— …Вы только представьте себе, во время своего знаменитого сольного номера, не помню уж какого, быть может этого паршивого «Умирающего лебедя», он вдруг спятил и его утащили со сцены в смирительной рубашке; imagine[380], умирающий лебедь в смирительной рубашке. Да, Цбраджены-boys, Ленц и Бальц, тоже спятили, God Almighty[381] пусть сжалится над их грешными душами. У господина Кадуфа подают совсем неплохие фрикадельки из щуки. Не правда ли?
— Да. Между прочим, я не предполагал, что существует еще третий брат. Андри.
— Poor youngster![382] — Продолжая жевать, он сказал: — Не удивлюсь, если сегодня ночью он застрелит себя из того же самого ихнего ружья. — Пожевал еще немного и добавил: — Или сотворит что-нибудь в этом роде.
— Что именно?
— You see[383], эта история совершенно вывела его из равновесия. Может быть, он взбесился и собирается свернуть шею не себе, а кому-нибудь другому.
— Например?
— Например, своей мамаше. Почему вы улыбаетесь, мистер?
— Разве я улыбаюсь?
— А может, вам просто попал в рот слишком горячий кусочек щуки. Вонючки, черт бы подрал эти паршивые электрические жаровни для подогревания блюд… не подумайте только, что в мое время в Букингемском дворце было такое дерьмо. No, sir.
Он налил немного фендана в тонкую и узкую, как пробирка, рюмку.
— Да, да, эта ужасная… дурацкая сила.
— От кого они ее получили? — осведомился я.
— От кого?.. От человека, который жил там, напротив. От адвоката Гав-Гав.
Дом де Коланы с заколоченными ставнями показался мне ничуть не изменившимся (в последние годы жизни адвоката ставни на фасаде также были постоянно закрыты). В этот предвечерний час, в heure blue или heure blue-gris[384], при этом освещении я подумал, что не знаю второго такого красивого дома во всем Энгадине, а уж Санкт-Мориц, во всяком случае, не мог похвастаться подобными зданиями. Правда, на северной стороне Шульхаусплац было похожее, хотя и гораздо более невзрачное, строение (до этой поры я его как-то не замечал), строение с воротами, напоминавшими амбарные ворота, которые выглядели анахронизмом на фоне почти городского пейзажа.
— Вчера, — продолжал Фиц, — мы снова увидели его в «Мельнице на Инне». Remember?[385]
— Кого?
— Молодого де Колану. Разве вы не помните? Я имею в виду всего лишь картину, настенную фреску мсье Паже. На ней изображено, как молодой Гауденц де Колана на своих санях входит в вираж на Креста-Ран. Я ведь вам показывал. Как раз незадолго до this horrible thing with Lenz happened[386].
— Вот оно что, — сказал я.
— Yes, sir. Это самый убийственно-крутой вираж на всей той обледенелой трассе. Убийственный вираж. Но Гауденц преодолевал его тогда играючи. Он блестяще правил санями. Yes, sir. А через двадцать пять лет, превратившись в ужасного, вечно пьяного старикашку, он все равно водил машину tops. Первоклассно. Без сомнения, он мог бы участвовать в авторалли на Grand Prix de Monaco[387]. Поэтому, в сущности, нельзя понять, — Фиц положил себе в ротик кусок фрикадельки, — нельзя понять, почему его «фиат» занесло в Кампферское озеро. Если спросят мое мнение, то…
— Если спросят ваше мнение, то?..
— …Я скажу, что здесь дело было нечисто.
Он произнес это не тоном провидца, а тоном человека, констатирующего факт.
А я тем временем то глядел на дом де Коланы, который в эти самые длинные в году сумерки казался чудо-домом Энгадина, домом из сказки, то переводил взгляд на противоположный угол Шульхаусплац, на невзрачное строение с «ископаемыми» амбарными воротами. Ворота теперь стояли открытыми, и из них пробивался тусклый луч. Рядом маячил человек в колпаке с кисточкой и с фонарем в руке, свет которого почти сливался со светом уходящего дня; человек следил за узкими улочками, отходившими от площади. И вдруг начал подавать сигналы, размахивая фонарем, при этом он все время оглядывался. Куда он глядел? На кафе «Д’Альбана» или на полицейский пост?
Из узкого проулка очень медленно с потушенными фарами, тихонько урча, выехал крытый брезентом грузовик, а потом задним ходом прошел через амбарные ворота; я узнал водителя по шляпе; мощными движениями рук он крутил баранку мощной машины — это был Мен. И в ту же секунду луч фонаря упал на лицо человека у ворот, который «дирижировал машиной», я увидел горбатый орлиный нос, свисавшую изо рта трубку. И этого человека я тоже знал.
