Переглядывались бояре; «А ведь разумно молвит».
— Так я предлагаю записать: хозяином беглому является тот, кто вскормил его в голодный год. А первый хозяин не имеет на этого холопа никаких прав.
Так и записали в постановлении Думы-Сената, и никто даже не догадывался из сенаторов, что этим законом они облагодетельствовали северских помещиков, тех самых, которые в свое время поддержали армию Дмитрия и деньгами, и людьми. Именно для них и хлопотал в Сенате царь, авось еще пригодятся. На турков идти — Северских земель не минуешь.
На одном из совещаний царь обратил внимание, что половина его сенаторов попросту спят на лавках. Чтобы убедить в этом остальных бодрствующих, он, держа речь, не повышая голоса, попросил:
— Господа сенаторы, прошу встать.
Поднявшись, бояре невольно развеселились, узрев заснувших коллег:
— Эй, князь, проспишь царствие небесное.
— Я не сплю, — выпучивал глаза засоня. — Я задумался.
— А чего ж сидишь? И слюнки пустил на кафтан.
Так просто оконфузив уважаемых сенаторов, царь предложил:
— Господа сенаторы, по моему приказу на реке построена снежная крепость. Завтра пополудни велю вам всем быть в ней. Заготавливайте снежки. Это будет в сражении основное оружие. А я со своими рындами[28] тоже снежками буду вас штурмовать. Ну как?
Бояре переглядывались: что, мол, за блажь.
— А для чя это, государь?
— Чтоб не спалось в Сенате, — усмехнулся Дмитрий. — Неужто не удержите крепость?
— Хм, — колебались бояре: чай, не мальчишки снежками бавиться.
— Значит, боитесь? — спросил царь.
— Отчего же, — сказал Шуйский. — Играть так играть. Токо учти, государь, крепость мы не сдадим. Не обессудь.
— Там посмотрим, — подмигнул весело Дмитрий. — Только условие: побежденные ставят победителям ведро вина.
— Можно и два, — сказал Мосальский.
— Хорошо, — легко согласился царь. — Пусть будет победителям два ведра вина. Готовьте, — и засмеялся.
Расходясь из Грановитой палаты, бояре гадали: что за причуда — снежки? Кто-то предположил:
— Ох, братцы, начнет со снежков, кончит протазанами[29], а то и пищалями.
— Это, пожалуй, верно. Засвети я ему, скажем, в рыло снежком. Чем кончится?
— Плахой.
— То-то и оно. Я думаю, надо на всякий случай вздеть под шубы брони.
— Оно бы и ножи-засапожники неплохо с собой прихватить.
На следующий день царь подъехал верхом к снежной крепости в сопровождении своих телохранителей, в числе их был и князь Скопин-Шуйский — царский меченоша. Соскочив с коня, Дмитрий скомандовал:
— Оружие и все лишнее оставить на седлах. — И направился к крепости, где уже толпились его сенаторы. Поздоровавшись, царь спросил Мстиславского: — Ну что, Федор Иванович, все собрались?
— Воротынского нет, приболел князь.
— Ну коли болен, правильно сделал, что не явился, ни к чему других заражать. Ну начнем?
— Пожалуй, можно, государь.
— Занимайте оборону.
Бояре входили в крепость, начиная в руках уже обминать снежки, все казались изрядно потолстевшими. И вот началась «снежная баталия» со смехом и задорными криками:
— Вот счас я тебе вмажу.
— А ну-ка высунься.
— Князь, чего зеваешь!
— Берегись! Ага, не сладко.
— Ха-ха-ха, хо-хо-хо.
Снежки летали туда-сюда, порою рассыпаясь в воздухе. Скоро все с ног до головы были усыпаны снегом.
— А ну-ка, ребята, нажмем, — крикнул Скопин и, пятясь задом к крепости, увлек за собой человек десять, в числе которых был и Дмитрий. Осыпаемые снежками, прикрываясь воротниками, осаждавшие, как тараном, пробили стену крепости, имея на острие спину Скопина-Шуйского.
— Ага-а, наша взяла!
Где было отучневшим от броней боярам, да и к тому же уже преклонных годов, удержать молодых, зубастых, рукастых телохранителей. Свалили самого Мстиславского — главу Думы, на него еще несколько человек. Князь кричал из-под низу, задыхаясь от шуб:
— Сдаемся! Сдаемся!
И тут к Дмитрию пробрался Бучинский, шепнул у уха:
— Государь, они все в бронях и при ножах.
Только что кричавший победоносно царь нахмурился, быстро выбрался из крепости и скорым шагом направился к коням. Бунинский бежал следом.
Вскочив на коня, Дмитрий ходкой рысью помчался к Кремлю, за ним Бунинский. Когда рынды спохватились, что царь исчез, они тоже побежали к коням. Побежденные бояре кричали им вслед:
— Эй, а кто ж вино пить будет?
