе она все равно девочка, для которой правила, внушенные в детстве, – закон. Пушкин это понял, а потому пока за супругу не боялся. Бояться он начнет позже, когда его Мадонна повзрослеет окончательно.

Как ни ярился Пушкин, представляться пришлось и ему тоже. Конечно, был недоволен, свой фрак шить так и не стал, отправился в чужом. Злило, что рядом с ним одни мальчишки, звание камер-юнкера не для взрослых мужчин.

Ему казалось: все смеются, а в действительности вовсе не смеялись. И при представлении приняли тоже хорошо, и потом его многочисленные пропуски обязательных мероприятий без уважительных причин прощали.

Императрица, которую Пушкин, по собственному уверению, ужасно любил, даже руками всплеснула:

– Боже мой! Нет, это беспримерно! Я ломала себе голову, что это за Пушкин будет мне представлен. Оказывается, это вы!.. Почему вас не представили раньше?

Пушкин в ответ пробормотал нечто непонятное. Как его могли представить, если нет придворного звания? Но, видно, это и удивило государыню.

– Как поживает ваша жена? Ее тетка горит нетерпением увидеть ее в добром здравии – дочь ее сердца, ее приемную дочь…

– Жена, слава богу, здорова, благодарю за заботу о моей супруге, Ваше величество.

– Она очаровательна, просто красавица. Я очень рада, что ваша супруга теперь будет танцевать при дворе. Госпожа Пушкина украсит собой наши балы. К тому же Натали прекрасно танцует. – Чуть лукаво улыбнувшись, добавила: – Вам придется поревновать… Нет, я шучу, ваша жена ведет себя прекрасно, она скромна так же, как красива.

Столько лестных слов, столько восторга! Пушкин был счастлив, его тщеславие польщено. Наташа признана не только красавицей, но и скромницей. При дворе это дорогого стоило…

Но бесконечные танцы до добра не довели. На одном из балов Наталье Николаевне стало плохо, Пушкину пришлось срочно увозить свою красавицу домой. В результате выкидыш. Третьего ребенка она родила через год…

А из Полотняного Завода приходили тревожные письма. Окончательно потерял рассудок отец, временами он вел себя даже буйно… Уехала в имение Загряжских и там запила мать. Наталья Ивановна оправдывалась тем, что вовсе не пьет запоями, а лишь потребляет настойки по лечебнику.

Брат Дмитрий метался между Москвой, где в старом доме жил отец, и Заводом, пытаясь управляться со всем, но ничего не успевал, и нужного дохода имение не приносило…

Тосковали в Полотняном Заводе ставшие вдруг никому не нужными сестры Екатерина и Александра.

Видя, что жена рвется к родным всей душой, Пушкин объявил, что нечего ей в Петербурге до выкидышей прыгать, надо ехать в деревню, как только дороги позволят.

Дороги позволили уже в апреле, и Наталья Николаевна в середине месяца отправилась с детьми сначала в Кариан, в Ярополец, а потом в Полотняный Завод проведать родню.

К ее приезду не просто готовились. Наташа впервые приезжала в качестве замужней дамы, причем дамы петербургской, привыкшей к придворным балам, к блеску света, не раз танцевавшей с императором…

Сестры извели Дмитрия Николаевича просьбами сшить им новые амазонки для верховой езды и хотя бы по одному ситцевому платью. Нельзя же позориться перед столичной красавицей, а слухи о красоте сестры и ее светских успехах докатывались даже в провинцию, не говоря уже о Москве.

Столичная красавица оказалась все той же Наташей Гончаровой, простой, ласковой, скромной… Она безумно похорошела, хотя, казалось, куда уж, но Наташа из тех женщин, которым рождение детей идет. Сестрам искренне обрадовалась, расцеловала и даже всплакнула. Детьми своими гордилась и была счастлива, что они понравились.

Сначала смущались все, даже Дмитрий Николаевич, не зная, как держать себя с петербургской красавицей, но быстро поняли, что сестренка если и изменилась, то просто стала мудрее и заботливее. Это радовало, все барьеры рухнули, Наташа словно вернулась в счастливое детство.

Она бегала по утрам на пруд купаться, скакала с высокого крыльца на спор или наперегонки с мальчишками, ездила верхом, гуляла – в общем, вела себя вовсе не как светская львица, а как Наташа Гончарова без материнского присмотра. Сестры радовались, брат делал вид, что хмурится, потому что взрослая женщина словно ребенок, а старшие сестры ей потакают.

Маленькую Машку избаловали, рыжего Сашку тем более. Сестры, у которых своих детей не предвиделось, были рады повозиться хоть с племянниками.

Но бывали и вечера, когда Наташа все же рассказывала о светской жизни Петербурга, о балах, раутах, маскарадах, о театрах, музыкальных вечерах… И снова хмурился Дмитрий:

– А когда же делом заниматься, если вы все время по балам? Неудивительно, что у Пушкина вечно денег недостает. Писать небось некогда.

Это была правда, и Наташа краснела, уверяя, что муж и пишет тоже… по ночам. К поэтам всегда вдохновение по ночам приходит.

Это тоже было правдой, Пушкин любил работать ночью, а днем потом спать. Но правдой было и то, что не хватало денег. Литературными трудами прокормить семью можно, а вот вести светскую жизнь нет. Чтобы иметь квартиру в престижном районе, нужны деньги. Чтобы иметь выезд, тоже. И на бальные платья нужны. И на маскарадные костюмы, и на слуг, и на Английский клуб, и на нянек, на кормилицу, на перчатки, на веера, на лорнеты, на всякую мелочь тоже нужны.