Он хотел передать свое восхищение детям, показать им город таким, каким не видел его ни один путешественник, – с высоты Фаросского маяка.
Забыть Александрию. Забыть современную Александрию, чтобы воскресить былую. Забыть тот город, который я видела, и найти город прошлого. Одним махом стереть этот старый и бедный мегаполис. Не то чтобы нищий, просто некрасивый: дешевые небоскребы, стоянки для авто, склады, краны, танкеры.
Вследствие землетрясений и цунами изменился даже рельеф. Мыс Локиас исчез под водой; затонул и Антиродос вместе со своими набережными, храмами, дворцами; остров Фарос, соединяющийся с континентом аллювиями[75], больше не остров, а суда теперь не заходят в «Большой порт», ставший обмелевшей гаванью. Город стал плоским, как масляное пятно на прямой береговой линии. И ни единого клочка травы! Потому что здесь так и осталась пустыня, со своими колючками и булыжниками. «Александрия рядом с Египтом», – говорили древние. Не в Египте, нет, потому что город раскинул свое крыло далеко на запад от Нила. Конечно, благодаря каналам его соединили с дельтой, и сейчас там проходят автострады. Но песок никуда не делся, он подступает вплотную к асфальту, окружает транспортные развязки, заметает пригород. Город, построенный на песке… Именно поэтому, вопреки своему уродству, он, бесспорно, обладает особой магией, необычайным «дребезжанием». Даже сегодня, когда приближаешься к нему с моря, создается впечатление, что это мираж. К которому не стоит подходить близко: он теряется в нищете и обыденности. Что же хорошего в Александрии? Там просто стоит побывать…
Но как можно забыть метрополис того времени, который я пыталась восстановить по литературным источникам? Теперь, когда мое воображение скользит от камня к легенде, от ветра к парусам и мраморным улицам, я больше не могу выбросить из головы этот несуществующий город, хотя и вымышленный, но живущий во мне. И пусть у меня отсохнет язык, пусть отсохнет моя рука, если я забуду тебя, Александрия! Вот где отныне мое царство. Родина с неопределенными границами, изменчивая, почти нереальная, словно похожая на детские воспоминания.
Итак, с высоты маяка Селена мало что увидела и ничего не запомнила: она не знала, что скоро потеряет Александрию, что ей следовало бы вобрать в себя, сохранить, вкусить этот город, похожий на жемчужину.
Но все же с террас третьего этажа (посетители никогда не поднимались на четвертый, где горел огонь) было видно на пятьдесят километров вокруг – таким низким был берег. И новый наставник Николай Дамасский показывал, разъяснял, отмечал, сравнивал, восхищался. Пятеро детей (Цезарион не пришел, так как согласно протоколу передвижения ребенка-фараона были строго регламентированы) неожиданно обнаружили, каким бесконечно большим был город, увидели его двадцатикилометровую крепостную стену, но больше всего их удивило наличие других портов. Прежде они видели только башенки Царского порта, гавань военного порта и почти идеальное кольцо Большого порта. Итак, за полуторакилометровой плотиной, соединяющей остров Фарос с континентом, существовал другой порт, более широкий, а за ним был залив Счастливого Возвращения, в котором расположился пятый порт, Киботос, с квадратным укреплением, посредством канала соединенный с шестым портом, самым оживленным, находящимся на озере Мареотис, в южной части города. Если смотреть на Александрию с моря, кажется, что она стоит посреди пустыни, а если с высоты птичьего полета – лежит на воде, вытянувшись во весь рост на узком перешейке, отделяющем озеро от береговой линии, словно сфинкс среди песков, между горькой и соленой водой.
