Октавиан сидел, слушая, как Антоний подробно высказывает свои мысли, вполне удовлетворенный шестью месяцами тройного диктаторства. Проскрипции принесли в казну почти Двадцать тысяч талантов серебра, Рим успокоился, стал зализывать раны. Неприятностей не предвиделось. Даже самые несговорчивые сенаторы замолчали. Потому что очень и очень бойко прошла распродажа специальной кожаной коричнево-малиновой обуви. Что делать, раз люди хотят ее получить? И сенат очень быстро снова набрал тысячу членов. Как при Цезаре. А если кое-кто пришел в Рим из провинции, то почему бы и нет?
— Как быть с Сицилией? — спросил Лепид.
Антоний кисло улыбнулся и вскинул брови, глядя на Октавиана.
— Сицилия — твоя провинция, Октавиан. Говори, на что мы можем там опереться?
— На здравый смысл, Марк Антоний, — спокойно ответил Октавиан.
Он никогда больше не требовал, чтобы Антоний называл его Цезарем. Знал, какова будет реакция. Ладно, пусть его. Октавиан так Октавиан. Подождем.
— На здравый смысл? — удивился Фуфий Кален.
— Конечно. В настоящий момент мы должны разрешить Сексту Помпею считать Сицилию своим личным владением и покупать у него зерно с таким видом, словно он вправе им торговать. Рано или поздно огромные прибыли, которые он получает, вернутся в нашу казну. Когда дойдут руки, мы поступим с ним, как слон с мышью. Хлоп — и его уже нет! А тем временем я предлагаю побудить его вложить некоторую часть наворованного в италийские предприятия. Даже непосредственно в римские. Если это приведет его к мысли, что однажды он сможет возвратиться и получить прежний статус, нам следует эту уверенность в нем поддержать.
У Антония сверкнули глаза.
— Мне ненавистна сама мысль, что я должен платить ему! — раздраженно воскликнул он.
— Мне тоже, Антоний, мне тоже. Однако, поскольку государство не может взять зерно у Сицилии, мы должны кому-то платить за него. Все, чем государство когда-то там пользовалось, — это взимало свою десятину, но теперь мы и этого делать не в состоянии. Сейчас, когда урожаи плохие, он просит пятнадцать сестерциев за модий, и я согласен, что это непомерно много. — Блеснула нежная, очаровательная улыбка. Но Октавиан был серьезен. — Брут и Кассий тоже берут у него зерно. По десять сестерциев за модий. Со скидкой, но ни в коем случае не бесплатно. Секст Помпей, как и некоторые другие мне известные люди, будет продолжать наживаться.
— Мальчик прав, — сказал Лепид.
«Опять оскорбление! Мальчик! Ладно, ничтожество, мы и с тобой подождем. Придет день, и вы все будете называть меня правильно. Если, конечно, я позволю вам остаться в живых».
Луций Децидий Сакса и Гай Норбан Флакк уже перевезли восемь из двадцати восьми легионов через Адриатику в Аполлонию и, согласно приказу, двинулись на восток по Эгнациевой дороге, пока ландшафт не предложил им неприступную во всех отношениях территорию, где можно было остановиться и подождать остальных. С точки зрения Марка Антония, великолепный стратегический ход против Брута и Кассия. Они ведь пойдут на запад по той же дороге, и лучше бы не пустить их к Адриатике, да? Ну так хорошо закрепившиеся восемь легионов остановят любую армию, какой бы огромной она ни была.
Известия из провинции Азия были обрывочными и путаными. Кто-то утверждал, что освободители еще несколько месяцев никуда не пойдут, другие, наоборот, говорили, что вторжение вот-вот начнется. Брут и Кассий уже находятся в Сардах, их весенние кампании увенчались поразительными успехами, так зачем же им медлить? Время — деньги, особенно в случае войн.
— Нам надлежит перебросить через Адриатику еще двадцать легионов, — продолжал Антоний, — и это мы сделаем в два приема. У нас нет транспортов, чтобы перевезти сразу всех. Но все двадцать восемь легионов мне в наступлении и не нужны. Западной Македонии и Греции самим нужна помощь, поэтому мы возьмем с собой всю еду, какая есть.
— Очень мало, — проворчал Публий Вентидий.
— Я поведу семь оставшихся у меня легионов прямо в Брундизий по Аппиевой дороге, — сказал Антоний, не обращая внимания на замечание. — Октавиан, ты поведешь свои тринадцать легионов по Попиллиевой дороге вдоль западного побережья Италии, постоянно взаимодействуя со всеми военными кораблями, которые мы сможем отправить с тобой. Мне не хочется, чтобы Секст Помпей терся возле Брундизия, пока мы перевозим войска, значит, ты должен задержать его в Тусканском море. Я не думаю, что восточнее Сицилии его что-либо интересует, но также не хочу провоцировать его на ненужные мысли. Например, что ему будет легче восстановить себя в Риме освободителей, чем в Риме триумвиров.
