А Гудович между тем продолжал говорить Платову:
— Объясните казакам и господам командирам, что пришли вы в этот край, чтоб наказать деспота персидского Ага-Мохамеда за его злодеяния в Грузии. Помните, что народ Дагестана, за некоторым исключением, нам дружелюбен. Разъясните, что Россия отнюдь не намерена воевать с народом Дагестана, что мы пальцы одной руки, так сказать.
В Кизляре к Платову заявился полковник: черный, как жук, лет сорока пяти. В предписании указано, что полковник, князь Багратион Кирилл Александрович определяется в регулярный казачий Чугуевский полк.
— Это хорошо, что мы будем служить вместе, — сказал как старому знакомому Матвей Иванович.
Полковник рассказал о своей службе, начатой в семнадцать лет вахмистром в карабинерском полку. Не забыл упомянуть и то, что сам он родом из Грузии, а его отец грузинский царевич.
«Вот еще…» — с неудовольствием отметил про себя Платов. Но сказал другое:
— Для меня в службе все равны, что царевич, что простой казак. Так что загодя, Кирилл Александрович, о том предупреждаю. Спрос один, равный. Воинская служба, что мать родная: она превыше всего, и сама же всех любит, и со всех спрашивает.
Через три дня полк Платова подошел к Таркам. Накануне генерал приказал казакам почиститься, привести в порядок одежду, снаряжение, конскую сбрую. Перед началом пути осмотрел сотни, строго предупредив о соблюдении порядка. Сам верхом, в парадном мундире ехал в голове вытянувшейся колонны.
Город Тарки располагался на склоне большой горы, подножие которой сползало к морю. Дорога пролегала через город. Обычно пыльная, теперь после прошедшего ночью дождя она блестела лужами, и под копытами сочно чавкала грязь. Воздух был по-весеннему свежим и теплым.
По сторонам дороги толпились люди: мужчины, старики, дети, поодаль стояли облаченные в черное женщины. Не скрывая любопытства, все смотрели на незнакомое в этом краю казачье воинство.
На городской площади от толпы отделились несколько всадников. Впереди на сером, в яблоках, коне гордо восседал горец с седой бородой.
— Это — шемхал Тарковский, — предупредил Матвея Ивановича проводник из местных, выполнявший одновременно и роль переводчика, драгомана. — Его имя Бамат.
Матвей Иванович подъехал к старику и, отдав честь, представился.
Старик ответил поклоном, с достоинством заговорил.
— Он, шемхал Тарковский, рад приветствовать в своем владении доблестные русские войска и был бы счастлив видеть генерала гостем своего дома.
Платов чувственно приложил руку к груди.
Вечером генерал в сопровождении нескольких офицеров и драгомана направился в дом шемхала. Они долго ехали по улочкам с глухими стенами домов и каменными заборами, поднимаясь по склону Тарковской горы. Улицы там были узки, встречные всадники, завидя их с перекрестков, останавливались, чтобы уступить дорогу.
Наконец кавалькада добралась до нависшей каменной стены, у которой прилепился большой двухэтажный дом.
— Вот мы и у шемхала, — сказал проводник, останавливая лошадь у ворот с массивными башнями по бокам. Между башнями над воротами находилось каменное помещение с узкими бойницами вместо окон.
Матвей Иванович оглянулся. Внизу лежал весь город: плоские крыши домов казались беспорядочно уложенными плитами, сходящими вниз ступеньками.
Через ворота они вступили во двор, где в окружении свиты стоял Бамат.
— А вот это, — картинно протянул он руку в сторону колодца под крышей, — памятная для всех необыкновенность. Испейте, пожалуйста.
Нукер быстро выбрал веревку, ловко подхватил наполненное доверху ведро и, зачерпнув из него железным ковшом, поднес Матвею Ивановичу.
Разгоряченный дневной жарой, Платов с удовольствием выпил холодную до ломоты зубов воду.
— Хороша, благодарствую, — обтер он усы.
— Нет-нет, совсем не в этом ее необыкновенность! — с достоинством горца произнес шемхал. — Из этого колодца, вот этим самым ковшом пил воду сам российский император Петр Великий. Ковш для меня дороже скакуна.
Он бережно вытер посудину и передал слуге.
В большом, украшенном коврами помещении шемхал усадил генерала на почетное место. Засучив широкие рукава чекменя, принял поднесенную на серебряном блюде надрубленную баранью голову и, разломив ее, протянул половину гостю:
— Хозяин счастлив разделить с гостем лучший кусок угощения.
Было много тостов, в которых хозяин и сидевшие за столом заверяли генерала о своей верности русской императрице и готовности с оружием выступить против персидского завоевателя…
А на следующий день отряд проходил через селение Буйнаки, и русские офицеры были гостями сына Бамата, Мехтия, горячего, полного энергии и сил человека лет тридцати.
