— Всем, кто носит оружие, занять окрестные высоты! На повозках оставаться лишь женщинам и детям!
Магеррам старался держаться близ Абасгулубека. Он гордился, что Абасгулубек не боится принять бой с аскерами в красных фесках, не собирается уступать им.
После долгих переговоров турки убрали пушку. И через несколько минут на том месте, где она стояла, появилась фигура Абасгулубека. Словно радуясь наступившей развязке, повозки, навьюченные ослы и верблюды, отары быстро прошли этот участок дороги.
Абасгулубек стоял на вершине горы почти два часа, пока не проехала последняя повозка.
С той минуты, как Магеррам увидел труп Абасгулубека, ему все время вспоминались события тех дней. Магерраму припомнился даже разговор с дядей, предшествовавший вступлению его в отряд Абасгулубека.
— Я уйду с Абасгулубеком.
— В добрый час, — сказал Кербалай Исмаил. — С ним никогда не останешься в проигрыше. Дай бог, чтобы ты хотя бы походил на его тень.
«Он хотел, чтобы я походил на его тень. Но даже с мертвым с ним трудно сравниться. Дядя никогда не был так рассеян. Даже живого его он так не боялся», — думал Магеррам, подходя к краю пропасти.
— Гамло, эг-гей!
«Гамло, эг-гей!» — отозвалось ущелье.
— Не откликается, дядя, — сказал Магеррам, возвращаясь назад.
— Покричи еще, надо решать, что делать дальше...
Люди Кербалай Исмаила находились здесь с самого вечера. Ночью они разожгли костер из веток можжевельника. Сидели, сбившись в круг. Кербалай ворошил хворостиной угли в костре. Все молчали. Гамло чистил разобранную винтовку. Думал про себя: «Раньше Кербалай ворошил золу, теперь перешел на угли. И нам пора переходить от ружей к пушкам».
Когда рассвело, Кербалай, взяв нескольких человек, спустился в ущелье.
Гамло привел их к дубу. Пригнувшись, Кербалай увидел пару сапог.
— Он не умер! — воскликнул Кербалай.
— Что ты говоришь?
Гамло схватил обеими руками за сапоги, желая одним рывком вытянуть тело из расщелины, но Кербалай остановил его:
— Осторожней, живой — он был враг, теперь...
— Хозяин, трудно разобраться в твоих желаниях. Может, нам еще проливать слезы по ним? Неуже пи ты сожалеешь о случившемся? Ведь они враги!
«Теперь мы уже не враги. Если удалось бы стереть их имена, убить любовь к ним в сердцах людей, мне стало бы намного легче... Хотел бы я знать, сколько мы еще продержимся. Они на все пойдут, лишь бы отомстить нам...»
Вытащив труп Абасгулубека из расщелины дуба и подняв его наверх, Гамло, не сказав никому ни слова, снова спустился в ущелье. И хотя уже прошло много времени, не возвращался.
— Надо действовать. Куда все-таки делся Гамло?
— Его нигде нет, дядя.
— Один бог знает, что он еще может натворить. И без того вокруг одни враги. Поглядите, здесь его конь?
Он подошел к Ширали. Голова Халила все еще покоилась на его коленях. Ширали осторожно опустил друга, подложил под его голову папаху, устало поднялся, вытащил из кармана платок, вытер слезы.
— Что теперь делать, Кербалай? И как могла подняться рука на таких храбрецов?
— Иди достань какую-нибудь повозку, похорони Халила.
Кербалай вспомнил, что наказал тому горожанину прислать телегу за Халилом. «Нет, нет, так лучше. Пусть его похоронит родственник, Ширали...»
Ширали молча отправился в путь. Уходя, несколько раз оборачивался: боялся выстрела в спину.
Вернулся Магеррам.
— Гамло, наверно, ушел пешком, — сказал он Кербалаю. — Его конь здесь.
— А может, оступился, упал? Давайте покричим вместе.
Подойдя к самому краю обрыва, они звали Гамло, а затем вслушивались в тишину. Звук, возвращаемый эхом, напоминал слабую, замирающую дрожь струны.
Послышалось далекое ржанье коня.
— Может, путник? — громко высказал догадку Магеррам, чтобы дядя услышал его.
Человек с винтовкой, сидевший на самой вершине скалы, поднялся и поднес руку козырьком к глазам.
Топот коня послышался уже совсем близко.
...Подняв труп Абасгулубека на площадку, Гамло отправился искать его коня.
«Напрасно упустил Ширали, — думал он, спускаясь в ущелье. Не следовало мне слушать Кербалая. Давно пора поговорить с Ширали по душам. Гнилой зуб лучше вырвать с корнем. Да и того, городского, не следовало отпускать».
Он ускорил шаги. Вышел на тропинку, нагнувшись, стал рассматривать следы. Ему казалось, что он узнает следы коня Абасгулубека. По следам можно узнать, идет конь рысцой или иноходью.
