Когда он приоткрыл дверь и заглянул в келью, он увидел две пары глаз, устремленных на него: Ждер, лежавший на лавке, выглядывал из-под попоны; татарин лежал прямо на полу, положив под голову седло.
Ждер пробормотал:
— Экая погода! Как теперь быть? Господарь не выедет верхом, и мне не удастся предстать перед ним с пленниками… Скажи, отец Емилиан, чем занят брат мой? Хотел бы я держать совет и с его преподобием.
— Погоди, конюший, — поспешно прервал его келейник, — готовься отправиться на другой совет, на котором ждет тебя господарь.
— Как ты сказал?
— Я точно сказал: подымайся попроворнее, освежи лицо водой и поспеши к отцу Амфилохие. Мы выведем из темниц бояр, коих ты привез, и ты сам представишь их государю.
Ждер вскочил с лавки:
— Ботезату, ты еще не отправился за батяней Никоарэ? Ты еще не возвратился? Ты еще не побрил меня?
— Нет времени для этого, нет времени, — сетовал отец Емилиан. — У тебя есть время лишь на то, чтоб накинуть на себя кафтан и мчаться во дворец. Скорее, честной конюший. Отец архимандрит сердится.
— Да что произошло?
— Не знаю. Он разговаривал с его милостью постельничим, а тот смеялся.
— Ну тогда, отец Емилиан, я лечу туда, чтоб помирить их. Окуну пальцы в кувшин с водой, принесенной Ботезату, протру глаза, подставлю после этого лицо свое ветру и буду свеж. Спустимся на двадцать две ступени под часовню, чтобы забрать оттуда свою добычу, потом отсчитаем двадцать две ступени вверх и окажемся у дверей архимандрита. Ботезату, дай знать батяне Никодиму: непременно надо и его преподобию быть там.
Ждер поспешно оделся, к поясу прикрепил лишь итальянский кинжал.
Отец Амфилохие и постельничий Штефан ждали его в зале возле княжеских покоев. Обросший бородой Ждер подошел к ним с покорным видом. Позади конюшего следовали схваченные им бояре — Миху и Агапие. Они похудели и осунулись, но пытались держаться с достоинством, шли неторопливо, не выказывая страха. Оба были уже без поясов и без оружия, не знали, куда девать руки. Не глядели по сторонам, явно не желая узнавать отца Амфилохие. Они были погружены в свои думы и, чувствуя, что приближается их смертный час, чуть слышно шептали молитву. Двое стражей время от времени подталкивали их рукоятками сабель в спины, согбенные от усталости и мучений.
Слышно было, как отдавались шаги ступавших по деревянному полу, потом они смолкли. Стражи по знаку архимандрита быстро повернулись и вошли в княжеские покои. При свете пасмурного дня взглянули друг на друга и все те, кто был около пленных. За тремя высокими окнами непрестанно кружились снежинки. Послышались еще чьи-то осторожные шаги. Это вслед за всеми вошел отец Никодим. Людей, стоявших вокруг пленных бояр, вместе с отцом Емилианом, было семеро.
Тогда распахнулись двери, и в зал неторопливо вошел господарь Штефан-водэ.
Сделав три шага, он остановился и устремил на пленников твердый взгляд. В его глазах, цвета хмурого зимнего неба, нельзя было прочесть ни жалости, ни гнева.
Таким же взглядом князь посмотрел на всех остальных. Он хотел было задать вопрос, но, раздумав, шагнул к конюшему Ждеру, узнав его наконец. Он ожидал увидеть бравого воина, а перед ним стоял измученный странник. Господарь улыбнулся ему, и улыбка эта тронула отца Никодима до глубины души.
— Так это вы? — обратился он к пленным, и улыбка мгновенно исчезла с его лица.
Бояре молча склонили головы.
— Господь соблаговолил привести вас на мой суд здесь на земле, в этой жизни… — сказал господарь. Потом, помедлив, продолжал: — Господь соблаговолил привести вас на суд мой, и преступные деяния ваши мы не вправе простить. Твоя милость, боярин Агапие, прикинулся другом родителя нашего Богдана-водэ. Ты вместе с другими увлек его на увеселения и пляски в свой дом, и там нашел он свою смерть. Того, кто был зачинщиком злодейства, дядю нашего Петру Арона-водэ, мы покарали должной карой. Не с радостью, а со скорбью мы это сделали, приняв на себя обет искупления. И сейчас со скорбью смотрим мы на тебя, Агапие Чернохут, и ты примешь должную кару, дабы возыметь в другом мире право на успокоение души. И ты, логофэт Миху, двадцать лет вкупе с недругами нашими строивший козни против нас, также предстанешь пред верховным судом боярским, и он определит тебе наказание, соответственно вине твоей. До сей поры мы с беспокойством восседали на месте, определенном для нас владыкой Христом; отныне мы безбоязненно готовы встретиться с родителем нашим Богданом-водэ в царстве вечной жизни…
Глаза князя заблестели от слез. Пленные бояре, пребывавшие в безысходной тоске с того самого мгновения, как были пойманы, склонили головы и опустились перед князем на колени.
