- Не иначе принял ты самого крепкого вина — не к добру такая бравада. Здесь не место выпячивать грудь и похваляться своей храбростью, якобы все тебе нипочем!
- Нужна мне заговоренная кольчуга, — упрямо твердил Рюрик. — Не сомневайся, я вынесу испытания, какими бы они ни оказались.
- Смотри, как бы ты не выскочил из этой лощины подобно зайцу, — заявил колдун. — Ведь сам не знаешь, на что решился!
Рюрик ответил упрямо:
- Знаю одно — Рунгу теперь не сносить головы!
И тогда они спустились в лощину, и сделалось совсем темно. Отмонд между еловых корней развел костер, но кидал в него не сучья, а сырой папоротник, и дым стлался над самой землей. Затем он велел сесть ярлу на землю и дал отхлебнуть своего зелья. Каких только россказней не наслушался Рюрик о том зелье, но отхлебнул не мешкая, и Отмонд сказал:
- Теперь смотри во все глаза. Не увидишь ли сову в чаще? Не заметишь ли пробегающую лесную мышь?
И тогда Рюрик взглянул и увидел ночную сову, которая притаилась среди ветвей, и бегающих в зарослях мышей — и каждый стебель, каждый сучок так ясно увидел он, как будто бы был день. Отмонд сказал:
- В полночь, когда луну скроют горы, придут сюда два слепых тролля. Хоть они и не лишены слуха, ничего не стоит, затаив дыхание, спрятаться от них. Они же примутся подыскивать место себе, чтобы сесть, и начнут ощупывать землю своими лапами, прежде чем опустить на нее свои зады. Вот здесь–то не мешкай. Как только один из ублюдков начнет опускаться, подстели на то место свою кольчугу, а как только тролль сядет на нее, кричи что есть силы… Когда подскочит тролль, выдерни ее и беги не оглядываясь. С тех пор кольчуга будет заговорена. Смотри же, не испугайся, когда разглядишь их морды и услышишь их рычание, — медведь издает писк в сравнении с тем рычанием.
Рюрик вот что сказал на это:
- Поистине, Отмонд, страх — господин Мидгарда! Но что тролли, пусть они даже все соберутся на этой поляне, в сравнении с горой Бьеорк?
Тогда Отмонд дал ему еще зелья и спросил:
- А теперь не слышишь ли ты свист ветра в далеком фьорде, и стоны китов в море, и плач подземных духов в самой глубине земли? Доступны слуху твоему вздохи листьев подорожника и шепот омелы?
То ли дело было в проклятом Отмондовом зелье, то ли впрямь помогало оно открыть глаза и насторожить уши, но мог теперь поклясться бьеоркский ярл, что не было такого шороха или скрипа во всем Мидгарде, который бы он не услышал! А Отмонд знал свое дело и подбросил в костер сырых веток, и дым так выедал глаза, что невозможно стало находиться рядом с костром. Колдун сказал:
- У тех троллей волчий нюх, лишь дым папоротника может сбить их со следа, поэтому, пока не затрещат деревья и не раздадутся шаги, от которых сотрясаются склоны и катятся камни, — усердно бросай папоротник в огонь, как бы ни хотелось тебе разогнать этот дым и подышать свежим ветром. И он дал отпить еще зелья, и ярл отпил без всякого страха, и услышал, и увидел все, что находилось вблизи него и на расстоянии, — и слышал он писк и шуршание кротов, полевок, и всяких других подземных жителей, и даже глубокие вздохи земли. Тут все затрещало, да так, что посыпались в лощину камни, и Отмонд исчез как провалился, а шум стоял такой, словно скалы сами собой выворотились из гор и направлялись сюда. Задрожала в лощине земля, Рюрик, хотя и звенело в его ушах от тяжелых шагов и все тряслось и качалось, так твердил:
- Не позже, чем завтра, Корабельщик потеряет голову!
И тогда увидел он троллей, огромных, точно два утеса, и носы обоих казались валунами, а рты — пещерами. И ноги их были словно каменные столбы. Были они слепыми, и мох рос на пустых глазницах: тролли стали топтаться и нащупывать место, где бы сесть. Ноздри их раздувались, да вот только дым мешал им, и взялись они чихать — гул пошел по всем окрестным горам. Рюрик не мешкая бросил кольчугу на то место, на которое собрался сесть один из троллей, и не уставая твердил себе:
- Завтра уже попрощается Рунг со своей плешью.
И когда тролль опустился на кольчугу и земля содрогнулась, Рюрик закричал что есть силы. Тролль, вскочив, принялся реветь и метаться и хватался за стволы елей, и так тряс их, что те трещали, словно щепки. Товарищ его также взялся метаться по поляне. Раздували ноздри чудища, да вот только дым мешал им принюхаться, а Рюрик, не забыв про кольчугу Гудмунда, полез из лощины и не думал оглядываться, хотя повсюду все ходуном ходило, словно сама Хель выглянула из своих пещер. Начался настоящий камнепад; камни сыпались дождем, и приходилось от них увертываться, но бьеоркский ярл твердил:
— Последнюю ночь гулять Рунгу по этой земле!
