– Откуда мне знать? – отозвался тот. – Год? Два?
– А если я приму католичество?
– Помилуйте, мсье. Нас завтра же здесь не будет.
Но если офицер надеялся, что этот близорукий, очкастый часовщик с малыми дочками испугается и сдастся, то он глубоко заблуждался.
– В таком случае добро пожаловать в мой дом, мсье капитан, – произнес Юджин с легкой иронией. – Надеюсь, ваше пребывание будет приятным.
Следующие два месяца он ни разу не пожаловался, хотя семья ночевала в амбаре, а солдаты оккупировали дом. Однажды утром ему даже почудилось, что офицер смущен. «Они уйдут, а мы останемся, – внушил он детям. – Потерпите». Так все и длилось, пока в один прекрасный день офицер не вошел во двор, стуча каблуками и вид имея на сей раз весьма суровый.
– Для вас есть вести, которые целиком изменят сложившееся положение, – заявил он. – Нантский эдикт отменен. Терпение закончилось. – В наступившей тишине он продолжил: – Все гугенотские пасторы упразднены; любой, кого изловят, будет казнен. Гугенотам вроде вас выезд из страны запрещен. Ваши дети станут католиками. Таков новый закон.
В молчании вернулись они в амбар. Незадолго до полуночи Юджин тихонько разбудил детей.
– Закутайтесь потеплее и обуйтесь, – велел он. – Мы уходим.
Будучи служителем Господа, Мередит не должен был так поступать, но поискал, где спрятаться, когда поднялся от Лондонского моста к Истчипу и увидел удрученного Обиджойфула. Благодарение Богу за Его провидение – Мередит сунулся в темный дверной проем и стал ждать, пока не минует опасность.
А потому пришел в ужас, услышав за короткой паузой шарканье, затем вздох, после чего обнаружил в каких-то шести шагах знакомую спину ремесленника, усевшегося на ступеньку прямо перед ним. «Проклятье, – подумал Мередит, – теперь я в ловушке». Выход был один: подняться по лестнице за его спиной. И через пять минут уже смотрел с высоты Монумента.
Мало какая местная достопримечательность поражала взор сильнее, чем лондонский Монумент. Задуманный Реном в виде одиночной, простой дорической колонны в память о Великом пожаре, он высился рядом с Паддинг-лейн, где бедствие началось. Построенный из портлендского камня, он возносился на двести два фута, а венчала его позолоченная урна, из которой вырывались языки пламени, сверкавшие в лучах солнца. Сразу под урной располагался балкон, куда вела бесконечная витая лестница. Пустота разверзалась настолько отвесно, что кружилась голова. Налюбовавшись панорамой – Темзу было видно на мили вверх и вниз по течению, – Мередит заглянул через край, дабы выяснить, можно ли спуститься. Нельзя: Обиджойфул никуда не ушел.
Резчику было о чем подумать, год выдался богатым на события. В феврале совершенно неожиданно и без всяких признаков нездоровья скончался король Карл. Монархом стал, следовательно, его брат-католик – ныне Яков II, и Англия замерла в ожидании перемен. При коронации весной он, ко всеобщему облегчению, безупречно выдержал англиканский обряд, но появились намеки на бо́льшую терпимость к подданным католической веры и откровенные признаки того, что он не позволит их притеснять. Летом же Титуса Оутса, изобличенного наконец как мошенника, привязали к телеге и проволокли по улицам от Олдгейта до Ньюгейта. Лично Мередит нисколько против этого не возражал, так как и раньше не сомневался, что Оутс – мерзавец и плут. Опаснее же было восстание протестантов, которое попытался устроить на западе молодой Монмут, сдуру вообразивший, будто его популярность придает ему больше могущества, чем было в действительности. Регулярные войска под умелым командованием Джона Черчилля без труда разбили мятежников, и бедного Монмута казнили. Но последствия оказались еще неприятнее. В ходе судебных заседаний, немедленно окрещенных «кровавыми ассизами», судья Джеффрис десятками приговаривал бунтовщиков к повешению, а Яков был так доволен, что назначил его верховным судьей. Мередит знал, что перечисленного хватит, чтобы Обиджойфул мучил его часами.
С годами Мередит заметил, что ему становится неинтересно раздумывать над такими вещами. Что значили, в конце концов, недолговечные людские дела в сравнении с великими тайнами Вселенной? Особенно при том, что величайшая тайна была раскрыта в том же году в Лондоне?
