Забегая вперед, скажу, что пять тысяч танков, большинство из которых имело в дополнение и по артиллерийскому орудию на крюке до восьми тонн весом иногда, переправились через Днепр без единого происшествия, чему зарубежные братья немало удивлялись. Мало того, советские маршалы на трибуне во время форсирования не бледнели, не краснели, за маршальские свои звезды не тряслись и наперед были уверены, что происшествий не будет и не может быть. Кстати, войска других наступающих фронтов переправляли свои танки просто по мостам и на паромах. Когда иностранные гости не видят, это допускается.
На строительстве этих самых подводных секретных переправ я встретил своего друга Юрку Соловьева, который окончил училище годом раньше меня.
– Юрка, ты ли это?
– Витька, прохвост, здравствуй!
– Как жизнь? Куда тебя черти занесли?
– Черти занесли в Белоруссию в 7-ю гвардейскую танковую армию. А жизнь – как генеральский погон.
– Это еще как?
– Углы да зигзаги и ни одного просвета.
– До каких высот дослужился?
– Командир батальона! А Сашку Старкова помнишь?
– Как не помнить!
– Он у меня начальник штаба. По выпуску мы оба роты получили: нехватка офицеров. А теперь из-за этого балета вообще всех офицеров забрали. Во всем батальоне нас двое осталось офицеров. Я командую, а Сашка штабом правит. Рядовой Абдухмаев!
– Я, товарищ лейтенант!
– Начальника штаба батальона ко мне.
– Есть!
– А ты, Витя, до каких высот дослужился?
– Наводчик орудия в танке! – четко представился я.
Мы расхохотались. Чисто чеховская ситуация. Только оба мы тонкие. Опять же не скажешь, кому лучше: кто на должности подполковника сидит, батальоном командует, или тот, кто на должности младшего сержанта ручки орудийные крутит. У него сотни людей в подчинении, ответственность громадная. А у меня никакой ответственности. А получаем мы одинаково: оба лейтенанты. Прибежал Сашка Старков. Мы обнялись.
– Ну что, командир, – Сашка флягу достает, – пригласим орудийного наводчика? Он как раз третий.
– Разливай!
Выпили. Еще выпили. Выпили за мои первые офицерские звезды. Выпили за наши будущие звезды. Выпили за их батальон. Потом за мою новейшую 125-мм пушку и за новый танк «Т-64». Счастья ему пожелали. Потом просто так выпили.
– Как же вы, братцы, с батальоном справляетесь? Эту банду в руках не удержишь, когда и все офицеры на местах. Как же вы вдвоем-то?
Они переглядываются хитро. Смеются.
– А никак мы порядок не поддерживаем. За нас троечка работает.
– Неужто?
– Точно. Как всех офицеров прибрали, кого к арабам, кого в «балет», кого на урожай, так в дивизиях полевые трибуналы ввели. Что ни неделя, одного минимум Ахамбека трибуналом судят, в дисбат ссылают. Ты только на них полюбуйся…
Действительно, солдаты работали. Не то чтобы упорно, но работали, пока командиры на песчаном бережку в ивняке Ивашку Хмельницкого через горлышко потягивали.
– Ты, Витя, к нам заглядывай. У нас запасы неистощимые.
– И не зазнавайся, наводчик, кончится «балет», и тебя на роту поставят. Хлебнешь тогда командирского лиха.
Слухи по лагерю идут невероятные. Победные. Израиль пал! А приемника ни у кого не было. Вечером маленький шепелявый приемник у пехотных офицеров обнаружили. Мы к ним всей гурьбой. У пехоты веселье. После утомительного дня тренировок они уже перышки почистили. Уже и выпили немного. Песни у них старинные лихие звенят:
Эх, яблочко, куда ты котишься?
В ГубЧК попадешь – не воротишься…
И сотня глоток в припев:
Эх яблочко оловянныя, –
Советская власть – окоянныя.
– И не боитесь?
Глаза у пехотного офицерика добрые, масляные, с лукавыми чертиками.
– А у нас художественная самодеятельность, пьесу про проклятых махновцев, чтоб им неладно, ставить будем.
Такой свободы нравов, как в Киевском общевойсковом командном училище, я нигде по Советской Армии не встречал. Выпускники этого славного заведения держат признанное первенство по количеству переводов на Запад. С ними у нас был задушевный контакт, несмотря на разницу в цвете погон.
