Николай Михайлович закурил.
— В Кремль въехали через Боровицкие ворота и сразу за угол. Обогнули дом Верховного Совета, поднялись на второй этаж. В приемной сидел Постышев, секретарь, следующая комната — зал ожидания. Там находился Власик. В зал мы вошли втроем. Когда Власик распахнул дверь в кабинет, Меркулов неловко, но сильно ткнулся в меня, и я против воли сделал шаг вперед. Берия покосился, но промолчал. Пришлось зайти. О кабинете рассказывать?
Я кивнул.
— Кабинет просторный, как я уже сказал, на втором этаже служебного корпуса, расположенного за Верховным Советом. Ближе к двери большой стол для заседаний — за столом сидели Калинин, Ворошилов, последним Молотов, подальше от членов Политбюро Маленков. Он что-то писал в блокноте. Мы вошли и встали у порога. Меркулов держался так, что мне показалось, вот-вот грохнется в обморок. Не знаю, может Сталин любил пугать его, но начал он именно с Всеволода Николаевича. Правда, сначала подошел к нам, поздоровался, на меня глянул вскользь. Затем, обращаясь к членам Политбюро, спросил:
— Как нам поступить с товарищем Меркуловым? Как партия должна поступить с наркомом госбезопасности, позволяющим себе писат песы.[17] Что вы можете сказать по этому поводу, товарищ Меркулов?
— Это никак не мешает мне выполнять свои служебные обязанности, товарищ Сталин.
— Значит, вы пишете песы в свободное от работы время?
— Так точно, товарищ Сталин.
— Значит, у вас много свободного времени, товарищ Меркулов?
— Не-ет, товарищ Сталин.
— Я думаю, и товарищи по Политбюро поддержат меня, что у вас должно быть мало свободного времени. Если мало времени, значит, песа не может получиться удачной. Вы согласны, товарищ Меркулов?
— Согласен, товарищ Сталин.
— Вот и хорошо. Запомните, товарищ Меркулов, литературным творчеством займетесь, когда переловите всех шпионов. Тогда у вас будет много свободного времени, и песы будут получаться хорошие. Как, например, у Булгакова. А пока шпионы гуляют на свободе, вам следует усердней исполнять свои прямие обязанности. Например, что вы можете сказать о Шееле?
Берия не упустил момент и сделал шаг вперед.
— Дело находится в стадии завершения. Скоро оно будет передано в суд.
— Вы уверены, товарищ Берия, что НКВД выкорчевал все сорняки, виращенные этим матерым шпионом?
— Так точно, товарищ Сталин.
— Ви хотите сказать, что нашли его сына?
— Так точно, товарищ Сталин.
— Где ви его нашли?
— В Одессе, в пехотном училище имени Клима Ворошилова.
Ворошилова поперхнулся от такой наглости.
— Непростительная халатность!.. — воскликнул он и всплеснул руками. — Необходимо немедленно начать расследование…
— Подожди, Клим, — прервал его Сталин, потом, обратившись к Берии, поддержал Ворошилова. — Действительно, куда забрался! Он у нас все военные секреты выведает! Как же вы обнаружили его?
Берия кивнул в мою сторону.
— Этим делом занимается младший лейтенант Трущев.
Сталин подошел ко мне и благожелательно — видно, ему пришелся по душе мой малый рост, — спросил.
— Как вам удалось отыскать врага, товарищ Трющев?
— На подсадного, товарищ Сталин.
— То есть, — удивился хозяин кабинета.
— В процессе следствия было обнаружено, что у Алексея Шееля есть двойник…
— Кто? — насторожился Сталин.
— Сын полковника Разведупра Закруткина Константина Петровича.
— Вы даете отчет своим словам? — с откровенной неприязнью спросил Сталин. — Я знаю Закруткина, инициативный товарищ. Теперь оказывается, у него есть сын, похожий на шпиона?
— Анатолий Закруткин не имеет никакого отношения к преступной деятельности Алексея Шееля. Они просто очень похожи друг на друга.
— У вас есть фотографии? — заинтересовался Сталин.
— Так точно, товарищ Сталин.
— Покажите.
Я вытащил из папки несколько фотографий. Сталин некоторое время рассматривал их, затем протянул Калинину. Тот поцокал языком, произнес «ай-яй-яй» и передал Ворошилову. Этот, словно желая подчеркнуть, куда может завести халатность, выразился внушительно — «да-а-а…» — и передал фотографии Молотову. Наркоминдел ничего не сказал, только выразительно усмехнулся и положил фотографии на стол так, что Маленкову пришлось тянуться за ними. Георгий Максимилианович тоже промолчал, правда, в блокнот записывать перестал. Работая в кадрах под началом Ежова, он и не такое видывал.
