неудобных меблированных комнат его грела уже одна только мысль о том, что он будет здесь жить, пусть даже временно. Он уже привык к бродячей жизни и к своему положению в ней в качестве временного постояльца. Он считал само собой разумеющимся, что его скитания закончатся, только когда он найдет Боба. И тогда они как-нибудь организуют совместную жизнь, хотя о том, что это будет за жизнь, у него было довольно смутное представление. Между тем, он брался за работу, которую удавалось найти, и жил счастливо в настоящем. Если не считать воспоминаний о золотистом теле Боба на берегу реки в тот солнечный день, у него не было прошлого. Отец почти стерся из памяти, мать тоже, оба серые, бесформенные… А самым темным и туманным было воспоминание о море. Забылось все, кроме Коллинза и двух девушек в Сиэтле. Только тот вечер и запечатлелся в его памяти.
Поднимаясь в отель по ступенькам лестницы, он заставлял себя не думать об этом. Кабинет мистера Киркленда был большим и выглядел современно, он казался гораздо шикарней и дороже, чем был на самом деле. Мистер Киркленд соответствовал своему кабинету. Это был невысокий человек, и, вполне возможно, звали его вовсе не Киркленд. Он говорил с британским акцентом, держался просто, но изыскано. Под стать была и одежда, кроме разве что перстня, украшавшего мизинец на его левой руке, — свидетельства недавнего возвышения и неожиданного богатства.
— Уиллард? — голос у него был резкий.
— Да, сэр. Меня к вам послал мистер Шиллинг.
— Насколько я понял, ты будешь мячи подносить, — по интонации мистера Киркленда можно было подумать, что речь идет о президентстве или о чем-нибудь в этом роде.
— В этом качестве ты будешь получать двадцать пять долларов в неделю, но, я надеюсь, за эти деньги ты будешь трудиться в поте лица своего.
Джим распознал заученную речь.
— Мы все в этом отеле привыкли считать себя одной семьей, в которой у каждого есть свои обязанности, начиная с меня, — он строго улыбнулся, — и до самых низов, — он посмотрел на Джима. — Начнешь работать завтра с утра. Я полагаю, ты отдал свои рекомендательные письма мистеру Шиллингу? Попроси старшую горничную в крыле для прислуги, пусть покажет тебе твою комнату, — кивком головы мистер Киркленд дал понять, что разговор закончен, и Джим вышел из кабинета.
В отеле был просторный вестибюль с мраморными колоннами, которые словно бы поддерживали потолок, украшенный ромбовидными горельефами. На полу лежал ярко-красный ковер. Портье за фанерной стойкой, отделанной под красное дерево, с дежурными улыбками встречали гостей. Коридорные в ливреях сидели на скамье напротив входа, ожидая распоряжений — либо багаж поднести, либо по поручению сбегать.
В вестибюле обычно было много народу, кто-то приезжал, кто-то уезжал. Джима это великолепие подавляло, а скучающие коридорные показались бесконечно важными. Может быть, настанет день, и для него все это станет вполне обыденным. Джим, стесняясь своего потрепанного чемодана, пересек вестибюль. Он подошел к одному из коридорных и неуверенно спросил:
— Как пройти во флигель для персонала?
Парень скучающе посмотрел на Джима, потом зевнул и потянулся:
— Пойдем, покажу, — сказал он.
Из вестибюля они прошли в знаменитый тропический сад, который и дал отелю название. («Гарден» в переводе с английского означает «Сад»). Пораженный великолепием красок, Джим следовал за своим проводником по этим искусственным джунглям.
— Ты кем работаешь?
Джим ответил.
— Ааа, внешняя прислуга. А сам ты откуда?
Джим решил произвести впечатление:
— Да так, ниоткуда, я плавал.
В вопросе парня прозвучали уважительные интонации:
— В море? А в каком именно?
Джим как можно небрежнее сказал:
— Всюду. В Карибском море, и в Беринговом море, и в Тихом океане. Короче, везде.
— Да ну?! А что здесь делаешь?
Джим пожал плечами:
— Убиваю время, что же еще.
Коридорный кивнул и задумчиво почесал один из своих многочисленных прыщей.
Джиму отвели маленькую комнатку, выходившую окнами на автостоянку. Горничная оказалась приятной женщиной, а коридорный пообещал показать ему все ходы-выходы. Слава богу, теперь у него было свое местечко в этом мире «других».
Сентябрь в Южной Калифорнии почти ничем не отличался от всех других месяцев. Стояла ясная солнечная погода без дождя. Газеты писали, что в Европе идет война, но Джим так и не понял, в чем там собственно дело. Был какой-то тип — немец по фамилии Гитлер. У него были усы, и его постоянно передразнивали комики. На каждой вечеринке кто-нибудь непременно пародировал Гитлера, как тот произносит речь. Был еще и какой-то англичанин с усами попышнее, и, конечно, Муссолини, но тот вроде вообще не воевал. Какое-то время вокруг всех этих событий стояла шумиха, и дня не проходило, чтобы газеты об этом не писали. Но Джим к концу сентября потерял к войне всякий интерес. К тому же у него не было ни одной свободной минуты. Он обучал игре в теннис богатых мужчин и женщин, которые тоже не проявляли никакого интереса к войне. Джим понравился Шиллингу, который, сыграв с ним несколько партий, разрешил ему давать уроки. Он даже уговаривал Джима участвовать в турнирах, но Джим был вполне удовлетворен своим положением и не хотел ничего менять. Он жил без напряжения, легко. Прибавил в весе, мускулы налились. Он был популярен среди посетителей корта, особенно среди молодых девушек, останавливавшихся в отеле. Они флиртовали с ним, а он всегда реагировал вежливо, хотя и уклончиво, отчего его находили не только красивым, но и чувственным.
Джим привык к постоянному присутствию знаменитых актеров и актрис, приезжавших играть в теннис или загорать у бассейна. Одна блестящая старая актриса (ей было почти сорок) ежедневно брала у Джима уроки, грязно ругаясь всякий раз, когда удар ей не удавался. Она из всех производила на Джима самое большое впечатление.
У Джима стали завязываться собственные отношения с людьми. Коридорные несколько раз приглашали его на вечеринки. Большинство из них мечтало стать киноактерами, чем и объяснялся тот несколько отстраненный вид, с каким они выполняли свои обязанности в отеле. Некоторые из них просто влюбились в Джима, потому что он вовсе не мечтал стать актером, к тому же он, казалось, искренне восхищался ими.
У Джима был кое-какой опыт общения с людьми, и все же новые знакомые удивляли его. Они вели какие-то непонятные разговоры, а глазами все время что-то искали. С посторонними они чувствовали себя не в своей тарелке и ссорились друг с другом. Объединяло их одно: желание ошеломлять своей роскошью других, жить всегда на широкую ногу и никогда не умирать. У них было много богатых друзей, устраивавших вечеринки,