— Кто поведет флот? — спросил Октавиан.
— Назначь ты.
— Тогда Сальвидиен.
— Хороший выбор, — одобрил Антоний.
И ухмыльнулся: «старики» — Кален, Вентидий, Карринат, Ватиний и Поллион — будут потрясены. Он пошел домой, к Фульвии, довольный ходом дел.
— Я не слышал ни одного протеста от сладкого мальчика, — сказал он, кладя голову ей на грудь и привольно раскидываясь на ложе.
Обед вдвоем. Пустячок, а приятно.
— Он что-то уж слишком уступчив, — пробормотала она, засовывая ему в рот креветку.
— Раньше и я так думал, но не теперь, дорогая. Мне с его стороны лет этак на двадцать обеспечен полнейший покой. Ох, он хитер, он себе на уме, несомненно. Но он не Цезарь, чтобы рискнуть всем при удобном случае. Октавиан — Помпей Магн, он решится атаковать только с преобладающим перевесом.
— Значит, он терпелив, — задумчиво уронила она.
— Но определенно не в том положении, чтобы бросить мне вызов.
— Интересно, а считал ли он когда-нибудь, что это уже возможно? — спросила она, громко чавкая. — О, устрицы великолепны! Попробуй.
— Когда пошел на Рим и сделал себя старшим консулом, ты хочешь сказать? — засмеялся Антоний и сунул в рот устрицу. — Ты права, очень вкусно! О да, он думал, что победил меня, наш сладенький мальчик.
— А я не уверена, — медленно проговорила Фульвия. — Октавиан идет своим странным путем.
— Я определенно не в том положении, чтобы перечить Антонию, — приблизительно в то же время сказал Октавиан.
Они с Агриппой тоже обедали, но сидя на твердых стульях по обе стороны небольшого стола с тарелкой хрустящих хлебцев, чашей с толикой масла и горкой обыкновенных вареных колбасок.
— А когда же ты намерен одернуть его? — спросил Агриппа.
Подбородок его блестел от жира. Большую часть дня он провел, играя в мяч со Статилием Тавром, и был очень голоден. Простая еда ему очень нравилась, но он не переставал удивляться, что и такой знатный аристократ, как его друг и покровитель, тоже любит простую еду.
— Я не скажу ему «фу», пока не возвращусь в Рим с ним на равных. Мое главное препятствие — его честолюбие, жадность. Он попытается присвоить все триумфальные лавры, когда мы побьем Брута и Кассия. О, мы их, бесспорно, побьем! Но когда обе стороны встретятся, мои войска должны внести в нашу победу столько же, сколько войска Антония. И поведу их я, — сказал Октавиан, трудно, со свистом дыша.
Агриппа подавил вздох. Это ужасная погода так действовала на друга. Каждый порыв ветра поднимал в воздух песок и всякую мелкую труху. Цезарь все-таки болен и будет болен, пока не пойдут дожди, пока пыль не уляжется и не выглянет травка. Но он знал также, что заострять внимание на болезни нельзя. Все, что он мог сделать, — это быть рядом.
— Я слышал сегодня, что объявился Гней Домиций Кальвин, — сказал Агриппа, счищая с колбаски хрустящую коричневую кожуру и откладывая ее в сторону, чтобы съесть после: он вырос в скромной семье, где ценили еду.
Октавиан выпрямился.
— Да? С кем он намерен объединиться, Агриппа?
— С Антонием.
— Жаль.
— Мне тоже.
Октавиан пожал плечами, сморщил нос.
— Что ж, они старые друзья по походам.
— Кальвин будет командовать погрузкой в Брундизии. Все транспорты благополучно возвратились из Македонии, хотя очень скоро, наверное, вражеский флот попытается заблокировать нас.
Гней Домиций Агенобарб приплыл, чтобы заблокировать гавань Брундизия, когда Антоний со своими семью легионами покинул Капую. Позже, еще до прибытия Антония к месту погрузки, к Агенобарбу присоединился Стай Мурк. Флот триумвиров, сопровождавший Октавиана и его войско вдоль западного побережья Италии, был далеко, а около ста пятидесяти боевых галер неприятеля прятались совсем рядом. У Антония не было иного выбора, кроме как сидеть и ждать шанса вырваться из Брундизия. И лишь сильный юго-западный ветер мог дать ему это шанс. Подгоняемый этим ветром, он мог бы надеяться уйти от преследования, если, конечно, Мурк и Агенобарб расположились южнее, там, где обычно стоят блокирующие корабли. Но сильного ветра не было.
