— Служи, служи, Иванушка, делу казацкому. А занадобится, и живот свой за святое дело положь… — и отец поцеловал сына в пушистые, льняного цвета, кудри.
Пугачев отдыхал в палатке. Широкоплечий Идорка, увешанный кривыми ножами и кинжалами, стоял у входа.
Старик Плотников и Почиталин Иван слезли с лошадей, подошли к палатке.
— Стой, — прошептал Идорка и предупреждающе помаячил им рукой. — Бачка-осударь спать легла…
— Не сплю! — крикнул из палатки Пугачев. — Кто там? Входи!
Старик и юноша, войдя в палатку, опустились на колени пред сидевшим на чурбане возле маленького столика Пугачевым. Столик — четыре вбитых в землю кола, сверху, замест досок, натянут потник из кошмы. На столике взрезанные арбуз и дыня. Пугачев выплюнул семечки, бросил в угол обглоданную арбузную корку, вытер об рубаху руки, усы и бороду и протянул для целования правую руку. С волнением припав к руке, старик Плотников сказал:
— Вот, ваше величество, сей детина — шибкий грамотей, казак наш яицкий, Ваня Почиталин.
— Гарно, гарно… Будешь писать по моему указу, молодец, — с чувством особенного удовольствия сказал Пугачев, окидывая внимательным взглядом долговязого, с голубыми глазами, краснощекого юношу.
— Я ведь, ваше величество, пишу больно худо, боюсь, не потрафлю вашей милости, — робко, срывающимся голосом проговорил Почиталин.
— Ништо, ништо, потрафишь… Служи, молодец, я не оставлю тебя…
— Буду стараться, ваше величество, по край ума своего. А это вот вам, извольте, носите оное во здравие, — и Почиталин подал Пугачеву новый зеленый, с золотым позументом, зипун, шелковый кушак, бешмет подержанный да с бархатным верхом мерлушковую шапку-трухменку.
— От кого же это прислано мне?
— Сей срядой я вашему величеству кланяюсь, — сказал молодец.
— Благодарствую, — проговорил, улыбаясь, Пугачев, поднялся, стал встряхивать зипун с золотыми позументами, — ах, добер, горазд добер, — и натягивать его на себя, зипун в плечах трещал.
Между тем Тимофей Мясников приехал в городок домой, чтоб сшить себе сапоги и снова мчаться к Пугачеву. На него с плачем набросилась жена:
— Вот, доездился, толсторожий дурень. Чего глаза-то вылупил? Ищут тебя! Ой ты, горюшко наше… Замест тебя, проклятущий ты дурак, брата Гаврилу твоего сцапали.
Мясников разинул рот, схватился за голову: «Загибло дело, пропал государь, погоня будет». Забыв про сапоги и ни слова не сказав жене, он побежал к приятелю, казаку Лухманову, схоронился у него на подволоке под крышей и послал хозяйскую девчонку разыскать Степана Кожевникова.
Тот быстро прибежал на зов.
— Степа, друг, — выдавливая из себя слова, заговорил расстроенный Мясников. — Дуй само скоро на Усиху, уведомь батюшку: мол, Мартемьян Бородин ловить его выпустил в поход. Поспешай, Степа, а то всем нам неминучая погибель…
Рано поутру Степан Кожевников примчался на хутор своих братьев. Старик Шаварновский сказал ему, что его брат, Михайло Кожевников, вчера вечером схвачен розыскным отрядом Бородина и уведен. Степан Кожевников, проскакавший всю ночь, вяло выслушал и, едва не падая от усталости, поплелся в сарай, чтоб хоть чуточку поспать.
— Что ты, в уме ли ты? — зашумел Шаварновский. — Мчи скорей на Усиху, а то все загинем…
Степан, пробурчав: «Шибко уморился я», — кой-как превозмог усталь, окатил голову ключевой водой и мигом выехал в стан царя.
Широкоплечий, статный, тонкий в талии, Пугачев в новом наряде был неузнаваем. Сверкая на солнце золотыми позументами зеленого зипуна, лихо надвинув на густые брови бархатную шапку-трухменку, он важно прохаживался по луговине, рассуждая с десятком окруживших его людей.
Подскакавший Степан Кожевников закричал с седла:
— Что же вы тут! Мясников приказал сказывать вам проворней убираться отсюда… Старшина Бородин ищет вас, сюда спешит. Мишку зацапал, братейника моего…
— Казаки, на конь! — раздалась немедля команда Пугачева.
Все в момент оседлали лошадей, бросили палатку с провиантом и, под водительством Чики, пустились по реке Усихе вскачь.
Эта внезапная тревога была напрасной, скорой опасности не предстояло: старшина Мартемьян Бородин с арестованным Михаилом Кожевниковым возвратились в Яицкий городок.
Допрос, длившийся четыре часа, чинил сам полковник Симонов. На все вопросы: где Мясников, жил ли у них на хуторе злодей, именующий себя царем, куда он скрылся? — Михаил Кожевников сначала ответил отказом, затем, после истязания плетьми, открыл, что знал.
