влилось. И ждали москвитяне своего часа, дабы излить гнев. Да он уже близок был, тот час.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
ЛИЦЕМЕРИЕ КЛЕВРЕТОВ
Лжедмитрий считал, что сидит на российском престоле крепко. Было же много льстецов среди придворных, которые утверждали, что его трон незыблем. А в чине первых льстецов состояли Богдан Бельский и князь Василий Рубец-Мосальский.
— Тебе, государь-батюшка, пора думать о супружестве. В державе мир и покой, самое время за свадебку да за пир, — пел соловьём Бельский.
Князь Рубец-Мосальский ублажил Лжедмитрия иным способом. Он пригласил его в свои палаты на подворье, что стояло в Белом городе на берегу Неглинки и отдал в его руки Ксению Годунову.
Потом Лжедмитрий благодарил Василия:
— Спасибо, княже. Её тело словно из сливок, а брови — сошлись. — Так оценил повелитель красоту Ксении, которая была прекрасна не только телом, лицом, но и душою. Она могла быть ласковой и нежной, она покоряла умом, и разговаривать с ней было приятно, потому что она подкупала умением сказать человеку самое важное и интересное. Но судьба обошла её радостями, ей не повезло в любви, в супружестве. Жених её, шведский принц, умер за несколько дней до венчания. Гермоген как-то посетовал князю Василию Шуйскому:
— Скорблю и жалею Ксению, гибнет в пасти латинянина прекрасная душа, любимая твоим племянником Мишей. — Гермоген об этом говорил уверенно, потому что знал о любви князя Михаила Скопина-Шуйского и дочери Бориса Годунова.
Митрополит перебрался из Донского монастыря на подворье князей Шуйских. И вместе они горевали над тем, что происходило в России. О Ксении Годуновой они снова вспомнили уже в ноябре, когда как-то вечером Гермоген вернулся из Сената.
— Самозванец готовится к свадьбе, — сказал митрополит князю за вечерней трапезой. — А вот будет ли венчание, не ведаю.
— На Ксении Годуновой? Сие не огрех? — спросил князь.
— Ан нет, Ксения не разделит с ним его позор. Мшеломец зовёт Марину Мнишек, с которой успел обручиться. Послы с Афанасием Власьевым уже в Кракове и просят короля Жигимонда о согласии на брак. Мшеломец связан по рукам и ногам с Мнишеками, ему надо платить долги, нажитые им в Сомборе, надо ублажить невесту, и он растаскивает русские сокровища, шлёт в Сомбор диаманты, жемчуга, золото, серебро. Он крадёт из соборов святыни и реликвии. Господи, накажи сего вора, который тащит всё без стеснения. Он выкрал даже слона золотого, с золотой же башней на спине. — Гермоген не мог знать всего, но и то, что знал, заставляло его страдать и гневаться, печалиться и думать, как спасти русскую казну, святые реликвии и всё, что составляло достояние россиян.
Но пока у Гермогена не было силы схватить вора за руку, наказать. И Лжедмитрий вольно обкрадывал державу.
Заочное обручение Лжедмитрия с Мариной Мнишек состоялось во дворце отца Марины Юрия Мнишека в Кракове. Оно было устроено с небывалой для Польши пышностью и всё за счёт России. В устроенной во дворце церкви исполнял обряд обручения сам кардинал Мацеховский. В трёх объединённых для гуляний дворцах можно было увидеть магнатов со всей Польши. И все согласились, что при обручении вместо жениха рядом с Мариною будет стоять посол Афанасий Власьев. Так оно и было.
Гермоген и об этом узнал одним из первых. В эти осенние дни шестьсот пятого года Гермоген начал сплачивать вокруг себя всех, кто хотел служить России, но не самозванцу. Как и при Годунове, митрополиту продолжали помогать многие монахи московских и подмосковных монастырей. Иноки шли к Гермогену, готовые по его повелению вступить в борьбу с Лжедмитрием. Они лучше других духовных особ знали, что несут с собой иезуиты, нахлынувшие с Лжедмитрием.
Когда Авраамий Палицын рассказал Гермогену, что по воле самозванца ограблена Троице-Сергиева лавра, он заявил в Сенате:
— Мы избавились от татаро-монгольского ига, но нынешние тати страшнее степняков. Да было бы вам известно, иерархи и бояре, что из Троице-Сергиевой лавры разбоем украдено тридцать пять тысяч рублей. И сделано сие для того, чтобы царь мог оплатить свадьбу. Спрашиваю: где воля Сената? Кто ответит за разбой? Отвечайте! Или пойду спрошу царя.
Сенат промолчал. Его члены от страха проглотили языки.
Сие было только на руку самозванцу. Он опустошал монастыри и государеву казну беспощадно. Даже его фавориты — поляки — стали беспокоиться. У них был свой интерес к казне: чтобы держать Москву в узде, нужен был сильный гарнизон. Но польские и другие воины требовали повышенной платы, потому что ограбить Москву дотла им не удалось.
Секретарь Лжедмитрия Ян Бучинский посчитал, сколько «царём» было истрачено всего за полгода царствования. И чуждый России человек пришёл в ужас: «царь» промотал многолетний доход царской казны, всё, что было накоплено государями Фёдором и Борисом Годуновым — семь с половиной миллионов рублей серебром. А деньги в эту пору были дорогие и за десять алтын москвитяне покупали на торжищах кадь хлеба — шесть пудов.
— Государь, мы разорены, — докладывал Лжедмитрию Ян Бучинский, — в казне пусто.
— Ничего, — отвечал Лжедмитрий, — я в долгу у многих своих подданных, но и к себе я привлекаю щедростью, а не тиранией. И, надеюсь, народ не оскудеет добротою.
— Но пан Мнишек, ваш будущий тесть, требует сейчас прислать ему ещё десять тысяч рублей.
— Пошли сотню улан в Новодевичий монастырь, пусть потрясут монашек, — беспечно посоветовал Лжедмитрий.
— Нельзя, государь. Тогда неминуем бунт, — предупредил Бучинский.
— Ищи в другом месте. Не пойду же я ради Христа, — вспылил Лжедмитрий.
— Так укажи сие место, государь, — проявил твёрдость Ян Бучинский.
Этот разговор случился утром. Лжедмитрий ещё мучился головной болью, потому что вечером чуть не утонул в вине, потом же без успеха провёл полночи у Ксении. Теперь он не выспался, был зол и сорвал злость на Бучинском.
— Мы тобой недовольны, Ян. Моя держава сказочно богата, и нужно токмо уметь взять сие богатство. Пошли, наконец, Богдана в Красное село со стрельцами, пусть шубников потрясут. Ещё в Богоявленский и Знаменский монастыри пошли князя Рубец-Мосальского Василия, пусть молятся иноки за нас, а деньги при молитве не нужны. Иди же, распорядись. — И Лжедмитрий снова уткнулся в подушки.
Самозванца не смущало то, что оскудела казна России. Его беспокоило другое. Народу стало известно, что он задумал обвенчаться с латинянкой, что его невеста Марина Мнишек вот-вот прикатит в первопрестольную. Разговоры об этом шли всюду. Митрополит
