Русские продолжают отступать, не неся значительных потерь. Немцы захватывают пустые пространства, фактически без соприкосновения с противником. Пара перевернутых подвод, да конские трупы, да взорванные колодцы – вот и все, что встречается им на пути!
Чем ближе Кавказ, тем все эфемернее становится связь между отдельными полками и дивизиями. Иногда только клубы пыли на горизонте обозначают смежные колонны войск на флангах.
Теперь уже даже слепому – да всем, кроме фюрера! – было очевидно, что русский Генштаб сумел убедить Сталина отказаться от доктрины «ни шагу назад!» и в будущем гигантские котлы сорок первого с миллионами пленных исключены. А значит, постоянно ускользающий враг всегда будет впереди, и сколько бы немцы ни отхватывали этой выжженной кровавым солнцем степи, он будет так же неуловим, боеспособен и ужасен, как волк-оборотень – «Вервольф».
Йодлю до чертиков хотелось сказать обо всем этом фюреру, да просто выпалить ему все это прямо в лицо! Но он знал, что похожее и в весьма бесцеремонной форме уже высказал ему Гальдер.
– Вы лжете, Гальдер! – истерично крикнул тогда начальнику Генштаба фюрер.
– Вы лжете, Йодль! – точно так же крикнет он ему сейчас.
И Йодль только покорно кивнул головой.
Вдохновленный молчаливым согласием Йодля, Гитлер по-наполеоновски прикрыл ладонью глаза, на секунду задумался, словно прозревая туманное будущее, и вдруг, оторвав руку от лица, резко выбросил ее вперед.
– Йодль! Я уже не раз говорил, что всю ответственность за эту войну перед богом и немецким народом я беру на себя! У вас не должно быть никаких комплексов! Никаких сомнений! Вы все тут ни при чем! На ваши плечи ляжет только легкое бремя победы! А на мои…
Брови Гитлера тяжело сомкнулись, серое одутловатое лицо на миг показалось Йодлю стальным.
– У меня есть две возможности: либо успешно осуществить мои планы, либо проиграть. Если я выиграю, я стану одним из величайших людей в истории. Если проиграю…
Гитлер величественно вскинул голову, оставив незаконченной, быть может, самую сакраментальную для него мысль. В первую секунду Йодль был потрясен такой чудовищной откровенностью вождя. Но уже во вторую вдруг вспомнил, что нечто подобное Гитлер уже говорил, кажется, Шпееру в Оберзальцберге после рандеву с кардиналом Раульхабером. Кажется, Шпеер даже рассказал об этом при встрече с ним и Кейтелем. А может, это разнес по свету кто-то из друзей Шпеера.
Едва ли и сам фюрер, сказав столь исторические слова, не был заинтересован, чтобы они стали достоянием широкой общественности и были увековечены! Как бы то ни было, но теперь Йодль отчетливо, как перед смертью, вспомнил недосказанные слова фюрера.
– Если я проиграю… – он долго тянул тогда паузу, как будто боялся произнести неизбежное, – то буду проклят, презираем и осужден.
И от того, что фюрер почти слово в слово, но уже с нескрываемым театральным пафосом буквально «отлил в бронзе» то, что когда-то сокровенно поведал наедине Шпееру, показалось Йодлю несколько гротескным и даже смешным. В душе он даже позволил себе легкую полуулыбку, так как вспомнил, что «у меня есть две возможности» – было любимым выражением Гитлера. Тот повторял его настолько часто, что одна из служительниц Оберзальцберга как-то исподволь поддразнила его:
– Я знаю, что есть две возможности: либо пойдет дождь, либо не пойдет!
– Йодль! – свалился на генерал-лейтенанта словно налитый тяжелой водой голос Гитлера. – Это еще не все! Ночью я принял ряд важных решений, касающихся перестановок на Южном фронте, которые убедят всех, что моя воля по-прежнему превыше всего. Эти решения могут показаться вам странными, но они продиктованы моей интуицией, а моя интуиция пока, как супернадежнейший пистолет «вальтер», редко давала осечку! Я убежден, что никакое крючкотворство старых генералов никогда не заменит суровой нордической интуиции, потому что война всегда порождение скорее духа, чем ума! Бисмарка прозвали «железным канцлером», потому что он железной рукой претворял в жизнь тайные порывы своей души! Итак, я приказываю экстренно перебросить под Ленинград главные силы 11-й армии Манштейна. Еще до зимы Ленинград, эта цитадель большевизма, должен пасть к нашим ногам!
