Затем Шамиль спустился к реке, где среди камней застряли подходящие длинные стволы, и связал их брошенной Юнусом веревкой. Их подняли, перекинули над рекой, и люди смогли благополучно перебраться на левый берег. Погоня приближалась, и им следовало поскорее укрыться, чтобы не быть замеченными.
Но их заметили. Биякай, желавший отличиться и отправленный в погоню с Хаджи-Мурадом, вдруг осадил коня и указал вперед.
– Там кто-то есть!
Хаджи-Мурад достал подзорную трубу и направил ее туда, куда указывал Биякай. Там Хаджи-Мурад действительно увидел группу людей. Он разглядел, как они разрушили за собой мост, перекинутый через реку, и спешили укрыться в заросших деревьями складках гор.
– Ну, что там? – изнемогал от нетерпения Биякай.
– Горные туры, – ответил Хаджи-Му-рад.
– Из-за козы дерутся.
– Дай-ка посмотреть! – не верил Биякай.
Хаджи-Мурад, не глядя, протянул ему подзорную трубу, но выпустил ее из рук раньше, чем до нее дотянулся Биякай.
Труба полетела по каменистому склону, теряя свои стекла, а затем скрылась в бурных водах Койсу.
– Что ты наделал? – оглянулся на Биякая Хаджи-Мурад.
– Я не виноват, – оправдывался испуганный Биякай.
– Ты не так ее дал…
– Может, ты не так ее взял? – двинулся на Биякая разгневанный Хаджи-Му-рад.
– Ты многое делаешь не так! Видно, мюриды тебя сильно обидели, если ты принимаешь за них даже туров!
Биякай, опасаясь скатиться со своим конем вслед за трубой, ретировался.
– Сами их ищите! – обиженно сказал он и двинулся назад.
– Нужен был мне этот Шамиль со своими разбойниками!
Хаджи-Мурада разрывали противоречивые желания. С одной стороны, он давно хотел встретиться с Шамилем лицом к лицу, чтобы разрешить висевший в воздухе вопрос о том, кто в горах храбрее. Но, с другой стороны, уход Шамиля из Ахульго посрамил врагов самого Хаджи-Мурада и, в первую очередь, Ахмед-хана, которого он ненавидел больше, чем желал помериться силами с Шамилем. К тому же Хаджи-Мурад понимал, что урок мужества, преподанный горцами генералу Граббе, запомнится в Дагестане навечно, и отважному джигиту совсем не хотелось, чтобы его потом вспоминали как предателя, выдавшего обессиленных людей тем, кто не смог их победить. Хаджи-Мурад не любил мюридов, но теперь готов был признать, что они достойны уважения.
– Если бы Аллах не хотел спасения Шамиля, имам остался бы среди погибших на Ахульго, – рассудил Хаджи-Му-рад.
– И не мне лезть в это дело.
А своим нукерам велел:
– Ищите получше! И не спешите, они должны быть где-то здесь!
Оставив милиционеров позади, Хаджи-Мурад выехал вперед, надеясь, что Шамиль воспользуется медлительностью преследователей и успеет скрыться.
Когда он не спеша добрался до места, где еще недавно был мост, на другой стороне уже стояли его милиционеры, которые шли по правому берегу.
– Они перешли здесь! – кричали с другого берега.
– Мы видели пятна крови, которые ведут сюда.
– Вы думаете, они перелетели через эту пропасть? – спросил Хаджи-Мурад, удивляясь в душе тому, что Шамиль и его люди все же ее преодолели.
– Это дело невозможное, – отвечали милиционеры.
– Ищите дальше, – велел Хаджи-Му-рад.
– Идите вниз, в сторону Чиркея!
Тем, кто был с ним, Хаджи-Мурад велел поворачивать. Направляясь обратно, Хаджи-Мурад размышлял о том, что будет в горах дальше. Победа Граббе была похожа на поражение. Такое падение Ахульго после трехмесячной осады могло привести к Шамилю больше сторонников, чем у него было до того, как сюда пришел Граббе. Хаджи-Мурад чувствовал, что скоро и ему придется выбирать между вольной жизнью со славными битвами и унижениями, которые он испытывал под властью Ахмед-хана и его царских начальников.
Почти о том же толковали и милиционеры, не менее Хаджи-Мурада впечатленные своими соплеменниками, оборонявшими Ахульго. А после чудесного исчезновения Шамиля милиционеры с особым чувством пересказывали друг другу легенды, ходившие об имаме.
– Говорят, Шамиль знает молитвы, которые делают его неуязвимым и ослепляют его врагов, – говорил один.
– Сам Аллах делает так, что глаза врагов Шамиля перестают его видеть, – соглашался другой.
– Сколько людей погубили, а кому от этого польза? – рассуждал третий.
– А золота сколько потрачено? Наверное, каждому горцу можно было бы построить новый дом, купить коня и оружие, а в придачу – большой самовар.