Полковник Симонов живо отправил на Усиху, где караулистое дерево, отряд из тридцати казаков под началом двух сотников и сержанта с приказом схватить «злодея» и всю его воровскую шайку (Симонову еще неизвестно было имя самозванца, он называл его — «злодей»).
…Проскакали вмах верст пять. Вдруг Чика заполошно крикнул:
— Стой! — и, обратясь к ехавшему рядом с ним Идыркею, бросил: — Глянь, высмотрень хоронится…
— Адя-адя! — и татарин с Чикой помчались к кустам, где, припадая к коню, старался спрятаться наездник.
Вместе с Пугачевым все остановились, с горячим любопытством наблюдая за погоней.
Вскоре показались Идыркей с Чикой. Татарин вел на аркане приземистого, простоволосого человека, одетого в зеленый ватник. Он был пьян или притворился пьяным — шел, пошатываясь. Его круглое, щекастое лицо бессмысленно улыбалось, хищные рысьи глаза смотрели на поджидавших его всадников с наглостью.
— Это писаришка симоновский, ваше величество, — сказал Пугачеву Ваня Почиталин. — А ране-то он Матюшке Бородину служил. Из богатеньких, бедности не мирволил. Теперя пропил все, забулдыга…
Идыркей снял с него петлю и, держа в руке наготове кривой нож, ждал приказа.
— Сколько тебе, Иуда, высмотрень проклятый, Симонов-то платит за предательство твое? — зашумели казаки.
— Много… А вам, братцы казаки, заплатит того боле, — буркнул высмотрень. — Эге ж, да тут много вас, голубчиков… Степка Кожевников, Ванька Почиталин, Кочуровы братейники, Плотников — старый черт, Чика… Эге ж! Ну и погуляет же по вашим спинам плетка… Не отвертитесь, голубчики…
— Молчи, козье вымя, Иуда, леший, — заругались казаки, сверкая взорами. Старик Плотников судорожно ухватился за рукоятку сабли.
— Эге ж… А это что за чучело? Кабудь не нашинский, — мотнул высмотрень круглой головой на Пугачева. — Э-ге-ге-е-е, так вот вы какого вора царем-то своим… Хватай его, господа казаки, прощенье примете!..
И без того угрюмые брови Пугачева сдвинулись, в широко распахнутых глазах засверкали огни, он наехал конем на прощелыжника, раздельно спросил:
— Кто вор?
Тот открыл рот и в страхе попятился от всадника. Сделалось необычайно тихо, все как бы омертвело вокруг.
Сдерживая гнев в груди, Пугачев снова повторил:
— Кто вор?
— Ты вор! — с пьяной отчаянностью выкрикнул предатель и, обомлев, быстро-быстро посунулся назад.
Со свистом сверкнула в воздухе кривая сабля. Пугачев с такой неимоверной силой рубанул предателя, что у того кисть вскинутой руки и круглая рысья голова отлетели прочь.
— Гга-а-хх, — гулко раздалось вокруг, и казачьи груди сразу во всю мочь задышали.
— Убрать падаль! — приказал Пугачев.
— Да чего, батюшка, ваше величество, убирать эту стерву-то, — весь трясясь, проговорил Чика. — Его, гада, сей же ночью волки слопают… Дозволь, батюшка, сабельку твою в порядок привести, — он осторожно взял из рук Пугачева блестевшую на солнце саблю, с усердием вытер ее о полынь-траву, затем о полу своего чекменя и, низко поклонясь, подал Пугачеву.
Опять все двинулись вперед. Скакали молча. Казаки только переглядывались друг с другом да, таясь, показывали глазами на Пугачева. Да-а-а, они не промахнулись: «батюшка» на согрубителей, на поперечников мирских — лют. Он, свет, сумеет народную силенку в своих могутных руках держать. С этаким можно вершить немалые дела. Жить да быть ему, долго здравствовать!
Пугачев тоже не проронил ни слова. Бурная вспышка гнева постепенно затихала в нем.
Проскакав от стана верст десять, Пугачев предложил путникам свернуть в степь.
— Ой, бачка-осударь, пошто нам степями колесить, хурда-мурда делать, а езжай хутор Толкачев, там и людей, борони Бог, много нахватаешь, — сняв с головы малахай, почтительно советовал государю крепыш Идорка.
— А ты?
— Моя татарским кибиткам пойдет, наберу людей, выезжать буду на дорогу, вас выжидать. Как побежишь в городок, и мы к тебе всем гамузом пристанем.
Кони стали в круг, Пугачев — посредине. Держали совет, что делать.
Чика, пошептавшись с Иваном Почиталиным, сказал:
— Идорка дело толкует. Нужно пробираться к Толкачевым хуторам. Может, там и верно народ есть — казаки войсковой руки, да и новые подойдут. Тогда на городок пойдем с ними. А нет — на Узени ударимся, там место скрытное, камыш.