Прецептор с восторгом рассказывал о разливе далекого Нила, благодаря которому через пролив Доброго Гения – «да, это та зеленая змея, которую вы видите внизу, слева, за крепостными стенами» – наполнялись чистой водой вырытые под городом резервуары. Стоял октябрь, александрийских запасов хватит на целый год, и все вокруг казалось обновленным:
– Посмотри, Антилл, как пестреет зеленью гора Пана! А Ботанический сад? Это тот огромный изумруд, что виднеется по ту сторону Антиродоса, рядом с Царским портом. Нет, Александр, справа от военного порта, правее…
«Когда мудрый показывает на луну, глупец смотрит на палец», – гласит китайская пословица. Дети напоминали таких глупцов: их взгляд и внимание останавливались на первом же объекте. Антилл, в силу своего возраста, был единственным, кто мог охватить весь пейзаж, не страдая близорукостью. Однако его интерес не простирался дальше южной части города, до озера: он задержал взгляд на дамбе, разделявшей два главных порта; со стороны континента она была изрезана арками, отчего напоминала огромный мост, под которым проплывали парусники. Антилл зачарованно наблюдал за их размеренным, выверенным ходом; он пытался угадать, из какой страны прибыл корабль, оценивая его по форме, цвету опущенных парусов и высоте полуюта[76]:
– Этот пришел из Италии! О, солдатская галера преградила путь огромному кораблю из Коринфа[77]! А этот, с красными парусами, похож на пиратский…
Иотапа смотрела еще ближе. Молча, но подняв бровь, чтобы дать понять, что она спрашивает, девочка указала пальцем на черные руины почти у самого маяка, покрывающие большую часть острова, на обугленные деревья и обгоревшие стены. И поскольку Николай не ответил, она стала настаивать и показывать снова.
– Да, Иотапа, четырнадцать лет назад во время войны окрестности маяка выгорели. Великому Цезарю пришлось поджечь Фаросский маяк, дабы защитить права Царицы перед ее злым братом…
Иотапа тут же повернулась и указала в противоположную сторону, на область Царского квартала, где виднелось другое темное пятно: создавалось впечатление, что девочка повсюду замечала только пепел!
– Да, Иотапа, это Малая библиотека, она сгорела в то же время. Цезарь поджег ее, чтобы уничтожить вражеские корабли, но наш многоуважаемый автократор, Марк Антоний, в виде компенсации совсем недавно подарил Царице двести тысяч томов из Пергамской библиотеки.
Что она понимала в этих объяснениях, маленькая иностранка с длинными ресницами? Не успел прецептор договорить, как она, все так же молча, показала на другие руины набережной. О нет, он не будет весь день перечислять нанесенный войной ущерб!.. Но ни воспитатель, ни дети не знали, что Иотапе, мидийской принцессе, было хорошо известно, что такое осада Фрааспы: она находилась в осажденном городе. Весь гарем остался там без царя; тогда ей было всего четыре года, но она помнила, как войска Антония поджигали окрестности и пылающие деревни освещали ночь, словно факелы. Она помнила запах дыма и горящих тел, а также оглушительные крики людей. Поэтому когда она видела пепел, то чувствовала себя как дома, вот и все.
Стоя на вершине маяка, Александр тоже рассматривал округу, но с большим оптимизмом: ему повсюду мерещилось золото. На огромном испепеленном острове, когда-то подожженном по приказу Цезаря, он тут же выделил на темном фоне то, что еще блестело: крышу маяка Исиды, Повелительницы моря, чей алтарь оставался самым почитаемым среди моряков. Это строение, защищенное садами, не сгорело во время сражений в Александрии.
– Это действительно большая удача, что он сохранил свою золотую крышу, – сказал Николай.
– А еще у него есть золотые деревья, я их видел, когда спускался с корабля!
– Это не золотые деревья, Александр, это самые обычные акации. Верующие вешают на них ленты огненного цвета, на которых золотом пишут имя богини и благодеяние, за которое они ей признательны. Если у нас будет время спуститься к храму, я покажу тебе, как под колоннадой спасшиеся после кораблекрушения моряки подвесили фигурки своих кораблей вперемешку с потонувшими судами. Их там сотни, это очень трогательно.
– А эти маленькие кораблики золотые?
– Нет, деревянные. Или из папируса. К сожалению…
– Когда я вырасту, для оплаты труда наемников возьму эту крышу.
– Не думаю, что это одобрят жрецы Исиды…
– Ладно, есть еще и другие золотые крыши! Смотри! – И мальчик указал вдаль, где неподалеку от западного канала находился акрополь, стены которого были построены и укреплены так, чтобы выдержать четыреста колонн Серапиума, громадного храма бога Сераписа, покровителя города. Николай мог бы объяснить своему ученику, что ценность этого храма состояла вовсе не в его золотой крыше, а в статуе, которую она укрывала: Серапис, покоряющий Цербера, гигантских размеров Серапис, руки которого касались стен храма. Со всего Средиземноморья прибывали желающие полюбоваться его темной синевой, которая была получена в результате смешения измельченной лазури с бронзой, и его сверхъестественной силой, с какой он укладывал к своим ногам Адского пса. Неудивительно, что заболевшему человеку достаточно было поспать в одном из его монастырей, чтобы снова обрести здоровье: перед богом, держащим смерть на поводке, болезнь попросту отступала!
