Нил де Сент-Совер вернулся в Бретань, где его объявили оборотнем и отобрали поместье. Ранульф из Байо бежал в неизвестном направлении. Лорд Ториньи погиб при Вал-ес-Дюне. Гримбольд дю Плесси закончил свои дни в кандалах в темнице Руана. Нормандии нужна была передышка, чтобы зализать раны. Люди начали понимать, каков их герцог. Волнения утихли.
Со временем всем стало ясно, что неиссякаемое терпение герцога действует Гюи на нервы. Он не находил себе места, всё время пытаясь что-то предпринять. Уверенный в победе, Гюи был готов к нападению противника, но ждать так долго было не в его характере. В те дни Брион был охвачен волнением. Люди с беспокойством посматривали на лагерь неприятеля по ту сторону реки, и с каждым днём их решимости становилось всё меньше, а надежда умирала. С наступлением зимы, когда запасы почти иссякли, в замке поселилось отчаяние. Люди расползались по углам и, кутаясь в плащи и одеяла, пытались спастись от холода. Никто уже не говорил о снятии блокады. Друзья Гюи взмолились перед ним отдать ключи от замка, но в ответ услышали лишь яростный крик о том, что они все желают его скорейшей смерти.
— Нет, милорд, что вы! Но здесь все мы сдохнем, как крысы в норе!
Гюи привстал на постели, придерживая плащ руками.
— Да здравствует смерть! — пробормотал он и глупо рассмеялся.
Его глаза горели лихорадочным блеском.
— Вы что, издеваетесь, скелеты? Скелеты из Валес-Дюна! — задыхаясь, кричал он. — Я знаю вас! Вы что, смеётесь надо мной? Мертвецы, все вы мертвецы!
Гюи закрыл лицо руками и зарыдал. Друзья успокаивали его, как могли, но он неподвижно лежал на спине, глядя в одну точку и говоря что-то монотонным голосом, наводящим ужас на окружающих.
Судьба замка была решена, когда выпал первый снег и река покрылась тонким слоем льда. Осаждённые принесли герцогу ключи от Бриона. Ответом им было:
— Пусть предо мной предстанет сам Гюи Бургундский.
Гюи вышел из замка. На спине он нёс седло коня, что означало сдачу крепости. Он шёл с большим трудом: тяжёлая ноша была не под силу его ослабевшим ногам. Галет, сидевший у ног герцога, проговорил:
— Можешь ослабить поводья. Этот всадник уже затравленный зверь.
— Знай своё место, дурак! — прорычал герцог, ударив шута ногой.
Он подъехал к Гюи, на коленях ожидавшему приговора, снял седло с его спины и отбросил его в сторону.
— Встань, кузен, и послушай, что я тебе скажу! — приказал он и, не дожидаясь, сам поднял бургундца.
Приговор был милосердным: рыцари получили прощение, а Гюи лишился своих земель. Он не имел больше права быть вассалом герцога, но мог в любое время стать его гостем.
После этих слов люди Гюи на коленях целовали руки Вильгельма. Гюи не смог ничего сказать: губы его беззвучно шевелились, а по щекам текли слёзы.
Герцог подозвал Фиц-Осберна и кивнул головой в сторону бургундца:
— Уведите его и дайте какое-нибудь поместье.
Он похлопал Гюи по плечу:
— Иди, кузен. От меня не исходит угрозы, клянусь тебе.
Позже, когда подвернулся случай, Рауль, опустившись на колени, поцеловал руку Вильгельма. Тот посмотрел на него сверху вниз, улыбаясь уголками рта:
— Что ты теперь скажешь, Рауль?
— Я видел вашу силу, милорд, и вашу справедливость. Теперь я вижу ваше милосердие.
— Брось! Я что, кошка, чтобы набрасываться на полудохлую мышь? — презрительно спросил он.
Гюи Бургундский оставался при дворе Руана до весны, но всем было ясно, что ему там неуютно. Когда с полей сошёл снег, он попросил разрешения уехать из Нормандии и, как только получил его, вернулся в родные места.
С приходом весны герцогу принесли послание от короля Генриха. Король просил вассала помочь ему в войне против Джеффри Мартелла, графа Анжуйского.
Помощь Генриху действительно была нужна. Тщеславный Мартелл, всегда считавший, что его недооценивают, сумел посеять раздор среди соседей и поднять людей против короля. Графы Шартра и Шампани узнали об этом и подняли много шума. Майен, чьи владения были на границе с Нормандией, оказался под каблуком Мартелла, так как тот был опекуном юного графа Хью и умело воспользовался своим положением.
Победив и взяв в плен благородных графов Шартра и Шампани, Мартелл решил, что может получить ещё больше власти, и решительно взялся за дело.
