Когда отошли немного, Дзиндзюро сказал:
— Может быть, он тут арбузы стережет — хоть пора для этого не совсем подходящая.
Осэн в ответ изобразила на лице улыбку. Однако было не до шуток. Дзиндзюро по дороге несколько раз оглянулся на незнакомца. Когда же тот двинулся за ними следом, Хаято и Осэн тоже насторожились.
— Что-то мне это не нравится, — заметил Дзиндзюро. — Похоже, они там тоже не дремлют… Скажите, любезная Осэн, нет ли тут другой дороги? Попробуем зайти с другой стороны. Если и там кто-то есть, то точно…
Все трое пробрались через жнивье и вышли на другую дорогу. У обочины стоял одинокий домишко, в котором окно, обращенное к дороге, было открыто. Когда Осэн со своими спутниками проходила мимо, из окна высунулась голова: кто-то в доме не спал и теперь внимательно всматривался в прохожих.
Дзиндзюро от досады прищелкнул языком.
На следующий день утро выдалось ясное.
Хёбу Тисака закончил сборы и теперь прощался со всеми в усадьбе, готовясь отбыть из Эдо на родину, в Ёнэдзаву, где ему отныне надлежало находиться. Проводить бывшего командора эдоской дружины из Хондзё пришли Хэйсити Кобаяси и Риуэмон Тории. Явился и порученец его преемника на посту командора, Матасиро Иробэ.
Хёбу был более обычного оживлен и бодр, все время улыбался, но в этой улыбке чувствовалось что-то вымученное и неестественное, отчего мужественное сердце Хэйсити охватывала скорбь.
Выражение лица у бывшего командора было по-прежнему озабоченным, но говорил он со всеми ласково, был приветлив, доброжелателен и никого не отпугивал, как раньше, нарочитой суровостью. Нынче утром это особенно бросалось в глаза. Из слов Хёбу следовало, что его более всего тревожит судьба его многочисленных кошек — что не могло не вызвать улыбки у всех собравшихся.
— Такое время настало, что я уже стал подумывать: придется их всех сделать ронинами. Но только ведь даже бродячую кошку, ежели ее приручить, уже снова выгнать на улицу нельзя. Коли она привыкла к спокойной домашней жизни и кормежке, то хоть и животное, а к прежней бесприютной жизни уже вернуться не может. Она уже отвыкла добывать себе корм, разучилась, никакой силы и воли к сопротивлению у нее не осталось — так что сразу от какого-нибудь пустяка и загнется. В общем, это значит ее обречь на безвременную смерть. Так что я все же подумал, что выбрасывать их на улицу негоже. Нельзя им на улицу. Вот, хотел было им подыскать новых хозяев, но другой такой трудной работенки я за последнее время и не припомню! — смеялся Хёбу.
— Разве они смогут привыкнуть к новым хозяевам? Уж вы так с ними носились… — сказал кто-то.
— Да нет, сразу привыкнут. Дайте только им поесть — и привыкнут. Если корма будет вволю, им больше ничего и не надо, — ответил Хёбу.
С собой в Ёнэдзаву он забирал только свою любимицу.
Расстались с провожающими в чайной в квартале Сэндзю. Только Хэйсити и Риуэмон, поняв знак, который сделал глазами Хёбу, задержались для разговора. Хёбу остался с ними наедине, отослав вперед носильщиков и сопровождающих.
— Спасибо, что пришли, — сказал он.
Хэйсити и Риуэмон, чувствуя, что предстоит серьезный разговор, только молча поклонились. Сейчас, когда все ушли, Хёбу словно стал другим человеком — он выглядел совсем стариком. Глубоко посаженные глаза на изборожденном морщинами лице излучали добрый свет.
— Передайте всем от меня привет. Хотел я к вам еще разок перед отъездом наведаться, да не получилось. Жалею теперь… Вы уж там постарайтесь… — промолвил он.
Хэйсити и Риуэмон торжественно поклялись сделать все, что в их силах. Хёбу радостно улыбнулся и сказал:
— Вчера у нас был разговор с Иробэ. Он тоже все понял. Думаю, покуситься на род Уэсуги они все же не решатся… Теперь и я в общем-то успокоился. Значит, охрана подворья в Адзабу лежит на Иробэ, а усадьба в Хондзё на вашем попечении. Что ж, на том и порешим? — усмехнулся Хёбу, расправляя плечи, будто сбросил тяжкий груз, но Хэйсити видел, как узки, худы и измождены эти озябшие стариковские плечи.
За беседой незаметно подошло время Хёбу трогаться в путь, и все трое вышли из чайной. Солнечные лучи озаряли стволы оголенных деревьев. Где-то вновь и вновь протяжно верещал сорокопут. Когда настал миг прощанья, последними словами Хёбу была все та же просьба:
— Не подкачайте!
