Весь последний год он был мрачен и спокоен. Констанций ждал. Словно шла к концу долгая беременность, осложненная на первых порах разными тревогами и причудами, и теперь приближались нормальные, здоровые роды.
— Это, несомненно, нечто важное, — сказал он, получив послание императора.
— Ну да, — отозвалась Елена с грустью. — Опять куда-то переезжать.
— Мне не терпится увидеть перемены, которые произошли в Никомедии. При Диоклетиане город совершенно изменился. Его называют Новым Римом.
— В самом деле? — отозвалась Елена с грустью: для нее это имя звучало зловеще.
Вскоре Констанций вернулся — блистательно, по-императорски разряженный.
— Хлор, да ты в пурпуре!
«Этот цвет ему никогда не шел», — подумала она.
— Да, наконец-то.
— Ты всегда об этом мечтал, правда?
— Я долго ждал, но на этот раз все произошло без всякой шумихи и так быстро, что мне просто не верится. Ты не можешь себе представить, как живет Диоклетиан. Раньше говорили, что Аврелиан заходит в своей роскоши слишком далеко. Видели бы они Диоклетиана в полном парадном облачении! Все должны подползать к нему на четвереньках и целовать край его одежды. Я никогда не видел, чтобы человек держался так робко, как старый Максимиан с золотым яблоком в руке и в одеянии, так расшитом золотом и драгоценными камнями, что он едва мог пошевелиться. Нам пришлось стоять позади Диоклетиана два или три часа, пока остальные, всякие там сановники и послы, вползали в зал и произносили речи, которые наверняка готовили загодя, и не одну неделю. Я сначала не мог поверить, что все это всерьез, — так цветисто они говорили. По-моему, Диоклетиан не понимал ни слова. Он просто стоял, похожий на чучело, — на то давнее чучело Валериана. Потом, когда все это кончилось, он позвал нас троих — Максимиана, Галерия и меня — к себе в кабинет. Видела бы ты, как он сразу переменился! Скинул свои парадные одежды, сел, засучил рукава и сказал: «Ну, друзья, за дело», — точь-в-точь как где-нибудь у себя в штабе во время похода. У него все оказалось заранее продумано до мельчайших подробностей. Нам ничего не оставалось, как согласиться. Они с Максимианом назначили двух наместников — цезарей: меня на Западе, Галерия на Востоке. Они усыновили нас, и после них мы автоматически становимся императорами. И больше никаких споров о преемственности! Такое долгое ожидание, столько надежд, а все произошло очень просто — словно назначили двух новых центурионов.
Он сидел в своем пурпурном плаще, все еще под впечатлением неожиданного успеха.
— А ведь были времена, Конюшенная Девчонка, когда я думал, что это никогда не случится.
Ее прежнее прозвище сорвалось у него с языка случайно, это было всего лишь еще одно проявление его радости.
— Я очень за тебя рада, дорогой. Когда мы переезжаем?
— Ах да, — сказал он. — Была еще одна часть его плана, про которую я тебе не успел рассказать. Я снова женился.
Елена сидела ошеломленная. Констанций немного подождал, а потом, видя, что она молчит, как ни в чем не бывало продолжал:
— Не принимай это близко к сердцу, тут нет ничего личного. У Галерия тоже была жена, с которой ему пришлось развестись, а он ее очень любил. Диоклетиан уже велел заготовить все бумаги на предмет развода, нам оставалось только их подписать. Все совершенно законно и открыто, понимаешь? Я женился на дочери Максимиана — Феодоре. Даже не знаю, как она выглядит, — ни разу ее не видел. Она должна встретиться со мной в Трире.
Елена по-прежнему не говорила ни слова. Некоторое время они молча сидели, погруженные каждый в свои мысли; насколько далеки они друг от друга, стало ясно, когда Констанций заговорил снова:
— Если бы это произошло немного раньше или как-нибудь иначе, меня бы, возможно, уже не было в живых.
Наконец Елена спросила:
— А как решил Диоклетиан — что теперь будет со мной?
— С тобой? Да все, что захочешь. На твоем месте я бы вышел замуж и выбрал бы себе место получше, где поселиться.
— В таком случае, прошу тебя, разреши мне вернуться с Константином в Британию.
— Это невозможно. Как раз сейчас в Британии небольшой, но очень неприятный мятеж. А кроме того, я прямо на днях отсылаю мальчика.
— Отсылаешь? Куда?
— В Никомедию. Ему пора учиться политике.
— А я могу поехать с ним?
— Туда — нет. Но ты можешь поехать куда угодно еще. В твоем распоряжении целая империя — выбирай. Смотри-ка, там разжигают праздничный костер — как трогательно с их стороны! И ведь от всего сердца.
