Минутой раньше он хотел подать на прощанье руку, но после этих слов повернулся и вышел.
Халил, увидев Абасгулубека, наконец успокоился. Жив-здоров. Птицей взлетел на коня. Неужели вернулся с доброй вестью?
Абасгулубек дал знак трогать. На молчаливый вопрос Халила резко махнул рукой: приезжать к такому человеку было напрасной затеей. Тем более — говорить с ним.
Трое всадников выехали из села. Когда они проезжали ущелье, послышался отдаленный гул. Будь это весной, они подумали бы, что ударил гром. Или с гор несется бурный поток. Только доехав до подножия холма, они поняли, что в горах люди Кербалая упражняются в стрельбе.
Талыбов подъехал к Абасгулубеку. Тихо спросил:
— Каков был ответ?
— Напрасно ездили.
— Что ж, пусть пеняет на себя. Проучить его легко.
— Проучить легко, но сколько будет ненужных жертв!
Они проехали между высохших ив. Перед узким мостиком вытянулись гуськом.
— Мы даже не узнали, что они сделали с председателем колхоза, — сказал замыкавший группу Халил.
Абасгулубек только махнул рукой.
Проехали по узкой тропинке, над которой нависла скала. Абасгулубек поднял голову и посмотрел на вершину; в расщелинах чернели гнезда птиц. На самой вершине, куда никто не осмеливался подняться, он знал, находились ульи диких пчел. Летом, с наступлением жары, по этой скале сочился мед...
Абасгулубек на мгновенье прикрыл глаза, и ему почудилось, что Кербалай ради меда взобрался на эту скалу. Пчелы еще не знают о его приходе. Но пройдет время, они облепят его. Отбиваясь, он отступит к краю скалы, сорвется вниз, в ущелье, упадет на острые, как лезвие ножа, камни.
И настолько зримой была эта картина, что Абасгулубек, перегнувшись в седле, посмотрел на блестевшую белой змейкой реку, на громоздившиеся друг на друга скалы, словно следил, как падает Кербалай.
Впервые за много часов на сердце Талыбова было легко и спокойно: они возвращались обратно. Он думал о рапорте, который представит начальству. Как он будет рекомендовать Абасгулубека? Стоит ли отмечать, что с Кербалаем говорил Абасгулубек и в общем-то потрудился больше всех? Не останется ли тогда в тени он, Талыбов? Не скажут ли ему: а чем занимался ты? Ведь они послали его старшим над ними. Быть может, поговори он сам с Кербалай Исмаилом, смог бы переубедить его? К тому надо было идти не с предложением мира, а с ультиматумом. А как же Халил? Его надо отметить обязательно. Как руководителя одного из первых колхозов. Правда, он ничего особенного не сделал...
— Халил, они ослеплены ненавистью, — сказал Абасгулубек. — И мы не смогли помочь им прозреть. Они говорят, что взялись за оружие, защищая свою честь. Поверь мне, из-за своей глупости они потеряют не только честь. Кербалай Исмаил прожил свою жизнь, не сегодня-завтра уйдет на тот свет. У меня создалось впечатление, что, уходя, он хочет многих потянуть с собой в могилу.
Халил даже не откликнулся на его слова. Его задумчивость и неразговорчивость удивили Абасгулубека.
— Ты чего задумался, Халил? — спросил он.
— Эх, дел у нас — непочатый край!.. На станцию должны были привезти семена. Я поручил, правда, но не знаю, перевезли или нет. Обещали дать колхозу трактор, готовился всем селом выйти на станцию — встречать. Но где найдешь водителя?! Словом, все идет не так, как хотелось бы.
Председательство совсем изменило Халила. Двух дней не прошло, как уехал из колхоза, а тоскует по работе. И вообще Халил всегда был таким: за что ни возьмется, делает на совесть. А работа в колхозе увлекла его.
Так думал Абасгулубек, время от времени поглядывая на Халила.
Вдали виднелось прилепившееся к подножию горы село Азиз.
Они сидели в той самой комнате, где были накануне. Талыбов поблагодарил Ширали, который нес в каждой руке по стакану чая.
— Очень обременили мы вас, столько хлопот доставили. Когда приедете в город, обязательно приходите ко мне. Вы знаете, где находится мой дом? Бывали в городе, на базаре? Очень хорошо. Через два дома от базара.
— Ну что вы, какие хлопоты! Лишь бы почаще приезжали. В то время как Ширали нагнулся, чтобы поставить стаканы на
скатерть, в соседней комнате послышалось чье-то всхлипывание.
Стакан упал из рук, кипяток обжег руку Ширали; зажав обожженные пальцы под мышкой, он выбежал в другую комнату.
Немного погодя он просунул голову в дверь и позвал Халила. Всхлипывание стало, слышно еще яснее. Похоже, жена Ширали что-то говорила, о чем-то умоляла Халила. Талыбов испуганно взглянул на Абасгулубека. Тот, в свою очередь, недоуменно пожал плечами.
