Орест весело хохотал, слушая Поликрата. Но после разговора все-таки призадумался. Неужели действительно придется жить в осином гнезде? Должно быть, и впрямь страшный народ херсонеситы, если глашатай рассказывает о них с такой злостью. Эх! Никуда не скрыться от человеческих дрязг. Как говорится, бежал от дыма — попал в огонь. Метис впал в обычное для него состояние: ненависть сквозь смех.
Но, спустя некоторое время, успокоился. Может быть, то, что плохо для Поликрата, хорошо для самих херсонеситов.
Ведь если бы гражданам республики не нравился их строй, они бы не очень-то держались за народную власть.
А держатся херсонеситы за свою власть крепко. Орест кое-что слышал о них лет семь назад… Неспроста эвпатриды Пантикапея в своих речах обливают Херсонес грязью. Видно, в республике и вправду нет места для таких, как Асандр и Поликрат. Что ж, это не худо.
Триера, плавно двигаясь на виду у серовато-зеленого берега и в мерной качке разрезая крутым ладным носом жемчужно-пенистую волну, прошла, не останавливаясь, бухту Символов, от которой начинались владения республики, оставила позади себя мыс Девы, обогнула западную оконечность Гераклейского полуострова и повернула на северо-восток.
Мысы, лиманы, утесы… Сколько их? Не сосчитать. На холме, что громоздится за Песочной бухтой, Орест увидел тесное скопление домов, стен и зубчатых башен. Херсонес!
Говорили, что город стоит на скалистом полуострове. Так-то оно так, да не совсем — после гигантских круч южного берега Тавриды выступ, на котором разместился Херсонес, его обрывы казались не очень внушительными — просто бугор между двумя узкими заливами. Кое-где откосы средней высоты. Кое-где пологий берег.
Сердце защемило от смутного, но все же ясно ощутимого, глубокого предчувствия не то грядущих радостей, не то безысходных печалей — трудно было понять.
Здравствуй, Херсонес…
Царь Асандр ждал вестей от Поликрата и, казалось, бездействовал. Хилиарх Скрибоний — верней, теперь уже спирарх, начальник когорты, — не ждал никаких вестей и трудился.
Все чаще где-нибудь за городом, на пиру в усадьбе крупного землевладельца, или в гавани, в конторе богатого купца, или в Верхнем городе, в доме хозяина обширных мастерских — как в столице, так и в других, больших и малых поселениях Боспора — кто-нибудь из гостей наклонялся к уху соседа:
— Ты слышал, за что Асандр изгнал Скрибония из столицы?
— Нет, — отвечал сосед, встрепенувшись. И спрашивал сдавленным шепотом, бледный от страха и жгучего любопытства: — За что?
— Говорят, император Август Октавиан прочит Скрибония на трон Боспора… Асандр узнал об этом и возненавидел хилиарха.
— Ка-ак? Император… Скрибония?
— Ну, да. Чему ты удивляешься? Ведь они друзья — Август и наш хилиарх.
— Друзья?
— Конечно. Скрибоний долго жил в Риме. Октавиан приблизил солдата к себе. Он же и послал хилиарха сюда.
— Хм… — задумывался сосед, потрясенный новостью. — Почему же Август не помогает другу? Скрибоний в опале…
— Почему ты думаешь, что не помогает? — сипел собеседник, наклонив голову вперед и значительно глядя исподлобья прямо в глаза соседа. Потом он не менее значительно прикусывал губу и, оглянувшись, продолжал: — Кто проникнет в замыслы Октавиана и Скрибония? Может, римские легионы уже отплыли из Синопы. Может, они уже близко от нас, где-нибудь возле Диоскуриады… Кто способен предвидеть ход событий? Может, уже через месяц Скрибоний станет царем Боспора…
— О! А я ничего не знаю… Царь Скрибоний! Но хорошо ли будет это для нас или плохо?
— Почему плохо? Асандр состарился. Еле ноги передвигает. Он уже не в силах защитить нас от варваров. Вспомни о набеге кавказских грабителей. Если б не Скрибоний, не сидеть бы нам сейчас тут с тобой. Сгорело бы все. Асандр умышленно, чтоб умалить заслугу хилиарха, преуменьшает в речах численность врага и преувеличивает потери Скрибония. На самом деле хилиарх истребил две тысячи горцев и потерял всего сто солдат. Нам нужен именно такой царь — крепкий, сильный, решительный. Царь, который пользовался бы поддержкой могущественного Рима и сумел бы отстоять нас и наше имущество от врага — как внешнего, так и внутреннего. Не поставим же мы над собой скифского ублюдка, которого старик опять приблизил ко двору и хочет, видимо, передать ему власть?