— Скажите, пожалуйста, мистер Фицэллан, знакомы ли вы с тем типом, что стоит сейчас на другой стороне площади. Он проводник, right[388]?
Фиц погасил настольную лампочку, теперь ему легче было разглядеть, что творится на сумеречной улице; потом он собрался было влезть на стол, но удовольствовался тем, что вытянул шейку, будто птица, на удивление сильно вывернул голову и бросил взгляд сквозь занавеску.
— The truck-driver?[389] Нет, он не проводник, это некий Мен Клавадечер, хозяин трактира в Сильс-Марии.
— Да, я знаю.
— Почему же вы спрашиваете?
— Я имел в виду не водителя грузовика, а человека с фонарем.
— Эго… это некий Каспер Клалюна.
— Проводник в горах? Да?
— Этим он занимался когда-а-то давно. Если не ошибаюсь, у него уже лет семь назад отняли разрешение водить туристов в горы.
— Да… почему же?
Фиц снова повернул свою миниатюрную головку.
Перед амбарными воротами, за которыми только что скрылся радиатор грузовика, вдруг оказалось нечто вроде темного роя огромных навозных мух. Там толпились человек десять, кое на ком красовались черные колпаки с кисточками, и все они были одеты в серое, под цвет сумерек, или в черное, под цвет ночи.
— С этой gang я не хочу иметь ничего общего, решительно ничего общего, — пробормотал карлик, демонстративно зажег настольную лампочку и выпил глоток фендана.
— Вы сказали «gang»? Это значит «шайка»?
— О таких вещах можно говорить только шепотом. Вас, мистер, пригнала к нам в горы ваша вонючая сенная лихорадка… рр… извините меня, пожалуйста, за грубость, но я учился говорить не в Сент-Джеймсе[390]. Ну а когда вы подлечитесь, вы опять отсюда уедете.
— I hope so[391].
— В наших местах вы — аутсайдер, несмотря на то, что были шапочно знакомы с доком Гав-Гав. Поэтому я могу открыть вам один секрет: Каспер Клалюна и все остальные типы на той стороне площади — сообщники Мена Клавадечера.
— Сообщники? Стало быть, вы считаете Мена преступником?
— Men a criminal![392] — Из глотки Фица вырвался короткий сухой смешок. — Maybe all men are criminals, if you let them[393]. — Он еще и острит. — Слышали вы когда-нибудь about organized smugglers and poachers??
— Вы хотите сказать, что Клавадечер и Клалюна — главари банды контрабандистов и браконьеров?
— No, sir. У них бывает только один главарь. В прошлом веке его звали Джан Марчет Колани. Колан-и, King of the Bernina“. Сегодня его преемника зовут — если хотите знать мое мнение — Мен Клава… — он не стал произносить окончание фамилии Мена «дечер», вдруг недоверчиво прищурился и ска-вал: — Надеюсь, вы просто любопытный курортник, и ничего больше.
— И ничего больше.
— Не какой-то там репортеришка, newspaper-man[394] не путешествующий писатель или что-то в этом роде, столь же кошмарное.
— Упаси бог.
— Right-ho[395], тогда слушайте, господин любопытный. Через полчаса, а может быть, только около полуночи Мен и его шайка, наверно, отправятся в путь. Даже при закрытой границе существуют самые разные возможности перехода. Не исключено, что они поедут через Понтрезину.
— Через Понтрезину?
— Да, и через Бернинский перевал.
— Знаю такой.
— Right-ho, несомненно, вы хорошо ориентируетесь, но навряд ли вы знаете Валь-Фонтану, где шайка сможет пересечь пограничный ледник и спуститься через итальянский Валле-Кампо-Моро в Кьезу. Во всяком случае, они спрячут грузовик в копну сена или куда-нибудь еще, после чего выгрузят или, наоборот, загрузят контрабандный товар и двинутся дальше. Не исключено, однако, что они поедут через Малойю, а потом начнут крадучись пробираться вдоль ледника через Валь-Муретто в Кьяреджо. По этой дороге они могут попасть и в Кьезу. И все, понимаете ли, будет происходить в окрестностях Монте-Дисграция.
— Горы Несчастий?
— Ее вы наверняка знаете.
— Конечно, — солгал я.
— Ну вот. При всех случаях жизни им надо попасть в Кьезу, но перевалочные пункты находятся дальше и ниже, в Бергамо. Например, Бербенно. Там они, очевидно, заночуют, отдохнут от тяжелой дороги, на следующий день опять переберутся через горы, а на рассвете соединят не приятное с полезным, а полезное с полезным, побраконьерствуют, если только пограничники не спугнут их.
