Таким образом, в городе было полным-полно молодых женщин, мой интерес к ним рос, и к приходу англичан я уже испытывал сильнейшее желание стать в этом смысле мужчиной. И вечно высматривал себе сговорчивую рабыню, способную обогатить меня известным опытом. По воскресеньям, когда Босс и прочие горожане были в церкви, чернокожие выходили на улицы поразвлечься, и мне встречались девушки-рабыни из других частей города. Но с парой-тройкой тех, кого я подцепил, мне так и не удалось побыть толком. Дважды за мной гнались по улице за попытку проникнуть в дом хозяина одной из них, а третью девицу высекли за разговоры со мной. Поэтому я пребывал в некотором затруднении.
Конечно, в городе нашлись бы женщины – порт как-никак, – которые согласились бы на все, лишь бы платили. А у меня было немного денег. Босс то и дело дарил мне монетку, когда бывал мной доволен. Или сдавал меня на день внаем, а после ссыпал мне немного из выручки. И я хранил эти деньги в надежном месте. И вот я подумал, что мне, возможно, придется немного потратиться на леди известного сорта, чтобы стать мужчиной.
Однажды вечером я присоседился к компании каких-то рабов, и они отвели меня по Бауэри-роуд за город, туда, где проживали большинство черных вольноотпущенников.
Мы пришли в деревянный дом, похожий на постоялый двор и бывший больше прочих. Высокий человек, им владевший, дал нам сластей и рому. Там собралось с дюжину чернокожих, рабов в том числе. И мы пробыли там совсем недолго, когда я заметил дремавшего в углу старика в соломенной шляпе – того самого, которого повстречал мальчиком и сказавшего мне, что я могу стать вольным. Я и спросил у высокого человека, владевшего тем домом, кто это такой, а тот ответил: «Мой отец». Мы немного поговорили. Он произвел на меня сильнейшее впечатление. Ему принадлежал дом с небольшим участком земли, были и наемные работники. Он был свободен, как белый человек, и не имел недостатка в деньгах. Его звали Куджо.
Пока мы беседовали с ним и пили ром, я обратил внимание на вошедшую в дом девушку примерно моих лет. Она тихо села в углу, где спал старик, и никому, казалось, не было до нее дела. Но я поглядывал на нее и гадал, замечает ли она. Наконец она повернула голову и посмотрела прямо на меня. И я увидел, что в глазах у нее так и плясали чертики, а улыбка была теплой.
Я уж собрался пойти к ней, но Куджо придержал меня за плечо.
– Не советую ее трогать, – сказал он тихо.
– Почему? Это твоя женщина?
– Нет, – ответил он.
– Ты ее отец?
– Нет, – покачал он головой. – Я ее хозяин. Она моя рабыня.
Сперва я не поверил. Я не знал, что у чернокожего могут быть рабы. И мне показалось странным, что человек, родной отец которого получил вольную, сам держит рабов. Но это было так.
– Ищешь женщину, молодой человек? – спросил Куджо, и я сказал, что да. – У тебя уже была подружка? – (На это я ответил, что нет.) – Подожди здесь, – велел он и вышел.
Вскоре он вернулся с молодой женщиной. Ей было лет двадцать – двадцать пять. Она была почти с меня ростом и неспешной, непринужденной походкой показывала, что лично ей живется неплохо, а остальные пусть как хотят. Она подошла ко мне, села рядом на лавку и спросила, как меня звать. Мы немного поболтали и выпили. Потом она взглянула на Куджо и чуть кивнула.
– Идем-ка со мной, сладенький, – позвала она.
Я и пошел. Куджо улыбнулся мне вслед:
– Все будет хорошо, ты справишься.
И я стал мужчиной той ночью.
В последующие годы я сошелся со многими городскими рабынями. Босс несколько раз сообщал мне о недовольстве одного мингера, рабыня которого родила, – дескать, моя работа. Соседи советовали Боссу отправить меня на ферму. Но он этого не сделал.
Я вечно силился угодить и Боссу, и Госпоже. Но это бывало нелегко, потому что они не всегда ладили.
Бывало, например, что Госпоже не нравились друзья Босса. Сперва она невзлюбила мингера Филипса. Странно, поскольку тот был голландцем, а Госпожа дружила с его женой. Они и не бедные были. Но Госпожа заявила, что мингер Филипс излишне рядится в англичанина и забывает, что он голландец. Впрочем, Босса он вполне устраивал.
Вторая напасть была вот какая.
Босс любил путешествовать по реке. Он постоянно выискивал повод. Иногда брал лодку и вывозил куда-нибудь все семейство. Однажды мы отправились на островок у самой оконечности Манхэттена, который назвали Нат-Айленд, или Ореховый остров; у нас была большая корзина с едой и питьем, и мы провели там весь день. В другой раз заплыли дальше, через бухту, на остров, прозванный Устричным, – Ойстер-Айленд.
В один прекрасный день Босс заявил, что отправляется куда-то на длинный остров и мы с Яном поедем с ним.