Весной того же года он объявил о своём неповиновении королю Генриху и подтвердил эти слова, вступив с войсками в Гиеннь и Пуату. Одержав победу в нескольких сражениях, Мартелл взял в плен правителей обоих графств и обещал их выпустить только тогда, когда они согласятся выполнить все его требования. Последние были поистине грабительскими, но у графов не было другого выхода. Однако через четыре дня после своего освобождения граф Пуату умер. Гиеннец остался жив. Как потом мрачно шутили при дворе Анжу, вероятно, «он пил из другого кубка».
Мартелл стал притязать на земли Пуату и в конце концов насильно взял в жёны родственницу покойного графа.
Так обстояли дела во Франции, когда Генрих послал гонцов к «нормандскому волку».
Вильгельм не замедлил с ответом, и очень скоро отряд рыцарей во главе с герцогом пересёк границу Франции. Снова они надели доспехи, не успевшие запылиться в сундуках, и поклялись, что герцог вечно будет владеть их сердцами.
Замысел Генриха был никому не известен, но одно было очевидно: в душе короля не умирала ревность к вассалу. Генрих призвал Вильгельма, чтобы тот сражался под его началом, но скоро стало ясно, кто действительно возглавил армию. Слово Вильгельма было для всех законом. Именно он безошибочно указывал на слабые места королевской стратегии и без колебаний отвергал предложения, которые казались ему пустой тратой времени. Генрих скрывал досаду за радушной улыбкой; французские бароны подавляли ревность, но Вильгельм ничего не замечал. Наконец эти гордые французы возненавидели его, и причиной был его быстрый ум, дальновидность, безрассудная храбрость на полях сражений, оставлявшая самых смелых французов в тени, и прежде всего неуживчивый характер Вильгельма. С кем бы ни разговаривал герцог, он неизбежно вселял в человека благоговейный страх перед собой, а его пронизывающий взгляд заставлял собеседника опускать глаза.
Так французы поняли, какой непреклонной волей обладал их союзник. Горькая для них правда заключалась в том, что он никогда не отступал от своей цели и был готов на всё ради её достижения. Отдай должное этим качествам, и он станет тебе хорошим другом; но стоит начать прекословить ему, и исход будет один.
— Боже мой, он никогда не свернёт со своего пути! — понял Роджер де Бомон. — Чем всё кончится? Только не добром, обещаю вам. Я боюсь, очень боюсь. Я никогда не встречал таких людей и всё думаю, когда он устанет? Когда он заболеет? Когда он потерпит неудачу? Но ничего этого с ним не случается. Не может случиться!
Но люди, сражавшиеся под знаменем Вильгельма, гордились им. Путь к сердцу норманна лежал через доблестные подвиги, а Вильгельм совершал их ежеминутно. О нём слагались легенды: о том, как он первым пошёл на прорыв при Меуле, убив при этом по меньшей мере троих здоровяков; как он отстал от своего отряда во время бешеного преследования врага в густых лесах и как потом был найден вместе с четырьмя рыцарями, шествующими в качестве пленных.
Слава герцога росла. Как-то король Генрих осторожно заметил, что Вильгельм слишком часто рискует своей жизнью, но не получил ответа. Воинственного герцога обуяла безрассудная смелость.
Когда наконец война была окончена и Мартелл, огрызаясь и скаля зубы, убрался в свою конуру в Анжу, королю удалось замаскировать ревность улыбкой и тепло поблагодарить Нормандию за помощь, по-братски обнимая Вильгельма. Возможно, Генрих уже догадывался, что Мартелл готовит месть юнцу, так жестоко обошедшемуся с ним. Именно поэтому королю было так легко улыбаться кузену.
Союзники простились, ещё раз уверив друг друга в неизменной дружбе. Генрих уехал домой вынашивать очередную гадость, приготовленную Вильгельму, а нормандец вернулся в герцогство, возликовавшее при вести о его славной победе и готовое жить в мире и согласии со своим правителем.
Молва о Вильгельме дошла до Юго-Западной Европы. Из Гиенни и Гаскони, даже из далёкой Испании гонцы привозили в подарок герцогу великолепных скакунов и воспевали его талант и отвагу. Выигранные сражения сделали его героем Европы.
В Нормандии установился долгожданный мир. Однако Мартелл был не тем человеком, чтобы оставить не отомщёнными обиды. Без объявления войны он обрушился с войсками на гордость Нормандии — замок Домфрон, построенный Ричардом Великолепным. Окружив замок, Мартелл направился вдоль нормандской границы к городу Алансону на Сарте. Город не оказал ему сопротивления. Защитники замка пытались обороняться, но, поняв тщетность своих усилий, тоже сдались. Мартелл оставил здесь гарнизон, опустошил окрестные земли и, неся добычу, с триумфом вернулся домой.