— Поступить с боярами этими, как они того заслужили, — повелел князь. — А тела их предать земле с честью. Пусть погребены они будут под храмами, которые сами основали. А родичи их пусть предстанут пред нами.
В зале царило молчание, только зимний ветер бушевал и стонал на дворе.
Господарь повелел:
— Увести их.
Двое стражей с саблями наголо вывели пленников в сени, где их уже ждали другие служители.
— Конюший Ждер пусть останется с нами, — сказал Штефан-водэ усталым, изменившимся голосом.
— Я здесь, пресветлый государь, — промолвил Ждер, представ перед своим повелителем.
— Подойди к нам, конюший, и поведай, трудным ли было твое долгое странствие.
Ждер смело ответил звучным голосом:
— Светлейший повелитель, странствие мое было удачным. Я много путей исходил, многое с пользой увидел, о чем, по велению святого Амфилохие, я расскажу тебе, государь. Я был в многолюдных местах, ходил и по пустынным краям, но в странствии я так страдал от голода, твоя милость, что пришлось съесть часы.
— Что ты сказал, конюший?
Тотчас вступил в разговор отец Амфилохие, стоявший рядом наготове.
— Светлейший князь, конюший говорит о петухе, коего возил с собою, дабы тот будил его по утрам, когда день сменяет ночь. Все разумно делал этот молодой конющий, твоя светлость; и упрекаю я его лишь за поимку этих бояр на границе Валахии, — это ведь только на руку измаильтянам.
— Ты считаешь, отец Амфилохие, что сей преданный мне слуга виновен в этом?
— Я не считаю так, государь, но я упрекнул его.
— Тогда, отец Амфилохие, надо загладить сие нарекание. Пусть твое преподобие передаст нашему главному логофэту Томе, чтоб он повелел дьяку написать грамоту. Грамотой сей мы даруем нашей княжеской властью конюшему Ону Черному землю Болбочень, что лежит в нямецком краю меж озером Модри и господарским именьем Попа Нанду; да будет она навечно его вотчиной и перейдет к наследникам его вместе с нашим охотничьим домом, что стоит на той земле.
При словах «навечно его вотчиной» и «перейдет к наследникам его» Ждер мысленно представил себе, как будет рада, как будет гордиться боярыня Илисафта. Он был так потрясен этим княжеским даром, что не замечал, как архимандрит делает ему знак поклониться и поблагодарить господаря. Слезы застили глаза Ионуца, он лишь припал губами к протянутой руке господаря, а Штефан-водэ ласково похлопал его по плечу.
И тогда господарь вскинул глаза на постельничего, стоявшего от него в двух шагах:
— Постельничий Штефан, вижу, ты мне хочешь что-то сообщить…
— Добрую весть, светлейший государь, — склонился в поклоне валашский боярин. — Мои повелительницы пребывают в полном здравии и благополучии.
Лицо князя просияло, он снова обратился к Ждеру и архимандриту Амфилохие.
— Отец архимандрит, приведи молодого конюшего на наш совет…
— Последую повелению твоему, государь, — ответил архимандрит.
Когда же князь обратился и к иеромонаху Никодиму, у младшего Ждера стало радостно на душе за своего брата.
— Преподобный отец, как здравствуют наши пыркэлабы в Крэчуне?
— Оба здравствуют, светлейший князь, и сабли держат наготове.
— Да, да… — проговорил господарь, — ибо приближается зверь, явившийся в видениях святому евангелисту. Помнишь, как ты мне читал когда-то Апокалипсис в монастыре Нямцу?
Опустив голову, господарь некоторое время стоял в раздумье, тихо похлопывая левой рукой по золотым пряжкам пояса. Потом, подняв чело, спросил:
— Каковы последние вести о веницейских послах?
— Государь, как известно тебе, они проехали заставу Ойтуза и остановились в Тыргу-Окна. Ждут, когда их нагонит посланник его святейшества папы римского. А поскольку в горах холодно, посланник папы задержался в Георгиень, где и пребывает до сих пор. Затем он последует в Тыргу-Окна. Оттуда все трое поедут в Бакэу, где их примет Александру-водэ. Через день прибудут в Роман, а там их встретят бояре, коим ты, государь, повелел сопровождать послов сюда, в стан.
