После восхождения императора Дайго, отношения между Митидзанэ и Токихира, все еще являвшимися двумя главными фигурами в правительстве, стали напряженнее, чем когда-либо, и было ясно, что близится кризис. Подозрения Токихира усиливались от частых визитов Митидзанэ в резиденцию императора, который не переставал консультироваться с ним по вопросам литературы, приглашал на поэтические турниры, а также спрашивал советов о том, как лучше направить молодого императора Дайго и укрепить императорский авторитет. Наконец, в 899 году Уда воспользовался своим влиянием, чтобы обеспечить назначение Митидзанэ на пост Правого Министра. Для «аутсайдера» это была опасно высокая должность, и весьма сомнительно, чтобы бывший император этим принес своему старому другу какую-либо реальную пользу. Положение Митидзанэ в Большом Государственном Совете было далеко не безопасным, поскольку он, подобно сыру в бутерброде, оказался зажатым между своими основными противниками: Токихира получил высшее назначение на пост Левого Министра, а Хикару, сын императорского принца и предводитель воинственного клана Минамото,[130] стал Главным Советником. В тот же год Уда принял постриг, чем еще больше уменьшил возможность своей практической поддержки Митидзанэ в чрезвычайных обстоятельствах.
К концу 900 года Митидзанэ получил письменное предупреждение от Миёси-но Киёцура, другого выдающегося ученого, который напоминал ему, что следующий год в астрологическом плане опасен, и советовал отказаться от своего поста и зажить спокойной столичной жизнью в отставке, покуда есть еще время.[131] Неясно, был ли этот совет вызван завистью (как считается в большинстве случаев), или искренним волнением Киёцура за безопасность старого собрата-ученого. Каковыми бы ни были истинные мотивы, Митидзанэ предпочел проигнорировать предупреждение и продолжал исполнять свои высокие обязанности Правого Министра и основного советника императора. По преданиям, в это время молодой император и его отец рассматривали возможность разрешения политически тупикового положения путем слияния постов Левого и Правого Министров и передачи Митидзанэ полного контроля над администрацией. Возможно, это был не более, чем слух, распускавшийся Фудзивара для разжигания еще большей неприязни к Митидзанэ. Как бы то ни было, его враги нанесли свой удар в самом начале следующего года.
Заговор против Митидзанэ, должно быть, планировался тщательно и втайне, так как и для него, и для Уда все было полной неожиданностью. Поскольку все документы, в которых описывались детали происходившего, были впоследствии уничтожены, мы не можем точно сказать, какие обвинения были выдвинуты в адрес Митидзанэ. По наиболее достоверным отчетам, Токихира тайно предупредил императора Дайго, что Митидзанэ, с согласия экс-императора, планирует низложить его, заменив собственным внуком, принцем Токиё,[132] и что, для предотвращения подобного несчастья крайне необходимо удалить старого министра из столицы безо всяких отлагательств. В типично хэйанской манере Токихира подкрепляет свои доводы ссылкой на солнечное затмение, наблюдавшееся несколькими неделями ранее. Это, как, якобы, сказал он молодому императору, было предвестником грядущих событий: так же, как луна (женский символ) заслонила солнце, так и Митидзанэ собирался использовать свою дочь, мать принца Токиё, для смещения правящего суверена.
Мнимый заговор почти наверняка был фикцией, созданной Фудзивара; Митидзанэ являлся лояльным слугой трона, и любой намек на замену своим зятем законного императора, которому он служил верой и правдой в качестве наставника и советчика, совершенно не соответствовал его характеру. Подобного рода схема могла бы, возможно, быть использована самими Фудзивара, если бы они сочли ее необходимой для их положения при дворе, хотя даже они предпочитали методы менее прямолинейные; однако то, чтобы подобное мог планировать человек с характером и убеждениями Митидзанэ, было совершеннейшей бессмыслицей.