— Чего это они? Победители-и-и!
Скопин-Шуйский, отряхивая с ворота снег, сказал с укором:
— Вы б еще пищали с собой прихватили. Вояки.
— Но, Миша, — заговорил Шуйский, теребя с усов сосульки, — откуда нам было знать, зачем он затеялся с этой крепостью?
— А зачем народ их лепит?
— Для забавы.
— Правильно. Так и он хотел позабавить вас.
— Так обычно на Маслену это. А тут в январе ни с того ни с сего. Ну мы и решили на всякий случай. Береженого-то Бог бережет. Мы, чай, не курчата.
Когда Бунинский шепнул царю о ножах под шубами бояр, тот мгновенно догадался, отчего они все потолстели: брони под шубами! И испугался.
Прискакав во дворец, царь немедленно призвал к себе стрелецких голов Федора Брянцева и Ратмана Дурова.
— Усильте везде караулы. В воротах всех обыскивать, оружие изымать.
— Кого дозволишь с оружием пропускать, государь?
— Только телохранителей и Скопина-Шуйского, у остальных у всех оставлять в воротах.
— Даже у Мстиславского?
— Даже и у князя Мстиславского.
— Мы в Кремль обычно не пускаем с оружием, государь. С оружием и больных. И все это знают.
— А ножи? А засапожники?
— Ну это, если кто захочет, пронесет все равно.
— Обыскивать, обыскивать и изымать. Вы слышали приказ?
— Да, государь.
— Вот и исполняйте. И ныне чтоб во дворце сами ночевали.
Брянцев с Дуровым вышли несколько удивленные.
— Что это с ним? — сказал Брянцев.
— Чего-то наполохался государь, — предположил Дуров.
Дмитрий действительно сильно испугался. Ночью не мог долго уснуть. Безобразову не разрешил свечи гасить. Меч положил рядом. Своими страхами решил поделиться с постельничим. Тот, выслушав рассказа царя, согласился с ним:
— Да, с боярами тебе ухо надо востро держать, Дмитрий Иванович. Нет, не зря они все с ножами были, не зря. Хорошо, что убег.
— А я-то думаю, что они такие толстые стали, ожирели за ночь. А внизу у них брони, на рать собрались голубчики. Ай хитрецы!
— Что думаешь делать с имя?
— А что ты посоветуешь?
— Я думаю, надо шепнуть Басманову, чтоб взял он двух-трех да на дыбе поспрошал: к чему на потеху оружными явились?
— Э-э нет, Иван, сразу подумают, испугался, мол. Мне нельзя и вида подавать. Как будто ничего не случилось. Они должны меня бояться, не я их.
— На дыбу подымешь, вот и забоятся.
— Нет-нет, Иван. Править можно тиранством, как было у моего батюшки Ивана Васильевича, а можно добром, подарками, наградами. Я так хочу. Не хочу, как отец.
— Ну смотри, как бы не продарился, Дмитрий Иванович. Борис Годунов в голодный год даром кормил чернь-то. Ну и что? Шибко она его благодарила?
— Годунов что? Престол незаконно захватил, оттого и кормил даром, что не свое отдавал, а моим братом Федором нажитое.
С некоторых пор Иван Безобразов помарщиваться начал от такого беззастенчивого вранья государя. Если в Путивле он почти безоговорочно верил в счастливую звезду Юрки Отрепьева, оказавшегося царевичем Дмитрием, то в Москве понял, что почти никто не верит в его царское происхождение, особенно в Кремле. Чернь в счет не шла, ей подавай «доброго царя», и Дмитрий старался оправдать это доверие. Именно для этого он иногда прощал злодеев, лежавших уже на плахе. Этим и любезен был черни: «Добрый».
Но Безобразов всей шкурой чувствовал, что под его «царем» трон трещит и шатается. И случись ночью какое-то нападение на Дмитрия, то ему — постельничему — вряд ли удастся уцелеть. Стал Иван присматриваться к боярам, дабы определить, кто из них самый опасный для Дмитрия и с кем следует ему — Безобразову если не подружиться, то хотя бы показать свое усердие во исполнение грядущих тайных замыслов.
Шуйские, конечно, главная опасность для царя. Но они после помилования и возвращения из опалы внешне являют такую преданность Дмитрию, что, чего доброго, продадут Ваньку с потрохами, стоит ему заикнуться им о своем неверии в царя. Выдадут запросто, чтоб еще более войти в доверие к Дмитрию. Нет, нельзя им довериться, нельзя.
Вот если князю Голицыну? Но Безобразов и ему боится открыться, хотя когда встречаются взглядами, просит глазами: ну спроси меня, ну спроси. А о чем спроси? Сам не знает Иван. Князь иной раз и подмигнет ему, но что это означает, пойди догадайся. Никому нельзя открыться.
