Горнорудная и морская держава, Кипр в это время состоит из десяти городов-колоний микенского типа. Он насчитывает тридцать портов и торгует с такими отдаленными регионами, как современная Венгрия. У него есть фактории в Финикии, в то время как финикийцы разместили свои фактории на его берегах. И он сотрудничает с великой микенской цивилизацией, с XV века до н. э. окончательно вытеснившей критскую талассократию.
Тут начинается Троянская война.
Участие Кипра в коалиции, похоже, отличалось крайней осмотрительностью. Кинир, один из его царей, послал грекам пятьдесят кораблей, из которых на плаву был лишь один. Остальные сорок девять представляли собой глиняные модели, сделанные искусными кипрскими гончарами. Таким образом царь словно говорил: «Вот какой у нас флот, и мы пошлем его вам, только если дела примут хороший оборот». Дела приняли оборот не очень хороший, во всяком случае хуже, чем мы привыкли представлять себе, читая Гомера.
Конечно, Троя пала и была сожжена. Но представьте себе, что было бы, если бы история наполеоновских войн заканчивалась пожаром Москвы: великая армия выглядела бы несомненной победительницей. Не исключено, что и у ахейской коалиции была своя средиземноморская Березина. Потому что и убийство Агамемнона сразу по возвращении домой, и то, что случилось с другими царями, которые все, за исключением престарелого Нестора, были убиты, свергнуты, изгнаны, да и история Одиссея, годами скитавшегося по морям, в то время как его соперники пировали у него во дворце на Итаке и преследовали его жену, — все это мало похоже на возвращение победителей.
Итак, Кипр благоразумно не принял участия в походе. И все же если есть на свете страна, где можно увидеть, потрогать, пощупать предметы и мебель времен Гомера — который, впрочем, жил два столетия спустя после Троянской войны, — это Кипр.
Удивительные царские захоронения Саламина, раскопанные совсем недавно и представшие нашему взору в совершенно потрясающем виде, сразу погружают нас в эту легендарную эпоху с ее жестокими обычаями. Царская колесница со ступицами и ободьями из бронзы, двадцать девять столетий назад застывшая в неподвижности на дромосе — каменном пандусе, ведущем в глубь могилы, — два конских скелета по сторонам дышла, а рядом с конскими — скелеты рабов, также принесенных в жертву перед могилой их господина, — все это потрясает. Сам же царь внутри склепа рассыпался в прах вместе с бывшими символами своего могущества, из которых сохранилось лишь кресло, инкрустированное слоновой костью, в точности такое же, как кресло Пенелопы, описанное Гомером.
Две величайшие литературы Античности, греческая и древнееврейская, воспели Кипр через века, способствуя его славе. После Гомера, прославившего благоухающий остров прекрасных дворцов, после Гесиода, поведавшего историю рождения на его берегах прекрасной богини, Исайя, назвавший остров его еврейским именем — Кипим, — предсказал, что через него погибнет Тир. Затем Иеремия, Иезекииль, а еще позже Даниил и Маккавеи говорили о кедрах Килима, восхваляли корабли Килима и ждали от них спасения. Карфаген находился еще в самом начале своей истории, Рим только-только родился, когда весь средиземноморский восток называл Кипр, или Киттим, землей makaria — землей счастья.
Это счастье не только благотворно сказывалось на искусствах и торговле; оно еще и вызывало вожделение крупных империй. И если мы знаем, что Кипр поставил царице Семирамиде ее флот, который курсировал затем по Тигру, не менее известен и тот факт, что кипрские правители были вассалами знаменитого ассирийского царя Саргона. В V веке им приходится покориться египетскому владычеству. Тогда-то и начинается игра между тремя континентами за владение Кипром, за влияние на него, за контроль над ним; игра тонкая и дипломатичная, но подчас трагичная и кровавая, о которой можно сказать, что она длится до сих пор.
В надежде на относительную самостоятельность киприоты меняют египтян на персов, поставляя Ксерксу часть его флота. Но в ходе греко-персидских войн они точно так же меняют персов на греков, с которыми еще с микенских времен связаны этническими и культурными узами.