Галлей, поддержанный тогдашним президентом Пипсом, предложил Королевскому обществу опубликовать теории Исаака Ньютона, довольно желчного кембриджского профессора. И Ньютон, готовившийся обнародовать свою великую теорию, уже не первый месяц осаждал Гринвичскую обсерваторию, испрашивая сведения об астрономических наблюдениях. Поэтому Мередит успел получить представление о теории тяготения Ньютона и был ею захвачен. Он узнал, что притяжение двух тел зависело от квадрата расстояния между ними, а еще понял и то, что два предмета, брошенные с высоты, упадут с одинаковой скоростью независимо от их массы. И вот сейчас, глядя вниз, он внезапно сообразил, что Монумент – отличное место для такого опыта. Два предмета, хмыкнул он, одновременно приземлятся точно на темечко Обиджойфула.
Карпентер, сидевший двумя сотнями футов ниже, не подозревал об этих опасных идеях. Он не впервые пришел к Монументу. Несколько месяцев назад он любовался изящной резьбой в его основании, и некий любезный джентльмен перевел ему начертанное там латинское изречение. К описанию Великого пожара спустя какие-то годы добавили:
Но папское безумие, породившее
такие ужасы, все еще не побеждено.
– Потому что пожар, знаете ли, устроили паписты, – объяснил джентльмен.
Обиджойфул счел, что сей факт неопровержимо доказывался уже тем, что был письменно отражен в столь великом сооружении. И пока Мередит мерз наверху, Обиджойфул просидел у Монумента еще полчаса, мрачно обдумывая новые ужасы, замышлявшиеся католиками.
Когда все было готово, они помолились. Затем рассадили детей по бочкам.
Тесть Юджина – человек кряжистый и сам не сильно отличался от бочки. Юджин знал, что купец из Бордо укроет их лучше, чем кто другой, и также решил, что уезжать нужно как можно скорее.
– Гугеноты повалят толпой, случится или затор, – сказал он жене, – или власти заметят.
Людовик XIV – «король-солнце», как его называли – был автократом и обладал властью, о которой не мог мечтать даже Карл I, веривший в свое Божественное право. Король, отстроивший огромный Версальский дворец, почти истребивший протестантов-голландцев и способный разорвать Нантский эдикт, не мог не подойти к делу тщательно. Всего через час после того, как они юркнули в купеческий дом, один из детей передал, что солдаты уже на пристани и обыскивают все корабли.
Юджин не зря доверился тестю.
– Я посажу вас на английское судно. Мы с капитаном давние деловые партнеры, он человек надежный. – Тесть вздохнул. – Лучшей возможности не будет.
Судно отплывало в английский порт Бристоль.
Юджин поблагодарил купца за риск, которому тот подвергался, и спросил, не хочет ли тот присоединиться к ним.
– Нет, – грустно ответил старик. – Мне придется сменить веру. – Он пожал плечами. – Ты моложе. И ремесло знаешь – устроишься везде. Но я-то виноторговец. Все, что имею, у меня здесь, да еще пятеро ребятишек. Так что хотя бы на время придется мне стать католиком. А дети, быть может, когда-нибудь переберутся к вам.
Было видно, что ему горько.
Теперь задача свелась к доставке Юджина с его небольшим семейством на борт. Впрочем, купец не сомневался в успехе.
– Пять бочек из сотни! Ваши будут в середке.
В бочках просверлили крошечные отверстия, чтобы дышать.
– Надеюсь, в море капитан вас выпустит, – продолжил купец. – Но просто на всякий случай…
Его жена выдала каждому по бутыли воды и два ломтя хлеба.
– Учтите, сидеть придется долго, – настойчиво напомнил он всем. – Ешьте и пейте по крошке и капле.
К середине утра телеги с винными бочками прогрохотали по причалу, возле которого ждало английское судно. Все выглядело совершенно безобидно. Люди фрахтовщика и английские матросы приступили к погрузке, но действовали с откровенной ленцой. Молодой офицер, командовавший отрядами, явился проследить и встал поближе к купцу, на которого время от времени подозрительно посматривал. И вдруг заметил, что одну бочку понесли чуть пошатываясь. Он извлек шпагу, велел грузчикам опустить ношу и проткнул ее насквозь.
Громада, поднявшаяся на западном холме, была исполнена величия. Стены уже возвели, настала очередь крыши. Огромный романский храм Святого Павла взирал на Ладгейт, как будто был прежде него. И хотя над центральным перекрестием собора пока не было ничего, кроме огромной зиявшей полости, по строю опорных колонн становилось ясно, чем все завершится. Король Яков бросил все силы на это строительство. Ввели дополнительные налоги, и пусть никто так и не ознакомился с чертежами, любому было понятно, что в скором времени великий собор Рена увенчается могучим папистским куполом. Несмотря на мелкие изменения, Обиджойфул не сомневался, что видит, по сути, огромный деревянный макет, над которым трудился годами раньше. И понимал, что теперь, когда на троне сидел король-католик, заговор достиг цели.