И все же обвинение сработало. Каким-то образом императора, все еще неопытного семнадцатилетнего юношу, убедили, что опасность близка, и он, даже не посоветовавшись с отцом, согласился на предложение Токихира о выводе Митидзанэ из Большого Государственного Совета и назначении его на внештатную должность Главного Губернатора острова Кюсю — стандартная синекура для политических ссыльных того времени. Токихира договорился с Минамото-но Хикару о том, чтобы войска держали наготове, и все дворцовые строения тщательно охранялись. Поскольку Митидзанэ, пожилой ученый, вряд ли представлял какую-либо военную угрозу, назначение этого шага заключалось, вероятно, в том, чтобы придать правдоподобность готовящемуся «заговору» путем создания напряженной атмосферы, а также в пресечении возможностей связей с Уда и другими потенциальными сторонниками, которые могли поспешить ему на помощь. И действительно, прошло несколько дней, прежде чем бывший император откликнулся на позор своего друга; без сомнения, именно в это время Митидзанэ сочинил свой поэтический cri de coeur,[133] прося о помощи:
Теперь, когда я стал
Просто пеной, плывущей по поверхности воды,
Сможешь ли ты, мой повелитель, стать плотиной,
И остановить мое стекание вниз?!
О высылке Митидзанэ было объявлено 16 февраля; император Уда смог прибыть во дворец для объяснений со своим сыном, молодым императором, лишь 21-го. По приезде ему было отказано в приеме высшим чиновником из Фудзивара и, прождав весь день, сидя на соломенной циновке у ворот дворца казначея, он в безутешном горе вернулся к себе в резиденцию. Неудачное вмешательство Уда лишило Митидзанэ последней надежды (впрочем — достаточно слабой), и он покорился своей судьбе. Понимая совершенно отчетливо, что он пал жертвой вопиющей несправедливости, он ни разу не предпринял даже малейшей попытки воспротивиться указу юного императора.
Вскоре после неудачного визита Уда, он двинулся по своему скорбному пути на Запад, сопровождаемый вооруженным эскортом.[134] Он был принужден сразу же расстаться с большей частью своей семьи. У Митидзанэ было двадцать три ребенка (немалое количество даже для самого убежденного конфуцианского патриарха), и, дабы предотвратить любую опасность с этой стороны, Фудзивара приказали задержать в столице его жену и дочерей, а сыновей снять с официальных постов и удалить в деревню. Только двум младшим его детям было разрешено сопровождать отца в ссылку, и им он адресовал следующую поэму о непрочности мирского успеха. Хотя она предназначалась «для успокоения моего маленького сына и дочери», языком для поэмы был избран классический китайский, что должно было несколько ослабить утешительное воздействие на детей:
Ваши сестры должны оставаться дома,
Ваши братья отосланы прочь.
Только трое из нас, дети мои,
Будут вместе болтать по пути.
Каждый день перед нами — наша еда,
Ночью мы вместе спим.
У нас есть лампы и свечи, чтобы вглядываться в темноту,
И теплые вещи на случай холода.
В прошлом году вы видели, как сын канцлера
Попал в немилость в столице.
Теперь люди говорят, что он — неудачливый игрок,
И обзывают его по-разному на улицах.
Вы видели босую странствующую женщину-музыканта,
Которую горожане называют «госпожой судьей» —
Ее отец, также, был высоким чином;
Все они в свое время были исключительно богаты,
Имели золота — что песка в море;
Теперь они едва наскребают на пропитание.
Дети мои, взглянув на других людей
Вы увидите, насколько милосердно небо.[135]
Фудзивара так организовали изгнание Митидзанэ из столицы, что тот не имел ни малейшей возможности попрощаться со своим ближайшим другим — экс-императором; прибыв на место ссылки, он написал Уда тоскливое стихотворение о своем отъезде из столицы:
Ах, как я глядел назад, на верхушки деревьев в вашем саду,
Медленно исчезавшие из виду,
По мере того, как я продолжал свой путь!
Ему, однако, удалось попрощаться со своим сливовым деревом.[136] Одна из самых впечатляющих сцен на свитках-картинках XIII века, изображающих жизнь Митидзанэ, показывает побежденного героя, сидящего на веранде своей резиденции в Пятом Округе и в последний раз вглядывающегося в свое любимое сливовое дерево, недавно покрывшееся белыми цветами.[137] Именно это дерево он описывает в своем китайском дневнике («Записки из моей библиотеки»), написанном в счастливые дни пребывания в должности Тайного Советника: «Рядом с воротами [в сад] растет сливовое дерево. Каждый раз, когда оно расцветает, каждый раз, когда ветер доносит до меня его аромат, его цветение смягчает и лелеет мой дух…[138]» Митидзанэ упомянул это дерево в самом знаменитом из своих стихотворения, написанных после удаления от власти:
