Поверишь ли, — поймаю подонка почти что с поличным, так крику сразу на всю Россию — „Немка вешает русского патриота!“ А если ты сделаешь — отбрешусь, что не могу начать войны с Ригой.
Если вешать по-настоящему, да кишки выпускать на всю Европу, бритоны с тевтонами сами повезут тебе станки, да паровые машины. Лишь бы ты быстрей Восстала против России.
Матушка внимательно слушает старческий шепот, нос ее заостряется, а глаза странно суживаются. Тетка с племянницей вдруг становятся очень похожи и в их облике вдруг проступают черты Рейнике Лиса — предка фон Шеллингов.
Маленькая бледная лисанька еще больше приласкивается к седой, мудрой лисе и тихонько воркует:
— Но, Ваше Величество… Я не могу родить от мужа — от Бенкендорфа. Вы же сами сказали, что верность Бельгийского дома равна их родству с домом Франции. Пока у меня нету первенца, все это — умозрительные прожекты.
Старая лиса разве что не облизывает худенькую племяшку и басит тихонько в ответ:
— Я надеялась. Я очень надеялась, что в нашем роду не все девочки носят „проклятие“. Увы, я ошиблась. Ура, ибо „проклятые“ в нашем роду рожают более умных детей, нежели мы — идиотки. Я родила Павлушу без осложнений и вырос он — дурак-дураком…
Государыня долго молчит, потом отворачивается, смотрясь в зеркало и кусает полные губы. Видно, что ей неприятен сей разговор, но она продолжает:
— Мы не можем нарушить лифляндских традиций, а по ним пост бургомистра передается меж Бенкендорфами. К счастию, у Карла Бенкендорфа было много женщин и сыновей. Боюсь ошибиться и обнадежить тебя, но…
Один из сих сыновей — просто латыш. Я сейчас позову его. Ты слышала мнение юного Боткина об этом… Как его… „Гене кавказцев“? Когда войдет этот парень, — смотри ему прямо в глаза. Глаза в мужике самое главное. А потом приглядись к носу и чертам лица… Не хочу тебя обнадеживать. Ну так что, — звать?
В первый миг матушка вскакивает, молча раскрывает и закрывает рот, силясь что-либо вымолвить, а багровые пятна ярости затопляют ее лицо. Затем багрово-синюшный цвет постепенно спадает, кулаки разжимаются, и урожденная баронесса фон Шеллинг начинает беспокойно ходить взад и вперед, то и дело бросая полные злости и ненависти взгляды на Государыню. Потихоньку походка ее успокаивается. Ей приходится проходить мимо большого зеркала рядом с креслом Ее Величества, и взгляд молодой женщины все чаще задерживается на ее собственном отражении.
Наконец, она останавливается, поправляет кружевные воротничок и манишку ее мундира и быстро взбивает разлохматившиеся от ходьбы и переживаний коротко стриженые волосы. Племянница протягивает руку к пудренице Ее Величества, вопросительно смотрит на Императрицу, та благосклонно кивает, и матушка чуточку пудрит нос и щеки.
Не переставая вертеться перед зеркалом, она вежливо интересуется:
— Но как Вы это себе представляете? Я не смогу отдаться рабу! Пожалейте меня. Да я и в глаза не видела этого мужика! Может он какой кривой, или — горбатый? Как я могу…
На это тетка смеется, обнимая племянницу, подводит к окну и, приподнимая тяжелую занавесь, говорит:
— Так и думала, что тебе захочется поглядеть на юного деверя. Так я приказала супружнику твоему отправиться на юг — в Крым, на переговоры с турками, да татарами. Пусть поносит бумажки, да перья поточит. А в Ригу тебя повезет вон тот молодой человек. Его зовут Карл Уллманис, и он необычайно похож на твоего мужа. Разве что — помоложе, покрасивее, да — поумнее, хоть и — просто мужик. Поверишь ли, — когда увидала, у самой сердечко екнуло, но остерегла себя, — „Нельзя. Это — Дочкино“. Когда войдет, смотри на самое главное — на глаза. Глаза в мужике — самое важное.
Матушка рассказывала, что смотрела и не могла оторвать взгляда от гиганта в простом партикулярном платье, который сидел на порожке матушкиной кареты и о чем-то смеялся с латышскими кучерами. Карлис был чуть пониже Кристофера, но шире в плечах, коренастее и по-мужицки — плотней генерала. Так что чуть меньший рост даже придавал всему его телу большую мощь.
Но когда юноша вбежал в комнату, матушка ахнула. Там, где она ждала видеть лицо обычного деревенского увальня, она увидала необычайно тонкие черты лица, будто влажные — на восточный манер миндалевидные глаза и по-орлиному острый нос. Впрочем, все это не слишком-то замечалось на веснушчатом светлом лице. А волосы цвета соломы и голубовато-серый цвет глаз совсем сбивал с толку. Если б не теткин намек, матушке и на ум не пришло б смотреть на сей нос, да глаза.
К счастию, матушка могла рассмотреть деверя во всех тонкостях, ибо тетка ее стояла в тот миг у стола, делая вид, что что-то там пишет. Матушка же сидела в углу, прикрытом тем самым прозрачным с одной стороны зеркалом, и с увлечением обрабатывала пилочкой свои ногти. При виде юноши Государыня обернулась к нему и воскликнула по-немецки:
— Ба-ба-ба! Вылитый батюшка! Давно тебя не видела, как дела в Риге? Как вам новая власть?
Юноша галантно кланяется, не замечая притаившейся матушки. Он целует царице руку и с достоинством отвечает, сперва по-русски с сильным немецким акцентом, а потом, после разрешительного жеста Императрицы, говорит по-немецки:
— Фашими мольпами, Фаше Феличестф! Данке шен… В Риге все хорошо. В первые дни мы весьма боялись, что новый наместник подтвердит наши худшие опасения. Но, к счастью, все дела в Риге теперь вершит Госпожа Баронесса, которая управляет нами выше всяких похвал:
Она уменьшила налоги и возглавила работу городского суда. Новые поборы — справедливы, так же как и ее решения, и простой люд — счастлив.
Она отремонтировала Домский собор, и теперь все пасторы за нее и на нее — молятся.
Она отстроила Ратушу, разрушенную еще Петром Великим, и теперь все бюргерство — на ее стороне.
Она возводит первый театр во всей Империи, и уже выписала в него артистов со всей Германии. Вся Рига только и говорит о предстоящем театральном сезоне и о том, что ни у курляндцев, ни в Санкт-Петербурге этого — нет. Мы горды и счастливы такой госпожой, и если бы еще Ваше Величество забрало от нас ее мужа, наше счастье стало бы — безграничным.
Молодая женщина за большим зеркалом слушает сии похвалы, затаив дух, она кусает губы и кончиками пальцев промокает уголки глаз, чтоб не расплакаться. Тут Государыня благосклонно кивает и говорит ласковым голосом:
— Я рада, что моя племянница пришлась так по душе моим верным подданным. Да, кстати, она — здесь рядом. Шарлотта, девочка моя, выйди, покажись такому блестящему кавалеру!
Матушка нервно вскакивает, чуть ли не роняя на пол пилочку для ногтей. Но сразу же успокаивается и только, выходя из-за зеркала, на мгновение приседает, чтобы незаметно для глаз молодого человека еще раз посмотреться в зеркало и поправить что-то в своей прическе.
Вблизи юноша оказывается совершенным гигантом, — матушка достает ему лишь до груди, хоть и сама считается высокою женщиной. Он тут же припадает на одно колено и протягивает руку за матушкиной рукой. Та осторожно, будто боясь обжечься, протягивает руку для поцелуя и юноша пылко целует ее много раз. В первый миг племянница готова выдернуть руку назад, но потом она виновато смотрит на тетку, в глазах ее возникает шкодливое выражение и, чуть пожимая плечами, она подставляет руку для еще более крепких поцелуев. Государыня грозит племяннице пальцем, а затем, чуть кашлянув, объявляет:
— Я хочу вас представить. Вот это моя племянница — Шарлотта, урожденная фон Шеллинг. Ей двадцать три года и… сам все видишь. А это сын моего лучшего генерала — Карла Бенкендорфа, — Карлис Уллманис. Не смотри на то, что он — Уллманис. Его мать не была венчана с его батюшкой, но разве в том дело!? Для меня этот мальчик — сын моего верного генерала и с меня хватит. Вот его родной брат, к примеру — законный сын у родителей, но если Господь кого обидит рассудком… К тому же свекровка твоя настолько же незаконна, как и сей мальчик, верно? Да какой он мальчик?! Сколько тебе, Карлис? Какого ты года?
— Пятьдесят восьмого, Ваше Величество!
— Да вы же, — ровесники с Шарлоттой — кто бы мог это подумать?» Государыня многозначительно смотрит на племянницу, а та вдруг почему-то начинает краснеть, как малая девочка, — «А твой брат Кристофер пятидесятого?
— Никак нет — сорок девятого года рождения. У наших матерей — большая разница в возрасте.
Государыня растерянно хмурится и, лукаво посмотрев на племянницу, бормочет, смущенно разводя руками:
— М-да… Как же это я могла забыть? Совсем постарела бабуся», — затем снова оборачиваясь к Карлису, — «Друг мой, важные государственные дела оторвали коменданта рижского гарнизона, и его юной жене некому составить компанию. Не мог бы ты сопроводить ее домой в Ригу и побыть ее секретарем? Так что иди и собери вещи, — через час ты выезжаешь с твоей госпожой.