Халил вернулся в комнату.
— Что случилось? Кто там плачет? — спросил Абасгулубек.
— Гамло прискакал за нами, — сказал он, улыбаясь.
И тут случилось неожиданное. Талыбов подпрыгнул, словно брошенная на землю резиновая кукла. Сунул дрожащую руку в карман и с усилием вытащил пистолет.
— Я не дамся им, — сказал он.
Абасгулубек поднялся.
— Талыбов, оказывается, ты взял с собой оружие? Так ты выполняешь уговор?!
Талыбов медленно направил пистолет в сторону Абасгулубека: Глаза его бегали, рука дрожала, — казалось, он боится всего на свете: своего же пистолета, Гамло, Абасгулубека, Халила, а быть может, самого себя.
Халил, увидев, что он делится в Абасгулубека, шатнул было к Талыбову. Дуло пистолета тотчас метнулось к нему.
— Да, я взял оружие, бек, взял! И взял его не из-зa Кербалай Исмаила, из-за тебя. Змея есть змея: что черная, что серая. Я не верю тебе! Ты был помещиком и остался им. Разве ты захочешь, чтобы Кербалай Исмаил сложил оружие? Как же надо потерять бдительность, чтобы позволить тебе и Халилу защищать интересы пролетарской революции! Вы отлично разыграли эту комедию. Вы хотите отдать меня в руки врагов. Ибо среди вас единственный настоящий большевик — я. Но знайте: сдав меня врагу, вы не спасете своих подлых жизней. Я перестреляю, вас. Не подходите!
Абасгулубек и Халил стояли, не зная, что предпринять.
«И этот слизняк называет себя большевиком! Говорит о пролетарской революции! Это опасный человек. Ради своего спасения, ради своей выгоды он может спокойно поступиться жизнью других».
На крик Талыбова в комнату вошел Ширали. В его руке было ружье. На этот раз дуло пистолета вернулось к нему.
— И ты в сговоре с бандитами? Ты пришел увести меня?
— Ой, что ты говоришь? Ты же мой гость. Я убью каждого, кто поднимет на тебя руку.
Лицо Талыбова посерело и стало пепельного цвета. Глаза, казалось, были готовы выскочить из орбит.
— Брось ружье, или я выстрелю.
Он кричал на Ширали, забыв об Абасгулубеке и Халиле, которые уже стояли по обе стороны от него.
Рука Абасгулубека описала в воздухе дугу и схватила его за кисть. Перед глазами Талыбова замелькали-разноцветные узоры недавно вытканного ковра. Абасгулубек скрутил ему руку.
— Встань! — приказал он, отобрав у Талыбова пистолет.
— Убейте меня, убейте! — кричал Талыбов, Стоя на коленях. — Что вы медлите, я жил как коммунист, умру коммунистом! Вам отомстят за мою кровь!
Абасгулубек не глядел на Талыбова. На душе было муторно и гадко. «Быть может, в эту минуту он считает себя героем. Он думает, что все предатели. И все потому, что мы не испугались. А если бы мы задрожали от страха, он поверил нам. Эх, Талыбов, мало читать газеты, чтобы стать революционером».
Он открыл магазин, вынул патроны и бросил разряженный пистолет на мутаку.
Талыбов направился к двери. Он понимал: если это западня, ему не вырваться. И даже если бы не было врагов, все равно ему нужен проводник. Но он решил идти наперекор судьбе. Он не хочет ехать с ними. Чтобы спасти свою жизнь, он готов провести эту ночь, спрятавшись в какой-нибудь пещере. Лишь бы оставили его в покое, дали уйти.
Талыбов выехал со двора. Он даже не попрощался с хозяином. Вскоре выехали и Абасгулубек с Халилом.
Талыбова они увидели, когда миновали село; он сознательно ехал медленно, — видно, понял: одному ему не добраться до Веди.
Они услышали за собой топот, остановились: их догонял Ширали на своем жеребце. Увидев его, Абасгулубек сказал:
— Ты думаешь, что делаешь? Оставил женщин и детей одних и увязался за нами.
— Провожу вас, вернусь.
— Не беспокойся, Гамло не осмелится остановить нас.
Ширали в ответ улыбнулся, но коня не повернул. То, что Ширали примкнул к отряду, придало Талыбову некоторую уверенность. Всадники по одному объехали Талыбова. Теперь он замыкал группу.
О, если бы случилось чудо и он снова оказался бы дома! И на было бы больше этих чудовищных гор, скал, Гамло, узких тропинок, ветра, вздымающего снежную пыль, Абасгулубека и Халила. Он бы прожил до ста лет. Но чуда не бывает. Откроешь глаза — и перед тобой только спины трех всадников.
Как все спокойно вокруг. Белеют высокие горы, деревья на склонах кажутся точками. Как они оказались там, эти деревья? И почему оторвались от леса? А может, кто-то послал их на вершину горы, и они больше не смогли вернуться...
