Станислав тоже узнал Кирша и радостно бросился к нему навстречу, снимая шляпу и кланяясь.
– Пусть пан будет ласков сказать мне, как же можно после этого не верить в судьбу, – заговорил он. – Я сижу вот тут и думаю: «Господи Боже мой, как бы мне повидать хотя кого-нибудь из господ, с которыми мы вчера встретились?» – и вдруг идете вы!
– Ваша правда, – согласился Кирш, – это действительно судьба! А вы остановились в этом доме?
– Да, нас привезли сюда.
– И маркиза?
– Ну да, пана маркиза и меня! Сначала мы все думали, что маркиз умер, и доктор так говорил, а когда привезли его сюда и пригласили ксендза...
– Польского? – переспросил Кирш.
– Из католической церкви святой Екатерины. Он пришел, оглядел пана маркиза, расспросил все, как было, осмотрел шкатулку и лекарство, которое давали пану, и стал уверять, что пан жив, только будто бы ему дали слишком много лекарства. Затем ксендз из той же шкатулки взял другой флакон, влил маркизу в рот и стал растирать ему тело сукном, и пан маркиз очнулся. «Ну вот, – сказал ксендз, – а я уж думал, что мне и поговорить с ним не придется».
– Значит, они были знакомы?
– Я так понимаю, что да! Пан маркиз, когда очнулся, то сказал: «А, вы здесь уже, отец!»
– Вот что, – предложил Кирш, – не пройдем ли мы с вами куда-нибудь распить бутылку вина?
– Не могу! – ответил Станислав. – Кроме меня других слуг в доме нет; я вышел на минуту только подышать воздухом и должен вернуться.
– А кто же остался с маркизом?
– При нем теперь ксендз. Мне долго с вами говорить нельзя; будьте ласковы, скажите, как мне найти вашего товарища?
– Это который нарисовал профиль на столе?
– Да-да, профиль! Вы знаете об этом?
– Мой милый Станислав, – серьезно сказал Кирш, – я знаю больше, чем вы думаете и можете предположить.
На самом деле Кирш ничего не знал, но он счел выгодным притвориться перед Станиславом.
– Неужели? – подхватил тот, легко поддаваясь игре Кирша. – Неужели вы знаете больше, чем я могу предположить? В таком случае вам известно также...
– Чей это был профиль? – таинственным шепотом подсказал Кирш.
Станислав вздрогнул.
– Мне это известно, – заявил Кирш с неподражаемой уверенностью. – Вы приехали сюда, в Петербург, чтобы отыскать ее?
– Да! – не без удивления подтвердил Станислав, забывший, что сам рассказывал об этом Варгину.
– Только вот что! – деловито возразил Кирш. – Неужели вы думаете, что отыщете ее, оставаясь в услужении у маркиза в качестве его лакея?
– О, пусть пан не думает, я никогда не был лакеем, и если стал им, то лишь для того, чтобы добраться до Петербурга!
– Ну, а здесь вы должны уйти от маркиза и стать сами господином!
– Но на это надо иметь деньги! Если пан принимает во мне участие, то пусть покажет мне, как добыть деньги.
– И ведь надо торопиться! – нарочно поддразнивая Станислава, сказал Кирш. – Иначе уйдет время, и она может уехать!
Станислав схватился за голову.
– Иезус Мария! – вырвалось у него. – Что же из этого будет?
– Из этого будет то, что вы напрасно приехали в Петербург и что вы сами останетесь в этом виноваты, если не захотите слушать меня.
– Я рад слушаться!
– Тогда и деньги будут!
Станислав разинул рот и невольно спросил:
– Откуда?
Кирш, нимало не смущаясь, ткнул себя пальцем в грудь и ответил:
– От меня! Вам сколько нужно на первое время? Рублей двести довольно?
Станислав задумался.
– Мне нужно, – стал высчитывать он, – купить приличное платье, взять номер в приличной гостинице; с теми деньгами, какие у меня были и какие я получил от пана маркиза, у меня есть около ста рублей, и двухсот мне хватит! О, если бы я имел двести рублей!
Кирш положил ему руку на плечо и сказал:
– Вы будете иметь их!
– Пан смеется надо мной?
– Нет, сегодня же вечером я вам принесу эти деньги. Скажите мне только, как пройти к вам вечером в дом. Вероятно, сзади есть другой вход?
– Есть! – сказал Станислав. – Сзади дома – сад, этот сад кончается стеною, и в ней калитка.
– Заперта?
– Но ключ от нее у меня! Мне сказано, что сегодня вечером я должен стоять у этой калитки и пропускать всякого, кто постучит три раза и скажет слова пропуска.
– Какие это слова?
– О, это я не могу сказать вам! Я дал страшную клятву не выдавать их.
– Но, во всяком случае, вы можете пропустить меня и без них?