Однако географически расположенный ближе к анатолийским берегам, чем к Элладе, Кипр становится разменной монетой при разделе территорий и заключении договоров и после окончания греко-персидских войн снова оказывается под властью Персии. И так он живет, как может, неудовлетворенный, но по-прежнему блистательный, до самого появления Александра Великого.
Завоевателю, пришедшему с азиатских берегов, где он пожинал целые царства, Кипр посылает сто двадцать кораблей под командованием Пифагора из Саламина и, отпав таким образом от персов, обеспечивает македонскому царю успех в долгой, изнурительной осаде Тира. Почти год сражений. Первое настоящее препятствие на пути Александра. Но вот на горизонте показываются паруса Киттима, и это означает гибель для Тира. Так сбылось древнее пророчество пророка Исайи. Решилось будущее мира.
В благодарность за оказанную помощь, определившую дальнейший ход событий, завоеватель дарует Кипру независимость внутри огромного греческого государства. Сбылась мечта киприотов, и они никогда не забудут этого.
После раздела империи Александра Македонского все еще греческий Кипр (мы уже вступаем в александрийскую эпоху) попадает в корзинку Птолемеев, то есть снова отходит к Египту.
Каким же будет вклад Кипра в развитие великой эллинистической цивилизации? Таким же важным, определяющим в области человеческой мысли, каким стало когда-то открытие меди в техническом отношении.
В тот самый год, когда Тир оказался в руках Александра Македонского, в городе Китионе, на юго-востоке острова, родился Зенон — Зенон-философ, который прославится в Афинах, основав там так называемую школу «Расписного портика», или школу стоицизма[41], Зенон, признанный одной из ключевых фигур в духовной истории человечества.
Почему стоическая школа имела такой огромный успех, став makaria в философии сначала в эллинистический период, а затем и на всем протяжении греко-римской цивилизации? Почему стоицизм в течение пяти столетий служил своеобразным каркасом цивилизованному миру, каркасом, которого мы больше не замечаем, но который в некотором отношении продолжает нас поддерживать?
Главной заслугой Зенона Китийского, по мнению одного из современных исследователей, «было сближение этики и физики»: хорошо вести себя в этом мире, зная и понимая его.
Стоическая мораль не сводится к тому, чтобы невозмутимо переносить превратности и удары судьбы. Обычно, употребляя термин «стоический», мы путаем следствие и причину, принимаем проявление за суть.
Философия Зенона и его последователей соединяла в себе античную религиозную концепцию божественного дыхания, одухотворяющего Вселенную, с концепцией научной, позволяющей разглядеть в этой Вселенной строгий порядок. Она предлагала некий средний путь, располагающийся между мистикой и разумом. Божество для нее — это порядок. Жизнь неслучайна; она создана, она управляется божественным законом — логосом, что в конечном счете похоже на управление нашим собственным разумом.
Исходя из этого, стоицизм подразумевает формирование человека, живущего в согласии с миром, человека, который не сгибается и не дрожит перед слепой неизбежностью: не пасующего перед трудностями эпикурейца, эгоистически ограничивающегося организацией удовольствий, которые он может получить от жизни; не строптивого, полного презрения к жизни паразита, такого как киник; не бунтаря, восстающего против мира, в котором он не находит себе места, не желая признавать, что мир этот ни непознаваем, ни абсурден. Человек стоиков — это человек, который благодаря тройственному знанию — метафизическому, физическому, этическому, — достигает величия души, позволяющего ему преодолевать все жизненные ситуации или, вернее, во всех жизненных ситуациях преодолевать самого себя. Этот человек способен на великие деяния, если природа и обстоятельства предоставят ему случай их совершить, но он умеет хранить достоинство и в обыденной жизни, и даже в невзгодах и страданиях, ибо во всех отношениях занимает в мироздании первенствующее положение.
Чтобы доказать или проявить свои качества, человеку стоиков не надо принадлежать к какому-либо закрытому сообществу, нации, классу или касте; он — частное выражение универсализма.
Так что эта философия должна была прекрасно подойти Римской империи, многонациональному сообществу людей, стремящемуся к идеалу всеобщей законности и мира и в то же время строго структурированному и иерархизированному, начиная с самого императора, высшему проявлению человеческого порядка. Что не означает, что римляне времен империи жили всегда и только в соответствии со стоической моралью, вовсе нет! Однако на протяжении нескольких столетий она служила им эталоном поведения.