Мы отчалили и поплыли по Ист-Ривер. Когда достигли развилки и вступили в восточный канал, вода будто взбесилась, и я перепугался. Даже Ян побледнел, хотя и старался не показывать. Но Босс только рассмеялся и произнес:
– Это Хелл-Гейт, ребята! Не бойтесь.
Мы миновали стремнину, вода успокоилась, и немного погодя Босс обратился ко мне:
– Это пролив, Квош. Вот с этой стороны, – он указал налево, – побережье идет до Коннектикута и Массачусетса. А с этой, – показал он направо, – на сотню миль протянулся Лонг-Айленд. Ну что, теперь доволен?
Еще бы! Я в жизни не видел ничего прекраснее. Синело чистое небо, меня согревало солнце. Повсюду, куда ни глянь, вода была безмятежна, а суша на удивление плавно вырастала из отмелей и камышовых зарослей; над мелкими волнами носились морские птицы. Мне казалось, что я в раю.
Мы плыли несколько часов, пока не достигли деревушки на островной стороне пролива, где был причал и где мы нагрузили лодку товарами, которые Босс намеревался продать в городе. Но не успели закончить, как к нам подошел с инспекцией человек. Он был английским купцом. Вскоре он уже задумчиво рассматривал Босса, а Босс изучал его, и человек спросил:
– Не вам ли я продал в свое время серебряный доллар?
– Полагаю, что мне, – ответил Босс.
И после этого они проговорили полчаса. Я слышал не все, но стоял рядом, когда англичанин сообщил, что пару лет как женился и несказанно рад своему возвращению из Лондона. Мы уже отплывали, и Босс посоветовал ему поселиться в Нью-Йорке, где тот мог достичь немалых высот, и англичанин обещал подумать.
Этого человека звали Мастер. И ему предстояло причинить великие неприятности в том, что касалось Госпожи.
Однажды мне довелось чрезвычайно порадовать Госпожу.
Любой американский колонист отлично знал, что его жизнь зависела от раздоров между нашими заокеанскими правителями. С тех пор как завершился последний спор между голландцами и англичанами, прошел пяток лет, и вот опять началось. Правда, на этот раз причина была скорее делом семейным.
Английский король Карл II был дружен со своим кузеном, французским королем Людовиком XIV, и не забыл трепку, которую ему задали голландцы. А потому, когда Людовик напал на Нидерланды в 1672 году, король Карл выступил на его стороне. Но дела у них не заладились, так как едва французы вторглись в Нидерланды всеми своими полчищами, голландцы открыли дамбы и преградили им путь наводнением. Следующим летом до нас дошла весть о голландских кораблях, которые двигались вдоль побережья, сжигая табачные корабли из Виргинии, принадлежавшие англичанам, и творя всяческие бесчинства. А в конце июля мы увидели, как голландские военные корабли встали на якорь у Стейтен-Айленда.
Так вот, в городе жил тогда молодой джентльмен по имени Лейслер. Немец, по-моему, но он приехал на Манхэттен, женился на богатой голландской вдове и хорошо показал себя в деловом мире. Он был голландцем до мозга костей и этим очень нравился Госпоже. Когда Босс находился в отъезде, Лейслер пришел в дом, и я слышал, как он поделился с ней желанием многих приветить голландцев и разрешить им снова вышвырнуть с Манхэттена англичан, коль им будет угодно.
– Кое-кто из купцов подумывает направить делегацию на Стейтен-Айленд, – сообщил он. – Но меня беспокоит форт. Там есть сорокадюймовая пушка, которая может причинить ущерб голландским кораблям.
Когда Лейслер удалился, Госпожа призадумалась. Вернулся Босс, и она передала ему слова Лейслера. До Босса уже дошли слухи, и он велел всем сидеть дома, а сам опять ушел наводить справки.
Вскоре после его ухода Госпожа позвала меня:
– Квош, у тебя есть молоток?
Ну да, у меня был молоток, в мастерской. Там Госпожа огляделась и увидела большие металлические колья, которыми Босс крепил палатку.
– Их тоже возьми, – сказала она. – Пойдешь со мной.
Мне было страшно после слов Босса, но я не посмел перечить и ей. И мы пошли в форт.
Солнце садилось, но людей собралось полно. Главным стал капитан форта. Он был с солдатами, но пытался организовать добровольцев, большей частью стянувшихся на пятачок под названием Боулинг-Грин перед самым фортом. Госпожа даже не взглянула на капитана. Она просто вошла со мной в форт, кликнув нескольких волонтеров. Нас набралось человек двадцать. Затем Госпожа направилась прямо на огневые позиции и, не успели окружающие понять, что происходит, взяла у меня кол, молоток и начала пробивать в орудии дыру там, куда засыпают порох, чтобы было не выстрелить. Солдаты увидели, подняли крик и попытались помешать, но она не обратила на них никакого внимания и так ударила по этому колу, что тот засел намертво. Законопатить оружие – так это называется.