Они посмотрели друг другу в глаза и разошлись в разные стороны.
Однако, оставшись в одиночестве и прошагав по дороге два-три тё,[164] Хёбу вдруг резко остановился. Носильщики и самураи сопровождения уже ушли далеко вперед. Позади Хэйсити и Риуэмон тоже скрылись из виду. Хёбу, поднявшись на пригорок у обочины, казалось, поджидал кого-то, кто должен был появиться со стороны Эдо. На дороге, тянущейся вдаль широкой полосой в обрамлении оголенных деревьев, было полно путников и крестьян из соседних деревень, спешащих по своим делам.
Человек, которого ожидал Хёбу, все не появлялся. Пройдя насквозь через придорожную рощицу, Хёбу вышел на опушку с противоположной стороны, и перед ним открылись уходящие к горизонту унылые осенние поля. Ясный свет погожего осеннего дня заливал бескрайние дали до самых гор. Хёбу присел на корень дерева и достал кисет, продолжая любоваться пейзажем. Вдалеке в перелеске виднелись фигурки идущих куда-то людей, маленькие, как горошины. Он долго сидел в ожидании под ласковыми лучами солнца. Кольца табачного дыма клубились в прозрачном воздухе, истончались и незаметно исчезали.
Наконец появился Паук Дзиндзюро. Обменявшись взглядами, они вместе молча пошли по дороге.
— Ну, как там? — спросил Хёбу.
— Да, как видно, они начеку… — коротко ответствовал Дзиндзюро.
На лицо Хёбу легла мрачная тень. Помолчав еще немного, он обронил:
— Так оно и должно было быть…
Вслед за тем Дзиндзюро подробно и обстоятельно поведал о том, как они прошлой ночью с Хаято и Осэн пробирались в деревню Хирама, и что из этого вышло. Не похоже, чтобы часовых расставил сам Кураноскэ — скорее всего, за это дело взялись крестьяне из деревни. А кроме того в соседних домах человек по пять-шесть квартируют самураи, которые, если что, всегда готовы примчаться на помощь по первому зову.
Хёбу сверкнул глазами исподлобья:
— Те самые ронины?
Этого Дзиндзюро пока не знал. Хёбу на некоторое время умолк, погрузившись в раздумье.
Если кто-то втайне помогает ронинам из Ако осуществлять их план, то кто это может быть? Дом Тода? Или их родичи из края Гэй?[165] Да нет, едва ли среди родни Асано найдутся такие, у кого хватит духу на подобное. Если же подозревать кого-то еще, то остается лишь строить догадки и предположения. Скорее всего никакой серьезной силы за этим не стоит. Похоже, что просто собралось вместе несколько человек, которые записались в союзники ронинов. В любом случае действовать публично они не могут, поскольку сами ронины из Ако — компания злоумышленников, которые затевают разбой и беззаконие. Если станет известно, что кто-то этим злодеям помогает, безусловно, таким помощникам не поздоровится — разделят вину со злоумышленниками.
От этой мысли Хёбу немного оживился, и легкий румянец разлился у него по щекам. Надо прибегнуть к соответствующим мерам и разоблачить заговор. Но почему же верховная власть и в особенности всесильный Янагисава, покровительствующий Кире, молча наблюдают за развитием событий, не желая ничего предпринимать? Уж наверное, можно было найти достаточно убедительную причину для того, чтобы нанести упреждающий удар по этим ронинам, которые все время смотрят волками и вот-вот укусят. Тем самым был бы подкреплен авторитет верховной власти, замыслы ронинов были бы пресечены в зародыше и Оиси не смог бы даже пальцем пошевелить.
Вот именно! Вот оно! Хёбу почувствовал, что огонек вдруг забрезжил во мраке. Этот огонек разгорался все ярче и ярче, освещая окрестности, и просился из груди наружу. Хёбу совладал с собой, уняв волнение, и спокойным голосом сказал:
— Поворачиваем. Я возвращаюсь в Эдо.
Тораноскэ Сисидо, возвращавшийся из Ако, преобразившись в обличье нищего, шагал сквозь предутренний туман через квартал Хонсюку в Синагаве. По дороге он завернул в дом, где над входом красовался темно-синий занавес-норэн с изображением цветка имбиря. Когда он, нырнув под норэн, зашел в дом, там царили мрак и тишина — никто еще не вставал. У вышедшего с заспанной физиономией мужичка Тораноскэ спросил, изволит ли еще почивать преподобный Отставник. Мужичок вежливо ответил, что не стоило и задавать подобный вопрос, поскольку оно само собой разумеется. В тоне его чувствовалось легкое презрение к наивному посетителю.
— Ну, тогда и меня где-нибудь пристрой, — усмехнулся Тораноскэ. — Вздремну немного, а когда сам проснется, разбудишь меня.
