По возвращении в Шинон был созван королевский совет. Я выступил в защиту Жанны, и меня поддержала королева Иоланда. В конце концов, учитывая бедственное положение страны и, в частности, Орлеана, король решил прибегнуть к помощи, которую предлагала Жанна. А тем временем, покуда мастер Жемон Рагье ковал для Девы доспехи, я отправился по городам и весям собирать войско. А тем временем Жанна готовилась к походу — училась владеть копьем и мечом. Мало-помалу ее горячность передалась рыцарям и их вассалам. И вот 28 апреля, развернув штандарты и грянув «Veni Creator…»[16], мы выступили в поход…
Мастер Фома:
— Монсеньор Жиль возвеличился уже с первых дней войны. По сути, на нем лежало командование всеми королевскими войсками. Однако своим высоким положением он был обязан не столько личным талантам — они еще не успели проявиться, — сколько благорасположению, коим пользовался при дворе его родственник Жорж де Латремуай. Но об этом, кроме меня, мало кто знает. Жиль тайно обещал служить Латремуаю и поддерживать его своею властью и состоянием: «Не на живот, а на смерть за всех и против всех во имя милости и любви короля». По повелению Жиля я написал копию сего договора и дал клятву никому не открывать его содержание. Но нынче я уже могу нарушить эту клятву.
Вильгельм де Лажюмельер:
Лажюмельер на мгновение задумывается — перо повисает в воздухе. Один из огромных псов подходит, садится рядом и кладет морду Вильгельму на колено. В глазах животного проступает нечто человеческое. Собака чувствует — в душе хозяина что-то происходит, хотя не понимает, что именно, и чуть слышно скулит. Это породистый «сен-луисский» пес ровного серого окраса, с короткими ушами. Лажюмельер окунает перо в чернильницу. И пишет:
«Могу засвидетельствовать, что Жиль служил Жанне верой и правдой, хотя бродили слухи, будто он состоял в тайном сговоре с Латремуаем, на пастушку взирал свысока и был повинен в Кампьеньской измене[17]. На самом же деле, когда мы, бывало, о чем-то спорили, он стоял за Жанну горой. Это потом Жиль погряз в распутстве и безудержном бесчинстве, а на службе у Девы, он, не скупясь, тратился на содержание и довольствие многочисленного войска, которое пополнялось с каждым днем. Я не лез к нему в душу, однако могу подтвердить со всей ответственностью, что рядом с нею он жил так, как ему велело сердце, — их связывало настоящее товарищество по оружию. Многие командиры, особенно знатного происхождения, были настроены по отношению к Жанне весьма холодно, если не сказать враждебно. А Жиль, когда того требовали обстоятельства, с готовностью выполнял все ее приказы и советы.
Едва прибыв в Блуа, мы начали спорить о том, как быстрее помочь Орлеану. Жанне надоели в конце концов наши пустые препирательства, и она отправилась туда с обозом продовольствия под небольшой охраной. Жиль поспешил за ней. Оценив положение в городе, Жанна поняла, что надо делать, и отправила Жиля вместе с Лаиром в Блуа с поручением стянуть к Орлеану главные наши силы. Поручение показалось нам не из легких: споры наши все не утихали, и каждый командир настаивал на том, что действовать надо непременно и только по его плану, учитывая прежде всего его доводы. Но сказал свое слово Жиль — и споры тут же утихли.
Вскоре, помнится, случилось одно невероятное событие — оно доказало, что Жанна и впрямь обладала даром творить чудеса, и дар сей был, несомненно, от Бога. Когда наши передовые части попытались было переправиться через Луару, оказалось, что вода в реке стоит очень низко, и лодкам по ней не пройти. И вдруг, после того как Жанна воздала Небу молитвы, вода поднялась; паруса наполнились ветром, и мы благополучно переправились на другой берег, и даже быстрее, чем ожидали. Услыхав про это, воины, ожидавшие в Блуа приказа о выдвижении, в один голос воскликнули: „Да здравствует чудо!“ — и тронулись следом за нами.