— Только скажите, и народ наш выступит вместе с вами против Ага-Мохамеда, — возбужденно говорил он, провожая русских гостей.
— Спасибо, мы сами справимся.
— Почему сами? Наши джигиты готовы идти с вами.
— Сколько же таких? — полюбопытствовал Матвей Иванович.
— Три сотни, — отвечал в запальчивости Мехтий. — Впрочем, нет: пойдет четыре сотни джигитов. Завтра же выступим!
— Хорошо, Мехтий. Об этом доложу графу Зубову. Как он решит, так и будет.
На следующее утро казаки продолжали путь.
Оставив полк на своего помощника Кирилла Багратиона, Платов поспешил к главнокомандующему, чтобы доложить о прибытии. Большой цветастый шатер, где размещался Валериан Зубов, был виден издалека. Он стоял на небольшой возвышенности в окружении многочисленных кибиток и палаток. У полосатых грибков маячили солдаты охранения. А поодаль в строгом равнении развернули жерла стволов в сторону Дербента четыре пушки, а еще две глядели на горы.
Проходя мимо одной кибитки, Матвей Иванович увидел высокого, под стать ему самому генерала. Холодные серые глаза, несколько великоватый нос, на щеке большая родинка. Слепила белизной накрахмаленная рубаха с кокетливыми рюшками, играли искрами перстни на руках.
— Честь имею! Генерал Платов, — представился он незнакомцу.
— Вы — Платов? Я так и подумал, — отвечал тот, рассматривая атамана с нескрываемым любопытством. — Я есть генераль Беннигсен. Барон. Командир бригады кавалерии.
О Беннигсене Матвей Иванович слышал раньше. Отзывались о нем недобро: иностранец из Ганновера, прибыл в Россию, где поступил на службу в армию с присуждением ему чина премьер-майора. Через девять лет стал полковником, а потом и генерал-майором. Его боялись. Он ловко убирал с дороги тех, кто мешал. — Склочный и дрянной человек, — говорили о нем. Одним словом, немец.
— Моя бригада, генераль, расположена впереди, а кибитка рядом. Прошу пожаловать, — с холодной улыбкой предложил Беннигсен.
— Как-нибудь в другой раз. Должен представиться главнокомандующему.
У шатра, словно из-под земли вырос дежурный офицер, щелкнул каблуками. Услышав фамилию Платова, уважительно произнес:
— Дозвольте доложить о вашем прибытии дежурному генералу.
— Какого он чина и чем командует? — поинтересовался Платов.
— Граф Апраксин — бригадир, командир бригады кавалерии. Только он часто находится при главнокомандующем, дежурным генералом.
Толстый, оплывший жиром Апраксин встретил его официально.
— Главнокомандующий занят, — ответил он начальственно.
За занавесью слышались голоса: один молодой, уверенный, второй — сдержанно немногословный, с легким кавказским акцентом. Потом голоса стихли, послышалось повелительное:
— Платов пусть войдет!
Валериан Зубов сидел за столом, лицо его пылало. Пред ним стоял генерал Цицианов.
— Подожди! — остановил Зубов жестом начавшего было рапортовать Матвея Ивановича и перевел взгляд на чернявого, с тонкими чертами лица Цицианова. — Кончим, князь, наш разговор. Вы порицаете действия Гудовича. Так вот, у вас есть возможность исправить его ошибки. Он освобождается от должности, убывает в Петербург, а вы заступаете на его место.
— Как это понимать? Мне принять в Кизляре начальство над батальонами? Но я же ваш помощник по всем войскам…
— Вот потому-то и поезжайте! Осуждать легко, помочь на деле — трудно.
Цицианов едва сдерживал себя, на лице обозначились те черты, которые выдают характер человека умного, но вместе с тем самолюбивого и властного.
— Хорошо! Я подчиняюсь приказу… — Цицианов хотел что-то еще добавить, но смолчал, круто повернулся и направился к выходу.
Воцарилась неловкая тишина. «Молод и крут», — отметил про себя Матвей Иванович. Он встречал Зубова еще пять лет назад перед штурмом Измаила. Тот числился при свите всемогущего фаворита императрицы Григория Потемкина. Красивый внешностью, румянощекий, Зубов отличался в свите от остальных офицеров. О нем говорили, что гуляка, любит волочиться за юбкой и не очень при этом разборчив. В штурме Измаила Валериан, однако ж, отличился. Командуя ротой, атаковал неприятельскую батарею и открыл огонь из орудий по туркам. В Польше ему ядром оторвало ногу.
