«Вероятно, это произошло во время войны скифов с персами[94], — подумала Ольга. — Но когда это было?»
— Тем временем к императору из Антиохии полетели доносы, что императрица Евдокия слишком заботится о любви к ней жителей города, те поставили ей статуи — в сенате золотую, на площади — бронзовую[95]. Вернувшись в Константинополь, Евдокия столкнулась с откровенной враждой Пульхерии. За влияние на Феодосия боролись четыре человека — евнух Хрисафий и старый друг детства Павлин, Пульхерия и императрица…
Княгиню Ольгу покоробило такое вольное, как ей казалось, обсуждение поведения царственных особ, пусть и скончавшихся полтысячи лет назад. Однако вида она не подала и напряженно слушала.
— Когда вернулась императрица, император Феодосий отправил сестру в диакониссы, так что при дворе она больше не бывала. Но скоро и случилась история с яблоком.
Однажды какой‑то человек принес императору фригийское[96] яблоко — очень большое, так что император, вознаградив его деньгами, со слугой отослал яблоко императрице. Яблоко было необычайное и очень красивое. Евдокия в свою очередь отослала его в подарок другу супруга — Павлину, который в это время болел и не выходил из дворца, где жил. Павлин захотел сделать приятное императору Феодосию и отправил яблоко к нему. Так оно вновь оказалось у императора. Тот позвал жену и спросил, где яблоко, которое ей принес слуга. Растерянная Евдокия солгала, что яблоко, она съела. Тогда император потребовал, чтобы Евдокия поклялась его жизнью, что она никому не отдавала яблока. И императрица поклялась. А Феодосий показал ей яблоко. Давний друг Павлин был сослан и скоро казнен. Император заподозрил измену жены и друга.
Евдокия попросила разрешения уехать в Иерусалим. Из столицы был сослан ее друг — Кир, как и она, писавший стихи, префект Константинополя, украсивший город многими зданиями, а главное — неустанный обновитель старинных памятных мест. Кира обвинили в эллинизме–язычестве, но назначили епископом в городок во Фригии в Малой Азии, конфисковав имущество и насильственно обратив в духовное звание. «Не зря яблоко было из Фригии», — подумала княгиня Ольга.
Императрица Евдокия навсегда поселилась в Иерусалиме, заботилась об укреплении его стен и выстроила храм святого Стефана…
Княгиня Ольга уже устала от необходимости напряженно слушать. Кроме того, всплыли мучительные воспоминания о сосланной матери. Никогда прежде она так ясно не понимала, что кто‑то при княжеском дворе отца выстроил искусно интригу, убирая мать…
«Подумать только, даже императрицу можно разлучить с императором в такой огромной империи», — подумала Ольга.
Гостеприимство хозяев заключалось в том, чтобы архонтисса россов как можно больше узнавала бы о том, что ей понравилось. А все видели, как Ольгу в храме поразила Влахернская Одигитрия. И все же княгиня чувствовала, что есть какой‑то особый смысл в этом приготовленном историческом жизнеописании. Для нее. В какой‑то миг ей вдруг померещилось: может быть, уже и в Византии знают о том, как ее мать погибла из‑за граната… Теперь она может добавить: как императрица Евдокия… Из‑за яблока.
— Но нет, нет, это невозможно… В Киеве и то почти никто не знает…
Какой‑то шептун внутри вдруг пискнул: «В Киеве не знают, а в Константинополе — известно… — Интересно, интересно про императрицу Евдокию… Но зачем?»
Княгиня Ольга досадливо поморщилась, и это движение ее бровей и губ мгновенно перехватила Малуша. И опять Ольга удивилась: «Как же она меня чувствует…».
В крепко настоянном аромате цветов и трав сада проплыла свежая струя морского воздуха с Препонтиды[97]. Ольга представила трудный обратный морской путь домой, но отогнала от себя преждевременное беспокойство.
— Хитрые византийцы… И не все я понимаю…
Княгиня не любила этого состояния, но знала, что когда оно наступало — разгадка будет скоро…
— Не следует выдавать своего беспокойства и неудовольствия…
Да и почему — неудовольствия? Ведь приятно слушать такую повесть…
Как прекрасны сады Магнавры! Как ни упоительны киевские, но в них нет… Нет кипарисов! А кипарисы придают всему воздуху запах дорогого бальзама…
Во Влахернском храме хранится еще и риза Богородицы, которая спасла Царьград от нашествия войск Аскольда… Из Киева. — Тогда при Феодосии, Пульхерии и Евдокии Византия, как и Рим, были в страхе перед грозными войсками гуннов[98] и их предводителем Аттилой[99]. Аларих взял Рим и вскоре после этого умер. Аттила боялся этой же судьбы.