Похоронив мужа, Лиза уехала с первым же транспортом, забравшим раненых. С собою она увозила младенца, лишившегося родителей, медальон Нерского, который она повесила на шею ребенку, и офицерские эполеты, оставшиеся от незабвенного супруга. Тем же транспортом везли в Шуру и Аркадия. Он был ранен штыком, сильно расшибся, но выжил. И Лиза пообещала, что будет хлопотать о помиловании Аркадия. Синицын гордо отказывался, но Лиза дала себе слово, что спасет несчастного, чего бы ей это ни стоило.
В ожидании вестей от посланных в погоню за Шамилем отрядов в лагере переписывали пленных. Мужчин, в большинстве своем раненных, содержали в Ашильте. Женщин, многие из которых имели на руках младенцев, собирали в саду. Там же, в другой части сада, ждали своей участи пленные дети.
Ефимка сбился с ног, разыскивая девочку, которую не мог позабыть, и увидел ее среди пленных детей. Она сидела под деревом и горько плакала, голова ее была перевязана, и сквозь ткань проступало красное пятно. Ефимка сбегал в роту, выпросил у кашевара хлеба и помчался обратно.
– Эй, – крикнул Ефимка, стараясь обратить на себя внимание девочки.
Та оглянулась, с ненавистью посмотрела на Ефимку и спрятала свое лицо в ладонях. Ефимка протянул ей хлеб, но на его пути встали мальчишки, уже без своих кинжалов, но все равно готовые дать отпор недругу.
Детей по одному подводили к писарю, которому помогал переводчик Биякай. У детей спрашивали имя, затем имя отца, и писарь заносил все в тетрадку с надписью «Список детей горцев, взятых в плен при штурме Ахульго». Мальчиков набралось около сорока. Затем стали записывать девочек. И Ефимка, наконец, узнал как зовут ту, которая так его поразила.
– Муслимат, – сказала она.
– Чья ты дочь? – спросил Биякай.
– Сурхая.
– Самого наиба Сурхая? – удивленно воскликнул Биякай.
– Да, – ответила Муслимат.
– А когда он придет за мной? И еще я хочу к маме.
Биякай засуетился, что-то шепнул писарю и быстро ушел, чтобы доложить начальству о важном открытии. Писарь почесал пером за ухом и посмотрел на стоявшую перед ним девочку.
– Ишь, синеглазая… Дите еще, а туда же – под пули…
Рядом с Муслимат вдруг встал чумазый мальчишка в изодранной папахе.
– Еще один? – удивленно спросил писарь.
– Как звать?
– Али, – назвался Ефимка именем, которое часто слышал.
– Чей сын?
– Умар, – сказал Ефимка.
– Али, сын Умара, – записал писарь и указал Ефимке на стайку ребят.
– Ступай к своим дружкам.
Ефимка подбежал к мальчишкам и протянул руку:
– Салам алейкум!
– Ва алейкум салам, – недоуменно отвечали мальчишки, не понимая, зачем этот русский записался горцем.
Ефимка оглянулся на писаря, а затем показал мальчишкам ручку кинжала, спрятанного у него за поясом. Те все равно не понимали, зачем он это делает. Но это знал Ефимка, решивший сделаться пленным горцем, чтобы спасти из плена Муслимат, а если повезет, то и остальных ребят. И Ефимка увидел, как удивленно, почти восторженно смотрит на него синеглазая красавица, догадавшаяся, что Ефимка рискует ради нее.
Но гордая радость маленького рыцаря оказалась недолгой. Биякай явился с офицером, который забрал Муслимат и увел ее с собой. Ефимка кинулся было ее выручать, но его схватили и водворили к остальным пленным мальчишкам. Теперь плакал и Ефимка, надвинув папаху на глаза, чтобы скрыть слезы бессилия от других мальчишек.
– Фимка! – послышалось вдруг где-то рядом.
Ефимка оглянулся и увидел Михея, своего фельдфебеля, который возвращался в роту с ведром водки, выданной по случаю взятия Ахульго.
– Ты чего тут? – вопрошал Михей, разглядывая пленных мальчишек.
– С волчатами снюхался?
– Я… Я… – не знал, что ответить Ефимка, окруженный мальчишками, которые теперь готовы были защищать и его.
– Живо в роту! – приказал Михей.
– Обыскались уже. Думали, прости господи, подстрелили тебя или камнем зашибло.
– Я что-то не возьму в толк, господин фельдфебель – тряс тетрадкой писарь.
– Сей мальчонка записан Алием, сыном Умара.
– Чего еще? – отмахнулся фельдфебель.
– Ефим он, Пушкарев, ротный воспитанник.
– А чего же тогда лезет в пленную ведомость? – негодовал писарь.
– Вымарывай теперь дурака.
– Не без этого, – гладил по плечу Ефимку фельдфебель.
– Малец, гляжу, в уме повредился. Война…
И Михей увел Ефимку с собой, приговаривая:
– Ну, вот и вся недолга. Ахульга, она, конечно, твердыня, одначе пушки посильнее будут. Поедем, брат домой, на вольную жизнь. А что? Сами их превосходительство генерал-лейтенант Граббе обещались!