Потом были и другие чудеса. С прибытием Жанны жители Орлеана воспряли духом: ибо за долгие месяцы осады, во время которой англичане обложили город, возведя вокруг него шестнадцать фортов, они совсем отчаялись. И вот теперь, узнав о появлении Жанны, орлеанцы уверовали в свою победу, потому как Жанна была для них не простой смертной, а ангелом, ниспосланным самим Господом, девой-спасительницей, чье пришествие предсказывали многие прорицатели! Святая вера придала им храбрости — пока англичане, Бог весть почему, ждали у моря погоды, горожане решили — хватит сидеть сложа руки, и сами перешли в наступление. Годоны и опомниться не успели, как французские войска вошли в Орлеан. Я часто спрашивал себя, как получилось, что неприятель позволил нам беспрепятственно овладеть городом, однако логичного ответа так и не нашел — либо старый Тэльбот[18], уже загодя знавший о нашем приближении, намеренно не стал чинить нам препятствий, чтобы затем покончить одним махом с орлеанским гарнизоном и армией Карла VII, либо Господь попросту лишил его разума.
4 мая мы штурмовали крепость Сен-Лу. Помню, как Жанна не находила себе места, оттого что запаздывало подкрепление, и то и дело восклицала: „Кровь французов льется на землю!“ Она сама повела войска на штурм — уверенно и отважно, как истинный, видавший виды полководец. Однако, покуда мы продвигались к форту, в ней вдруг пробудилась ранимая женская натура: при виде убиенных, чьими телами была завалена земля, и раненых, бьющихся в пыли, на глазах у нее выступили слезы жалости. Жиль был все время радом с Жанной и, как мог, утешал ее. В бою он не раз прикрывал ее и щитом, и мечом, и вместе с нею призывал воинов к отваге, нещадно хлестал трусов плетью и высмеивал англичан. Тот день принес нам первую победу, и многие командиры, окрыленные удачей, захотели уже на другой день идти на приступ следующей крепости. Но Жанна сказала: „Завтра день Вознесения Господа нашего. Из почтения к Нему я не стану воевать, сложу на время оружие и лучше приму Святое причастие“. Жиль поддержал Жанну и первый последовал ее благому примеру.
В тот же день в моем присутствии она написала послание в неприятельские крепости: „Англичане, у вас нет никаких прав на Французское королевство, а посему Царь небесный повелевает вам через меня, Деву Жанну, покинуть крепости и убираться восвояси, а нет, не миновать вам беды, да такой, что память о ней останется в веках. Предупреждаю вас в третий и последний раз — более писать не стану. Жанна“. Послание прикрепили к стреле, и лучник, выпустив ее, воскликнул: „Получите-ка добрую весточку!“ На что англичане ответили: „Знать, арманьякская блудница и впрямь все никак не уймется!“
В пятницу мы захватили Августинскую крепость. И многие посчитали, что наступление надо приостановить, пока не подойдет помощь от короля. Но Жанна ответила им: „Вы считаете так, а я совсем иначе, и поверьте, все, что указал мне Господь, будет исполнено в точности“. А еще она предсказала, что быть ей раненой. И слова ее исполнились точь-в-точь: в субботу во время штурма Турнельской крепости ей в плечо угодила вражеская стрела. Однако после того как армейские лекари обработали рану оливковым маслом и смазали салом, Жанна, точно одержимая, снова ринулась в бой с криком: „Класдас! Класдас! Сдавайся на милость Царя небесного! Ты назвал меня блудницей. И мне жаль тебя и тех, кто с тобой…“ И крепость пала. Защитники ее погибли, а Класдас, в тяжелых доспехах, кинулся в Луару — и сразу же камнем пошел ко дну.
В воскресенье англичане спустили флаги, покинули форты и убрались к дьяволу. За Жанной шествовал весь Орлеан. Орлеанцы восхваляли также и Жиля — о его заслугах, храбрости и беззаветной преданности Жанне говорили все. Всех удивило то, что во время осады Турнеля, длившейся с утра и до самого вечера, Жиль неотступно следовал за Жанной — куда она, туда и он. Довольно странно, однако, что такой человек, как Жиль, самовлюбленный и избалованный славой, ничуть не завидовал лаврам Жанны. Напротив, ему даже в радость было глядеть, как люди, обступив со всех сторон Жанну, восседавшую на коне, благоговейно припадали к ногам ее, силясь непременно коснуться устами шпор, сапог или руки. Во время процессии я был рядом с Жилем и могу сказать со всей уверенностью — в душе он торжествовал. Лик его преобразился — привычного сурового надменного выражения как не бывало. Вот вам тайна, которую мне так никогда и не удалось постичь…»
Жиль:
— Вы заявили, — продолжает брат Жувенель, — будто рядом с Жанной наконец «обрели счастье» и стали совершенно другим человеком — ив мыслях, и в деяниях. Почему?
— Еще раз говорю, Жанна была посланницей Божьей — я это понял задолго до того, как она освободила Орлеан и одержала другие победы. То был ангел во плоти.
— Отчего вы так решили? Может, причина тому — ее пророчества?