Выбрался он целым и невредимым, и зелье потеряло свою силу, стало тихо, как и бывает тихо ночью в горах, — лишь кольчуга прадеда звенела у него на плече, ржавчины на ней как не бывало. Здесь появился Отмонд и признал, что Рюрик, несмотря на совсем странное в последнее время поведение, превзошел хладнокровием даже своих отца и деда, и еще сказал, что довольно с него, Отмонда, — у наследника Бесхвостой Лисы есть теперь заговоренная кольчуга, которую отметили сами тролли, и с этих пор никакая стрела, секира или меч не смогут ее пробить, а тот, кто наденет ее, окажется бесстрашнее самого Хеймдалля.
Хромоногий Эйольв, сын Торхеля Пахаря, пас овец у подножия Бьеорк–горы. К этому Эйольву никто серьезно не относился: был он с раннего детства странным, и часто беспричинно смеялся, и разговаривал сам с собой. Кроме того, мальчишка любил ловить ящериц и лягушек, но не убивал их, а держал в кадках у себя дома. Каждый год выбирали его пастухом, а платили его отцу мукой и пивом. Был этот Эйольв тих и безвреден, словно раб, и никто никогда не видел его опечаленным — ходил он босиком летом и зимой, ветхая одежда вся на нем расползалась, но он не надевал новой; даже спал, не снимая ее. Так случилось, что оказался он в тот день на пути ярла, благородного и хитроумного Рюрика, от одного имени которого теперь трепетали южные страны, — и едва успел спрятаться от Надежды Викингов, как теперь некоторые величали сына Удачливого. Рюрик, про удачный поход которого Эйольв немало уже был наслышан, весь в славе своей и в кольчуге, которая так блестела на солнце, что слепила глаза, взбирался на гору. Овцы, испугавшись, бросились врассыпную, а мальчишка невольно воскликнул:
— Не с самим ли Фенриром собрался на поединок свободный? Неостановим он, и вряд ли есть сила, способная его сейчас удержать. Сын Одина — вот ему имя. Ах, вот если бы я мог надеть блестящую эту чешую и, подобно берсерку, сжимать так меч, как сжимает его господин фьорда!
Здесь он посмотрел на свою хромую ногу и засмеялся сам над собой.
Вскоре тот же Эйольв, увидев, как, звеня и гремя, покатился вниз сын грозного Олафа, сказал себе:
— Эге! Видно, Неостановимый что–то забыл в долине, иначе не промчался бы мимо с такой поспешностью. Возможно, не захватил с собой щит, секиру и еще пару копий. Куда же он забирался? И что его так напугало?
Почесал он затылок, немало озадаченный увиденным, — и на всякий случай решил держать язык за зубами.
Никто не понимал, отчего бьеоркский ярл еще более помрачнел и замкнулся в себе. Люди фьорда стали удивляться ему еще больше. Так что, когда к сыну Удачливого пришла двадцать третья зима, сделался он уже известен у всех норвегов, датчан и свеев не только как удачливый викинг, взявший большую добычу у франков и принятый с почетом греками в самом Миклагарде, но и как при всем этом человек малость не в себе, подобный Эльвиру Детолюбу или Рунгу Корабельщику. Прослыл он к тому же и самым молчаливым ярлом по всему побережью. В тот год умер Хальвдан Черный, и всем стал заправлять сын его, нетерпеливый Харальд, — все сразу пошло так, как того опасались умные люди. Харальд показал свой характер и начал силой склонять к повиновению свободных ярлов. К тому времени набрал он большую дружину, почти всю из выходцев упландских фьордов. В тот же год Астрид, мать Рюрика, занемогла. Много дней лежала она в доме и чахла, но все думы ее были о сыне. Рюрик часто уходил из дома. А куда, никому не говорил, и послала она раба за ним тайно проведать, где он может находиться. Раб проведал и донес своей госпоже, что уходит молодой ярл к подножию Бьеорк–горы, и там сидит на валуне целыми днями, и ничем другим не занимается. Астрид прошептала: «Славное занятие для викинга». И еще больше встревожилась. Болезнь же так на нее навалилась, что дышала она с трудом, и никто не мог ей помочь, и не помогали Отмондовы отвары, хотя тот в поисках нужных трав всю долину облазил, — часто кровь шла из ее горла. Когда же пытались ей помочь, одно отвечала с горечью жена Олафа:
— Сын мой, Рюрик, нуждается в помощи…
Не скрывала уже Астрид от остальных своей тревоги и часто просила задернуть полог кровати, чтобы оставаться одной. Задергивали тот полог, и оставалась она наедине со своими думами, а думы ее были тяжелы, точно камни.