Я стоял как вкопанный, ожидая самого худшего для себя, для Закруткина, для его сына и, не поверишь, для молодого Шееля.
— Как старший Шеель держался на допросах? — поинтересовался хозяин кабинета, обращаясь к Трущеву.
Берия откровенно напрягся, однако Трущев решил сказать правду.
— Он молчал. Мы применили несколько подходов — бесполезно. Барон — матерый и крепкий враг, товарищ Сталин.
— Как же вы добились показаний, товарищ Трющев?
— Мы подготовили Закруткина, затем продемонстрировали его старику.
— Хорошо подготовили? — живо поинтересовался Молотов.
— По полной программе, товарищ Молотов, — отрапортовал Трущев. — Кровь хлестала как из борова.
— И Барон сразу раскололся? — не поверил Сталин.
— Так точно, — ответил я.
— Да, — согласился Сталин и, обращаясь к Берии, выразил одобрение. — Твои молодцы умеют допрашивать.
— Это был психологический ход, товарищ Сталин, — объяснил Берия.
— Ха, ход, — усмехнулся Сталин и пригладил усы. — Впрочем, черт с ним, с Шеелем! Как мы должны поступить с этим шпионом?
Молотов подал голос.
— Шуленбург намекает на возможный обмен.
— Мы шпионов на предателей не меняем. Хотя просба посла дружественной державы заслуживает внимания. Что вы предлагаете, товарищ Берия?
— Закон позволяет сохранит ему жизн.
— Кому — старшему или младшему?
— Обоим, — уточнил наркомвнудел.
— Так, — высказал свое мнение Сталин. — Враги сжигают наши лесопилки, убивают наших граждан, а вы предлагаете сохранить им жизн?
— Суд решит, товарищ Сталин, — выкрутился Берия.
— Суд, конечно, решит, но суд не может решить политический вопрос — как поступить со старшим Шеелем?
— Революционный долг, товарищ Сталин, требует от нас бить безжалостними с врагами революции.
— Это верно. Но пролетарская сознательность подсказывает, если старый Шеель — враг матерый, то молодой, к тому же имеющий двойника, мог бы пригодиться. Товарищ Трющев, — обратился он ко мне, — старик сумел опознать подмену?
— Никак нет, товарищ Сталин. Он заплакал.
— Как заплакал?! — удивился Сталин. — Слезу пустил?
— Так точно.
— Вот так раз! Значит, можно предположит, что высокопоставленные чиновники в Германии, увидев сына Шееля, тоже пустят слезу. Почему бы нам не воспользоватся удобным случаем? Как вы считаете, товарищ Трющев?
— Это невероятно сложно, товарищ Сталин.
— Это хорошо, что вы понимаете меру ответственности за порученное дело, однако партия учит, что для коммунистов нет и не бывает невыполнимых заданий. Как вы считаете, товарищ Меркулов?
Меркулов моментально согласился с вождем.
— Вот и поработайте над возможностью подмены молодого фашиста нашим проверенным товарищем. Он член партии?
— Он — комсомолец, товарищ Сталин.
— Вот и хорошо. Лаврентий, обрати особое внимание на эту операцию. Какое название лучше всего отразило бы ее сут.
Никто не посмел рта раскрыть. Сталин подошел к своему письменному столу, выбил трубку, разломил две папиросы «Герцеговина Флор», набил трубку, не спеша прикурил, потом, повернувшись к собравшимся, внес предложение.
— Предлагаю назвать эту операцию «Близнец».
После короткой паузы он добавил.
— А насчет старого Шееля, товарищ Берия прав — как наш советский суд решит, так и будет. Верно, товарищ Трющев?
— Так точно, товарищ Сталин.
* * *
Два дня у Трущева не было отбою от желающих пожать ему руку. Чины, которые прежде едва козыряли в ответ, теперь зазывали молодого оперативника в свои кабинеты, расспрашивали о житье-бытье, старались наладить отношения — в случае чего, ты, Трущев, не стесняйся, заходи, поможем. Единственным человеком, не обратившим никакого внимания на милость вождя, был Федотов и в какой-то мере Берия. Он, правда, упрекнул новоиспеченного лейтенанта.
— Зачем ти послушался Меркулова и поперся в кабинет?
Николай Михайлович, мимоходом отметив, что и этот начал называть его Трющев, начал оправдываться.
— Товарищ Меркулов споткнулся и толкнул меня. Я против воли шагнул, потом уже было поздно. Власик глядел на меня во все глаза.
— Он на всех так смотрит, кто в первый раз. Буквально как рентген. Хорошо, что у тебя по Алексу Шеелю?