– И этого не могу! Той же клятвой я связан, что не пропущу никого, кроме тех, кто произнесет условленные слова!
– Так пропустите меня через дверь с улицы!
– Дверь с улицы будет заперта, а ключ от нее мне не дадут!
Разговор, так хорошо начавшийся для Кирша, вдруг принял совсем другой оборот.
Неизвестно было, правду ли говорил Станислав, или он просто испугался, что все-таки незнакомый ему человек требует, чтобы его впустили в дом.
– Но ведь я же принесу вам деньги! – попытался все-таки соблазнить Станислава Кирш.
Тот опустил голову и развел руками.
– Если пан хочет это сделать, то пусть принесет их завтра утром!
– Но завтра утром, может быть, будет поздно! – сказал Кирш.
– Так что же делать? – недоумевающе произнес Станислав.
Кирш наклонился к его уху и внушительно прошептал ему: «Ждать меня сегодня вечером!», – а потом приподнял шляпу и громко добавил:
– Так до сегодняшнего вечера! До свидания!
Станислав, ничего не понимая, остался на месте и долго глядел вслед удалявшемуся Киршу, до тех пор пока тот не скрылся за углом.
А Кирш, повернув за угол, постарался ознакомиться с местностью; он обошел квартал и легко отыскал с закоулка стену и калитку в ней.
Сделать это было легко, так же, как легко было сказать Станиславу, чтобы он ждал сегодня вечером; но, чтобы в действительности выполнить такое обещание, для Кирша существовало серьезное препятствие; оно заключалось не в словах пропуска (Кирш мог догадаться, какие они были), но в двухстах рублях; между тем их не только не имелось у Кирша, но он и не знал еще, откуда возьмет их.
Когда он явился к Варгину и Елчанинову и сказал им, что ему нужно сегодня к вечеру двести рублей, они от всей души, чистосердечно расхохотались, думая, что он шутит.
– Да вы не дерите глотки! – остановил он их. – Я говорю вам, что это вполне серьезно.
– Тем оно смешнее, – заговорил Варгин, – или, может быть, и вовсе грустно, потому что, значит, ты сошел с ума, если серьезно говоришь нам такие вещи.
– Мне нужно достать сегодня к вечеру двести рублей! – процедил сквозь зубы Кирш и стал ходить по мастерской, углубившись в размышления.
Варгин с Елчаниновым махнули на него рукой и задумались каждый о своем или, вернее, о своей.
– У тебя сколько денег? – подошел вдруг Кирш к Елчанинову. – Ты говорил, что получил сегодня.
– У меня теперь тридцать семь рублей с копейками; только это мне на целый месяц, и их я отдать не могу!
– Я и не возьму их надолго. Давай двадцать пять! – сказал Кирш и протянул руку.
Доверие к его гению относительно доставанья денег было такое, что Елчанинов без промедления вынул двадцать пять рублей и отдал их приятелю.
– Ну, теперь идемте! – смело проговорил Кирш.
– Куда? – усомнился Варгин.
– Говорят тебе, иди, – несколько возвысил голос Кирш, – а то мы с Елчаниновым вдвоем отправимся!
Это подействовало на Варгина, и он послушно последовал за Киршем.
Тот повел их по знакомым улицам, но все-таки ни Елчанинов, ни Варгин долго не могли догадаться куда? Наконец они завидели довольно известный, еще с екатерининских времен, домик, где содержался игорный притон.
Несмотря на строгие порядки нового царствования, по которым с девяти часов вечера повсюду должны были тушиться огни, здесь круглые сутки, то есть день и ночь, шла азартная игра.
«Неужели он сюда? – мелькнуло в одно и то же время у Варгина и у Елчанинова. – Да нет, не может быть!» – усомнились они, зная характер Кирша, никогда не пускавшегося в денежных делах на рискованные предприятия.
Но Кирш входил в это время в дверь игорного дома, и приятели последовали за ним.
Большая игорная комната была полна народом, и, несмотря на отворенные окна, в ней стоял синий табачный дым, пахло вином и было душно. Окна выходили, разумеется, не на улицу, а куда-то в сад, пустынный и запущенный.
Посреди комнаты стоял большой, обтянутый зеленым сукном стол, и на нем возле счастливцев, которым везло, лежали груды золота и кредиток; проигравшиеся стояли кругом и лихорадочно-воспаленными глазами жадно следили за перипетиями игры, как голодные смотрят сквозь окна магазинов на лакомства, приготовленные для других.
Двое (один из них был старик), видимо, проиграли уже много и ставили на карту последнее, волнуясь и трясясь, не видя ничего кругом и не понимая.
Тут были люди и почтенные, и совсем молодые, и аристократы, и средние люди, но все они, забыв и воспитание, и разницу возрастов и положений, уравнивались каким-то животным чувством страсти, единственно выражавшейся на их лицах.
