Как бы то ни было, но Наполеону удалось подвигнуть своих солдат следовать за собой в Сирию. Египетская кампания завершилась, отныне начиналась Сирийская. Скорость передвижения впечатляла! Всего за какой-то месяц с небольшим армия прошла почти семьсот километров от Каира, до Акра, с боями и крепостными осадами. Акр выдержал два месяца свирепой осады. Когда же с моря подошли подкрепления, посланные англичанами, Сирийская кампания для Наполеона завершилась. «Песчинка остановила мою судьбу, – скажет Наполеон на Св. Елене. – Если бы Акр был взят, французская армия кинулась бы на Дамаск и Алеппо и в одно мгновение была бы на Евфрате. Шестьсот тысяч друзов-христиан присоединилось бы к нам, и, как знать, что бы из этого вышло? Я дошел бы до Константинополя, до Индии… я изменил бы лицо мира!»
По той же пустыне, под тем же жестоким и палящим солнцем армия потянулась обратно в Египет. А что еще оставалось делать?
У французов помимо всего прочего были теперь и обозы с ранеными. Это затрудняло движение. Уже было отмечено несколько случаев чумы. Это известие вселило во всех ужас. Во всех, кроме Наполеона. Он, желая продемонстрировать, что страх перед чумой не слишком-то и обоснован, свободно общался с заболевшими и даже помогал переносить их с одного места на другое.
15 июня французы вновь вступили в Каир.
Каковы же были итоги этих месяцев?
Несмотря на героические марши и ряд блестящих побед, обе кампании – Египетскую и Сирийскую – следовало считать неудачными, проигранными.
«С тридцатитысячным корпусом, – констатирует П. И. Ковалевский, – Наполеон отправился завоевать едва ли не весь свет: он имел против себя море, англичан, мамелюков и турок, а главное, безводную, знойную песчаную пустыню, неимоверное утомление, бесконечную площадь, чуму и отсутствие всяких подкреплений родины. И при всем том, чтобы сделать то, что Наполеон сделал в Египте, нужно действительно обладать гениальным умом, энергией и деятельностью.
Нужно добавить, что армия Наполеона не только не получала никаких подкреплений из Франции, но она была совершенно отрезана морем и англичанами от родины и даже не получала никаких известий о ней. Единственные сведения имелись из английских газет, которые умышленно рисовали дела Франции в очень плачевном виде, причем такие газеты в очень большом количестве сваливались к сведению отрезанных от мира французов.
Эта замкнутость французов имела и свою хорошую сторону для Наполеона. Франция тоже не ведала того, что делается с горстью ее детей, закинутых в Африку. Все, что имелось, получалось из донесений Наполеона, а Наполеон знал, что и как доносить.
Несмотря, однако, на поражающее неблагоприятное положение армии Наполеона, он сумел сделать все, что только мог сделать гениальный человеческий ум, в пользу армии и Франции. Прежде всего, Наполеон не являлся для народа хищником и разорителем. Напротив, он употреблял все усилия к тому, чтобы на деле показать, что он является защитником и покровителем униженных и обиженных. Французы в Египте не только не запятнали себя, а, напротив, оставили после себя очень много добрых воспоминаний, и, почему-то, мы не теряем надежды, что во Франции явится новый гений, который закончит дело Наполеона, пожнет плоды его посева и освободит страну от зверства и алчности современных цивилизованных мамелюков Англии.
Прибавим к этому, что представители науки, участвовавшие в экспедиции, вывезли неоценимые сокровища знания и положили основу современному необыкновенно богатому изучению страны фараонов и вообще Востока.
Одно из этой экспедиции осталось для Наполеона непростительным – это небрежение и непонимание окончательного урока, который дала ему экспедиция. Наполеон не обратил внимания на то, что бороться даже гению с стихийными силами природы не под силу. С этими стихийными силами бороться можно и должно, но единичная мощь в этих случаях является ничтожною.
Этого урока Наполеон не понял и за то жестоко поплатился. Если зной, пустыня и пески Наполеона пощадили, то стужа, бесконечные степи и снег погубили даже Наполеона-императора».
В Каире до Наполеона доходят известия о том, что Франция вновь охвачена смутой, а все завоеванные им позиции в Италии – бездарно сданы. Он, рискуя стать во мнении всей своей армии дезертиром, тайно добирается до Александрии и, следуя на двух чудом уцелевших от разгрома французских кораблях, плывет на родину. После почти двухмесячного плавания Наполеон достиг Корсики, вот уже его течением стало увлекать к Тулону, но там его уже поджидал английский флот. Начинается погоня. И тут судьба вновь улыбается Наполеону. Поднимался вечерний туман; англичанам пришлось плыть навстречу лучам заходящего солнца. Это помешало им правильно сориентироваться. Полагая, что корабли французов движутся в открытое море, англичане двинулись в соответствующем направлении, тогда как Наполеон на всех парусах устремился к берегу. Проходит немного времени, и он уже в Париже.