На островке напротив дворца, посвященном Посейдону, поднимались все выше оранжевые языки пламени: охранники стали готовить там костер сразу, как только передовые гонцы привезли известие о возвышении Констанция. Елена еще днем, увидев эти приготовления, подумала: что они там делают? На фоне огня четко вырисовывались силуэты множества людей, которые подтаскивали дрова, и все новые и новые лодки, оглашая пролив радостным пением, отплывали от погруженного в темноту берега и направлялись на свет костра. Порыв ветерка донес до террасы, где сидели Елена и Констанций, запах горящей смолы. С треском горели сосновые и миртовые ветки, а вскоре занялись и большие бревна; языки пламени, желтые у основания и красные вверху, неслись к небу, сплетаясь среди клубов ароматного дыма и рассыпаясь вихрем искр.
Слуги выбежали на нижнюю террасу, к самому морю, хлопая в ладоши и смеясь; с островка доносились радостные крики; еще и еще лодки отваливали от берега.
— Что ты сказала? — переспросил Констанций.
— Ничего. Это я сама с собой.
— Мне показалось — что-то о горящей Трое.
— Разве? Не знаю. Может быть.
— В высшей степени неуместное сравнение, — произнес Констанций Хлор.
Тринадцать лет Елена жила одна. Ее волосы, когда-то ярко-рыжие, поседели, но она не хотела их красить и только скрывала под шелковым платком. Она погрузнела, держалась спокойнее, двигалась решительнее, говорила властно и веско, уверенно вела свое хозяйство и следила за тем, чтобы все ее распоряжения выполнялись. После возвышения Констанция она переехала из их дома на виллу бывшего мужа, купила и огородила стеной обширный участок земли и превратила его в плодородные угодья. Она знала наперечет всех, кто у нее работал, знала, где сколько скота и какой урожай приносит каждое поле. Вино из ее владений продавалось на столичном базаре за хорошую цену. Чуть дальше к западу разбивались о скалы прибрежных островов огромные волны; чуть дальше к востоку на высокогорные леса налетали зимой снежные бури, неведомые жителям равнины, которые узнавали о них только по рваным свинцовым тучам над вершинами и по обломкам, которые сносило в спокойные воды пролива и прибивало к берегу, где их собирали мальчишки. Так, среди миртов и олеандров, ящериц и цикад, Елена вела свою тихую, одинокую жизнь, безропотно сложив с себя бремя женственности. Казалось, здесь, вдали от родины, ей и суждено со временем лечь в могилу.
Констанций спокойно царствовал в Галлии. Константин испытывал судьбу на Востоке, в войсках Галерия. Жестокий Максимиан наводил страх на италийцев и африканцев. Империя процветала, границы были повсюду надежно защищены, богатства росли. А вдали от всех, на берегах Пропонтиды, где разряженные придворные стояли, словно манекены, столь же неподвижные, как и то чучело, которое когда-то висело при дворе персидского царя, где евнухи разбегались в стороны, словно муравьи, когда мимо проходил легионер, — там, в самой глубокой ячейке зловонного термитника власти, снедаемому бесконечной скукой Диоклетиану вздумалось вспомнить о местах, где он провел детство.
Он приказал выстроить себе тихое прибежище на берегу Адриатического моря. Со всей провинции согнали рабочих, на склоне холма вырубили лес, в бухте качались на волнах суда, подвозившие материалы для стройки. Стены дворца росли с необыкновенной быстротой.
Для Елены и Кальпурнии новый дворец был как бельмо на глазу. Однажды, когда он был уже почти готов, они приехали на него посмотреть. Дворец был величиной с целый военный городок; с прилегающих ферм всех выселили, а поля изрезали колесами повозок или вытоптали — дворец стоял посреди огромного пустыря, который сам же и вызвал к жизни. Земля с втоптанным в нее каменным мусором после недавних дождей раскисла в тесто и налипала женщинам на ноги, когда они вслед за главным надсмотрщиком шли по сводчатым туннелям и свежевырубленным в камне пещерам. Целый час бродили они по белесой грязи. Им показали подъемные краны, бетономешалки, систему центрального отопления — все соответствовало самым новейшим образцам. Вокруг Елены и Кальпурнии и над их головами кучки рабочих тянули веревки, крутили лебедки, тащили на катках огромные каменные блоки и ставили их на место; искусные мастера-каменотесы, сидя верхом на лесах, час за часом и метр за метром вырубали на стенах завитки украшений. Дамы похвалили размах и эффективность работ, вежливо распрощались и, оказавшись наедине в карете, в ужасе переглянулись.