Княгине Ольге было важно понять, что никто не собирался вторгаться в ее жизнь, намекать на печальный конец матери. Да и зачем? Ведь это никому не нужно… Даже если и знают при византийском дворе, то это никак не должно влиять на обращение к ней, предводительнице россов… А то, что судьба русской княгини так странно совпала с судьбой императрицы… Значит, страдала на этом свете не одна матушка…
Но сейчас у Ольги две заботы — враги Руси и языческие боги… Как с ними совладать? Как найти разумные решения? Ведь она отвечала за свой народ…
И Ольга внимательно вслушивалась в рассказ о грозном завоевателе Аттиле, который нападал на Византию, как нападают на Русь хазары, печенеги[100], да вот же… и с ними справились…
Но как?
И потом с изумлением поняла княгиня, что Византии тоже приходилось отстаивать учение Христа, но уже не от языческих богов, как на Руси, а от бесконечных самозванцев, каждый из которых толковал Христа, как хотел…
Трудно было уловить разницу, но все желали прославиться на христианском поприще, каждый жаждал выставить себя самым умным и благодатным… А как же Христос?.. Это было трудно понять бывшей язычнице…
Ольга ярко представила себе, как орды Аттилы осаждали византийские города… И Константинополь тоже… Это было все при Феодосии, Евдокии и Пульхерии, которые стадией почти близкими. Как соседи… Но император откупался от Аттилы, а княгиня не может себе этого позволить…
Княгине Ольге нравились олеандры — розовые и белые цветы кустарника; в императорском саду они были затейливо подстрижены и будто опахивали струями горького миндального запаха. Княгиня потянулась и сорвала веточку с розовыми цветками, вдыхая их аромат. Привычно сравнила: «В Киеве у нас нет таких…».
— Гунны шли конницей, и она была непобедимой… Гунны захватывали земли на Дунае, и послы Феодосия прибыли в город Марг, где заключили мир с Аттилой, обязуясь выплачивать ему каждый год семьсот фунтов золота…
Княгиня Ольга ахнула про себя, но внешне ничем себя не выдала.
— Но гунны продолжали нападать на города империи. Осадные орудия ему строили пленные римляне, и эти орудия разбивали даже крепкие стены… Аттила двинулся на Константинополь…
Это было знакомо княгине Ольге — сколько она себя помнила, столько на город Киев шли бесконечные нашествия… А еще прежде Псков… И тоже осада…
— Аттила взял города Филиппополь, Аркадиополь, наконец фракийский Херсонес, где была разбита армия императора… Аттиле по мирному договору заплатили шесть тысяч золотом, обязались платить уже две тысячи золотом каждый год…
«После семисот — много», — привычно отметила про себя княгиня Ольга.
— И две тысячи фунтов золота ежегодной выплаты на будущее… Аттила постоянно угрожал Константинополю и императору, так что евнух его стал подговаривать Феодосия организовать убийство Аттилы…
Княгиня Ольга внимательно посмотрела на толмача. Тот понял ее немой вопрос и утвердительно кивнул: «Да, да, это было намерение, но вот — в хрониках двора осталось и это известие…».
— Аттила хотел породниться с семьей императора, но Феодосий вскоре умер, а потом и Аттила, разгромленный прежде полководцем Аэцием…
Гунны проходили через наши земли, и русы были воинами у Аттилы — это княгиня Ольга знала.
«Императору Феодосию удалось откупиться от гуннов, но Руси приходится сражаться, а не откупаться», — думала княгиня.
Слушать про гуннов было интересно, потому что было ей близко. Не зря при Феодосии построили стены Константинополя, которые стоят до сих пор… Так ей поведали…
«А вот про церковные дела, которыми увлечены византийцы, слушать подчас просто тяжко… Все кажется похожим, не понятны эти различия, из‑за которых они так ссорятся и даже убивают друг друга», — подумала княгиня Ольга, с трудом стараясь вникнуть, как вся Византия, а следом за ней столица Востока Антиохия, египетская Александрия и другие провинции рассорились из‑за патриарха Константинопольского Нестория.
И все во время царствования Феодосия, Пульхерии и Евдокии. Речь шла не о языческих богах, как на Руси. Все были христиане, но враждовали, как будто язычники, не желающие принимать учение Иисуса Христа…