– Тише, бояре, начинается… Приемник пошипел и начал: «Сегодня товарищ Брежнев встретился в Кремле… Вести с полей…»
– Попомните слова мои… Что-то там боком выходит… Наши советчики насоветовали…
– Тихо ты, пророк хулев…
Но приемник не спешил сообщать о победе на Ближнем Востоке: «Навстречу славному юбилею…»
– А я, бояре, бороду на отрез даю, что это пиз…ц. «Нефтяники Татарии, встав на трудовую вахту…»
– Неужели и вправду…
«… за рубежом…»
– ТИХО!!!
«… Сегодня товарищ Фидель Кастро…»
Тут уж не выдержали все, и в адрес лохматого героя ударил фонтан пожеланий и советов на самом высшем уровне армейского матерного красноречия. И пока что-то говорили о лохматом революционере, в его адрес были высыпаны рецепты решительно всех половых извращений, включая и те, о которых Фидель Кастро и подозревать не мог.
«К событиям на Ближнем Востоке… ожесточенные бои… мужественное сопротивление… Газа… Эль-Ариш… солидарность…»
Коротко и непонятно. Ни цифр, ни фактов. Главное, хрен его знает, где этот Ариш находится, на чьей территории, как далеко от границы.
– Карта у кого есть?
– Может, в село на бронетранспортере смотаться? Там в школе глобус должен быть.
– Давай!
– Если сказали «солидарность», то это конец.
– Ну какой же конец? Танков же наших там тысячи, а советников и того больше.
– Что ты на советников гнешь? Все советники, как наш командир дивизии. Ни на что не способны. Даже учения толком не могут провести. Только показуха.
Привезли глобус. Маленький совсем. Эль-Ариша на нем не было. Да и Израиль трудно было найти. Мы успокоились. Даже на глобусе арабское превосходство было явным.
Однако и на следующий день радио не принесло радостного сообщения об освобождении Тель-Авива. В радиосообщениях появилась тревожная нотка: израильская авиация бомбит мирные города и села, школы и больницы. Если мирных людей стреляют в Будапеште или в Новочеркасске, то радио никогда к солидарности не призывает, а тут вдруг вспомнили о миролюбии арабов. К чему бы? Если столицу Израиля не взяли в первый день, если и на второй день ее не взяли, то в нашем военном планировании что-то не так. За такое планирование нашего начальника Генерального штаба и судить бы можно было.
Сообщения были туманны и противоречивы. Ясно было, что арабские войска столицу Израиля еще не захватили, ясно также, что они не у ее стен. Об этом немедленно сообщили бы. Если так, то где тогда арабские войска? Если они пересекли границу, то немедленно должны оказаться у Тель-Авива: государство-то крошечное.
– Ах, если бы арабам «Т-64» дали!
– Чепуху говоришь. Если наши советники с «Т-55» не могут справиться с допотопными «Шерманами», то ты тут уж ничем не поможешь. Это во-первых. А во-вторых, хреновый танк «Т-64».
Мысль эта давно в каждой голове созрела, да только каждый не только об этом говорить не желал, но и себе в том признаться боялся.
С танком «Т-64» наше знакомство состоялось перед самым выпуском из училища, когда новую машину ночью, укутанную брезентами, привезли и спрятали в закрытый ангар. Знакомство было мимолетным, но мы полюбили новую машину с первого взгляда. Пушка 125 мм калибром – самая мощная в мире. Ни один танк мира никогда не имел ничего подобного. Мало того, что она сверхмощная, – она к тому же и с автоматическим заряжением. Этого тоже не имел ни один танк. Начальная скорость снарядов – чудовищная, а скорострельность пушки немыслимая. Ее снаряды срывали башни с танков-мишеней и бросали их на десятки метров. А ведь танковые башни по 8, а то и 12 тонн весом.
Сейчас мы познакомились с 64-м ближе, и наши восторги понемногу угасли. Сверхмощная пушка была неточной. В погоне за начальной скоростью снарядов конструкторы сделали ее не нарезной, а гладкоствольной, как и в «Т-62». Мощь была куплена ценой точности. Было от чего материться: сверхмощная пушка, которая в цель не попадает!
Гусеницы на танке были тоже принципиально новыми. На всех предшествующих танках их через каждые 2 000 км меняли. Теперь они выдерживали 10 000 км. Беда в том, что эти гусеницы постоянно сваливались. Представь себе боксера, у которого во время решающего поединка постоянно трусы сваливаются.
А двигатель был совсем плохим.
Для обслуживания нашего танкового полка было прислано несколько бригад рабочих и инженеров с Харьковского завода имени Малышева, который официально выпускает тепловозы, а не официально – танки. Рабочие и инженеры работали ночами, но устранить дефекты, заложенные в самой конструкции, они, конечно, не могли, хотя и старались на совесть.
Последние известия следующего дня положили конец всем сомнениям. Диктор бодро сообщил о решительном отпоре, оказанном израильским агрессорам.