«В отсутствие Наполеона главным его агентом во Франции была Жозефина и братья Наполеона, – читаем мы у П. И. Ковалевского. – Дом жены Бонапарта сделался центром блестящего кружка. В нем постоянно обитали лучшие представители тогдашнего парижского общества. Этот кружок на деле доказал свою искреннюю преданность интересам отсутствующего хозяина. Он вербовал ему друзей и приверженцев во Франции, интриговал в его пользу за границей, старался извлечь пользу для Наполеона от всякого случайного политического обстоятельства и организовал могущественную партию, исповедующую ту идею, что спасение Франции единственно только в Наполеоне. Нужно добавить, что жизнь этого кружка шла очень весело и беззаботно, даже разнузданно, и душою всего этого была Жозефина. Деньги лились щедрою рукою, и богиня нравственности смотрела на веселье этого кружка сквозь пальцы. Приятели Наполеона не прочь были, между прочим, пустить в общество и ту идею, что Наполеон является жертвою политической зависти, сосланною в политическую ссылку, подальше от людей, которые в это время обделывают свои дела.
И вот этот мученик за славу родины явился в Париж. Париж не был так увлечен почетом герою Египта, как провинция, но и здесь ему было воздано должное. Главное, однако, для Наполеона заключалось не в народных овациях, торжествах и восхвалении, а в деле. И он принялся за дело. Самые разнообразные партии протянули руку к Наполеону. И он не отталкивал этих рук. Напротив, он схватил все эти руки при лозунге: не нужно больше партий, долой все партии! Идея Наполеона воплотилась в его тосте на торжественном банкете, данном ему народными представителями: „За согласие между всеми французами!“»
Почти сразу же Наполеон становится в центре заговора, имеющего своей целью совершить государственный переворот. Впрочем, все пошло совершенно непредсказуемым путем. Попытка договориться с депутатами миром провалилась, и Наполеону не оставалось ничего другого, кроме как бросить клич своей армии.
«Двери залы заседаний распахнулись настежь, и на пороге показался Бонапарт, окруженный гренадерами. Это вызвало невообразимый хаос. Депутаты повскакали с мест. Некоторые из них устремились к окнам, другие с угрожающими жестами бросились навстречу генералу, осмелившемуся явиться с вооруженною силою в залу заседания. Многие принялись кричать: „Объявим его вне закона!“ – и требовать, чтобы это заявление немедленно же было подвергнуто голосованию. Беспорядок все более усиливался… Возбуждение умов дошло до того, что раздраженные представители перешли от слова к делу и бросились на Бонапарта с кулаками. Взволнованный до крайности Бонапарт, которого, без сомнения, истомили опасения, естественные у человека, поставившего решительно все на ставку в таком рискованном деле, внезапно побледнел и лишился чувств. Солдаты подхватили его на руки и вынесли на свежий воздух, где он тотчас же пришел в себя и сел на коня. По выходе Наполеона из совета пятисот Сийес, человек более покойный и выдержанный, заявил: „Они хотят вывести вас из-под охраны закона, а вы должны вывести их из залы“.
И. Мюрат. Литография Греведона
Наполеон отправился к войскам. В то же время к войскам прибыл и Люсьен Бонапарт и объявил, что большинство совета пятисот люди порядочные, заслуживающие уважения, но в числе их имеется несколько убийц, английских наемников, которые держат всех остальных в страхе; они вздумали умертвить его брата – генерала, на которого возложено было поручение. В войске поднялся крик: „Ура, да здравствует Бонапарт!“ Тогда Мюрат обратился к Наполеону: „Прикажете нам войти в залу заседания?“ „Да, – отвечал ему Бонапарт, – если они будут сопротивляться, колите их насмерть! Да, следуйте за мною, я должен быть для вас сегодня божеством!“ К счастью, эти необдуманные слова, вырвавшиеся у Бонапарта словно в припадке, удалось услышать лишь немногим. „Замолчи же наконец, – сказал Люсьен брату, – уж не воображаешь ли ты, что говоришь с мамелюками?“ Раздалась команда, и гренадеры, предводимые обоими братьями, ехавшими на конях, двинулись вперед… Вскоре зал совета пятисот опустел. Видели, как несколько довольно тучных тел вылетело из окон оранжереи.