Гитлер с трудом перевел дыхание, болезнь все же давала о себе знать. Воспользовавшись паузой, Йодль успел вставить в бесконечный монолог фюрера свое слово:
– Но… мой фюрер! Армия Манштейна ждет приказа ударить на Кавказ со стороны Крыма! Вам не кажется, что…
– Мне никогда ничего не кажется, Йодль! – сразу же помрачнел Гитлер, любое возражение мгновенно растравляло его душу до крови. – Кавказ возьмут без Манштейна! Армия Манштейна нужна под Ленинградом! Кроме того, мотопехотную дивизию СС «Лейбштандарт» приказываю отправить во Францию на отдых и переформирование в танковую дивизию. Точно так же, моторизованную дивизию «Великая Германия», как только наши части выйдут к Манычской плотине, перебросить во Францию в распоряжение Верховного командования. По моим сведениям, вскоре ожидается вторжение союзников в Западную Европу. А здесь «Великая Германия» только зря ест горючее! Мы должны учиться у русских воевать до последнего солдата, а не плодить дармоедов!
Йодль машинально конспектировал приказы Гитлера. Он хотел сказать, что незапланированная переброска с атакующего Южного фронта семи самых боеспособных дивизий лишит его последнего резерва, что если у армии не осталось никаких резервов, то борьба до последнего солдата не имеет никакого смысла. Уже ни на что не надеясь, он все же рискнул перебить сгорающего в адском огне эйфории фюрера:
– Мой фюрер! Разрешите тогда перебросить на Кавказское направление итальянский Альпийский корпус! В армии Листа всего три горные дивизии, а Альпийский корпус под Сталинградом абсолютно бесполезен.
Но Гитлер, в момент высочайшего подъема духа нагло перебитый Йодлем, менее всего был склонен к компромиссу:
– Чушь! Всему свое время! Время сеять и время жать, время собирать… и так далее! Продвигая Альпийский корпус вслед за 6-й армией Паулюса, мы вводим противника в заблуждение относительно наших планов… на Кавказе!
Ошеломленный непостижимой логикой и фантазией фюрера, а главное, его неудержимым натиском, Йодль и на этот раз промолчал. Кто бы мог подумать, что еще ночью умиравший Гитлер утром будет полон такой всесокрушающей дурной энергией!
А Гитлер вдруг вспомнил, что в ставке находится Ева Браун, его славная Чапперль! И что уже завтра утром, повинуясь его же приказу, она уедет прочь, и что он совсем забыл о данном ей ночью обещании: в личном бункере, на бетонном полу, в кромешной тьме!..
Он тут же потерял всякий интерес к Йодлю. Предвкушение мгновений, проведенных на прекрасном теле своей возлюбленной, насквозь пронизанном живыми и мертвыми лучами, идущими из самых недр Земли, воистину стоили и Кавказа, и Сталинграда, а возможно, и всей жизни!
– Вы все поняли, Йодль?! – уже небрежно бросил он окончательно впавшему в ступор генералу – Тогда действуйте! И попрошу без этих ваших… – Гитлер долго рылся в памяти в поисках подходящего слова, а когда нашел, оттаял душой, – без этих ваших генеральских афоризмов! Вы, слава богу, не Ларошфуко! И даже не генерал Гот!
18 июля 1942 года. «Вервольф». ПолденьВ бункер Гитлер и Ева спустились без сопровождения. Раттенхуберу было строжайше приказано никого к ним не допускать и своего присутствия не обнаруживать. Раттенхубер, как всегда, все понял правильно. У входа в бункер охрану не выставил, но все подходы к нему были жестко заблокированы.
После испепеляющей жары на поверхности, подземелье поразило первозданной свежестью. Мощные вентиляторы беспощадно убивали малейшую сырость и затхлость, приглушенный свет располагал ко сну и размышлениям. Но скучная геометрия узких комнат, нищенская скудость обстановки и какая-то потусторонняя тишина произвели на Еву удручающее впечатление. Она вся съежилась и ни за что не хотела отпустить руку своего кавалера.
Рыцарским жестом фюрер распахивал двери комнат и, хотя везде бросались в глаза одни и те же столы, стулья и вмонтированные в стены сейфы, с гордостью комментировал назначение каждого закутка.
Ева вымученно улыбалась в ответ, всем своим видом пытаясь убедить Гитлера, что все виденное и слышанное ей безумно нравится.
Наконец Гитлер широким жестом распахнул перед ней дверь спальни с походной кроватью и настоящим персидским ковром. Глаза Евы заметно оживились: некое подобие домашнего уюта в суровой солдатской обители искренне тронуло ее, в общем-то, одинокую душу.
– Входи, входи! – Гитлер перешел на таинственный шепот. – Видишь, тут ничего лишнего! Лишние предметы поглощают энергию недр и космоса и гасят ее. Садись прямо на кровать, Чапперль! Ни одна женщина никогда не входила в этот бункер и никогда не войдет! Но ты заслужила эту великую честь! Ты связана со мной незримой ариадниной нитью. Возможно, когда-нибудь в поисках вечного успокоения мой мятежный дух переселится в твое тело. Поэтому от тебя у меня нет и не может быть тайн!