Все следы на тропинке были почти одной величины. Они напоминали метку, что ставил Иман на куче зерна. Следы были затоптаны другими следами, они лепились один на другой, переплетались, как узоры на ковре. Гамло искал среди них след коня Абасгулубека.
— Вот, нашел!
На краю тропинки показались чуть изогнутые следы. Посередине — вмятины от гвоздей.
Гамло нашел продолжение следов далеко впереди. Не поверил своим глазам: «Разве может конь совершить такой прыжок? Нет, не сойди Абасгулубек с коня, наверное, и убить его не удалось бы. Такой конь не оставит в беде. Я должен во что бы то ни стало найти его».
Он шел долго, пока не услышал шорох. Подняв винтовку, бросился к скале, за которой ощущалось какое-то движение. Увидел неестественно откинутую морду, перекошенные, словно от боли глаза коня.
На скале сидели два волка.
Гамло увидел хищника, разрывавшего труп коня. Поднял с земли камень, бросил в гиену. Она взвизгнула и убежала, точно так же как и волки.
Гамло снял с коня новое седло, положил на землю. Глянул на копыто коня. Нет, не эти копыта оставили след, удививший его. «Наверное, это конь Ширали. Его разорвали волки, затем он достался гиене. Так, а куда же дедся конь Абасгулубека? Может, и его разорвали? Ни за что не доверю! Такой конь не дастся волкам!»
Гамло заметил между скал тропинку. Сделал пару шагов к ней и вновь нашел прежние следы. Даже услышал ржанье коня и побежал туда, откуда оно доносилось. Конь стоял мордой к скале, гадом к волку, который никак не мог решиться на прыжок.
Увидев коня, Гамло застонал от радости. Ноги коня были тонки, шея напоминала лебединую, а глаза серые, крупные...
Гамло отогнал волка, подошел к коню; тот даже не шевельнулся. Взял его за уздечку. Вскочил в седло. Конь бросился вперед. Проезжая мимо коня, которого разорвали волки, конь Абасгулубека поднялся на дыбы, заржал, словно призывая кого-то на помощь. Гамло собрал поводья, но безуспешно: казалось, конь рвался в небо. В минуту опасности конь дал оседлать себя, но теперь понял, что несет на себе чужака.
Поняв, что упадет, Гамло спрыгнул с коня, но узды из рук не выпустил. «Если удастся приручить — горя не буду знать».
Гнедой снова взвился на дыбы, пытаясь вырваться из его рук. Накрутив на руку поводья, Гамло нагнулся и сломал тонкую, упругую хворостину. Ударил ею коня по голове. После каждого удара оставалась белая полоса, конь закрывал глаза, откидывая в сторону голову.
Никогда так не били гнедого. Гамло хлестал его до тех пор, пока не обломалась хворостина. Он поставил ногу в стремя, но тотчас отпрянул в сторону, — копыто коня прошло совсем рядом. Поняв, что он не скоро сядет на него, Гамло потянул за уздечку, решившись вести, если придется, даже волоком. Глаза коня слезились. Кто знает, может, конь плакал, а может, один из ударов пришелся по глазам.
Выходя из ущелья, Гамло увидел следы пуль на скале. Кое-где камни, покрытые мхом, раскололись, усеяв вокруг снег осколками. Поднявшись на площадку, Гамло увидел Кербалая. Стоя над мертвыми телами посреди этой площадки, Кербалай Исмаил на фоне голубеющих вдали гор походил на надгробие — высокое, черное, покосившееся.
«Будь на то моя власть, я и вправду превратил бы тебя в надгробный камень».
В какой-то миг он почувствовал, что поводья расслабились. Копь шел теперь споро, с охотой. Гамло тотчас ускорил шаги. В десяти — пятнадцати шагах от Кербалая конь снова заржал. Ржанье отдалось эхом в горах, разлилось по ущелью. Кербалай Исмаил поднял голову. Понял причину исчезновения Гамло. Не сказал ему ни слова. Глянул на коня. Гнедой стоял, высоко под-74 няв голову. Ноздри его расширились, — видимо, почувствовал знакомый запах. Ударил копытом, опустил морду к земле, стал обнюхивать ее. Гамло потянул уздечку, конь вновь попытался вырваться. Послышался голос Кербалай Исмаила:
— Расслабь уздечку...
Конь уже стоял над Абасгулубеком. Провел губами по его лицу, одежде, отпрянул назад, дико заржал.
Кербалай Исмаил отвернулся.
«Я принял на себя бесчестье. И это в мои годы... Когда я умру, как предстану перед всевышним? Что я скажу, когда придется держать ответ? Не стану же я кивать на Гамло? Там ведь никого не проведешь!»
Вчера или днем раньше он и не думал о смерти. Может, смерть Абасгулубека навела его на эти размышления.
«Дай бог, чтобы это было сном. Ведь наяву я не смог бы еще раз допустить убийство Абасгулубека. Сейчас его конь ржет и льет слезы по своему хозяину. А кто станет плакать надо мной? Гамло?!»