— Да. Ты прав, пожалуй…
Ламприск, архонт Тиритаки, кое-как оправившийся от ран, полученных во время бунта виноделов, заявил при одной из тайных бесед:
— Я первый присягну Скрибонию. Будь проклят Асандр! — И, украдкой погладив спину, он пояснил: — У нас с ним старые счеты…
— А вина при новом царе будет вдоволь? — с пьяным смехом спросил начальник гавани Гиппонакт. Оставшись один, гуляка задумчиво пробормотал: — Не зевай, братец Гипп. Не окажись в дураках. Асандр — друг, но своя туника ближе к телу. Зря я тогда обидел Скрибония. Надо незаметно для старого дьявола помириться с хромой бестией. Подкинуть ему денег… На всякий случай. Пригодится.
…Все чаще в домах эвпатридов завязывались, повторялись и привлекали новых и новых участников и слушателей секретные разговоры о «друге императора, будущем царе», но Асандр, живой царь, ничего не знал о них.
Херсонес. Полдень. Высокий седобородый земледелец в небрежно наброшенной на костлявое плечо рваной хламиде медленно тащил по ступеням, ведущим из гавани, тяжелую корзину. За стариком, с такой же корзиной за спиною, вышагивал загорелый до черноты, тонконогий, быстроглазый юнец.
Крестьяне достигли ворот, пробитых в городской стене возле полукруглой сторожевой башни.
Ширина проезда ворот составляла восемь локтей. На ночь их запирали падающей сверху железной решеткой — катарактой. В середине проема виднелась вторая решетка — двустворчатая, подвешенная на особых устоях. Ее закрывали бревном, которое задвигалось через отверстия в пилонах — скошенных выступах, пристроенных к стене с внутренней стороны.
Сейчас катаракта была поднята, двустворчатая решетка — распахнута. У ворот и над ними, в сводчатой калитке для вылазок, скучала стража. Один из воинов, не отходя от стены, где он сидел в холодке, выставил длинное копье и загородил крестьянам дорогу.
— Куда?
— На Северный рынок, братец. Гавань пуста, торговля идет плохо. Дай, думаю, в город загляну, на Северный рынок. Да и на Восточный не мешает сходить. Все, глядишь…
— Откуда?
— Из Керкинитиды[10], братец. Бывал у нас? Хороший городок, да все не как здесь. Скифы под боком живут. Окаянный народ. У нас лодка. Мы в лодке сюда добираемся. А по суше, сам знаешь…
— Это кто — раб твой?
— Что ты, что ты, господь с тобой! Сын. Шестнадцать лет ему. Один. А рабов у меня век не водилось. Бедность. Сами, видишь, как ослы, кладь носим. Где уже керкинитидцу…
— Как тебя зовут?
— Сириск. Сириск, сын Панкрата. Может, слыхал? Мы из тех…
— Что у вас в корзинах?
— Молодая зелень. Не хочешь ли отведать, братец? На солнцепеке вырастил.
Старик опустил корзину, откинул рогожу и вытащил обеими руками чуть ли не целую охапку свежих, хрустких, еще влажных от росы овощей. Острые перья сочного лука-порея. Бледные, с чуть заметной прозеленью, бахромчатые листья салата. Пучки терпко пахнущего, похожего на юную полынь, укропа. Душистую петрушку с узорной вязью мелкой листвы. Белые искривленные корни пряного сельдерея, связки красного редиса и репчатого лука.
Керкинитидец бросил охапку назад в корзину и протянул восхищенному солдату два пучка редиса. Страж принял дар, отщипнул вкусный корнеплод и милостиво разрешил:
— Проходите.
Сириск взвалил круглую, сплетенную из ивовых прутьев корзину на правое плечо. Шаркающая поступь старика и мягкие шлепки босых подошв юнца приглушенно отдались под каменным сводом.
Зной. Горожане — те, кто побогаче, — отдыхают в загородных усадьбах. Улицы почти безлюдны. Вот бредет в гавань, пошатываясь, хмельной моряк. Нехотя волоча ноги по горячей мостовой, прошел куда-то полуголый тавр. Два рыбака пронесли на шесте свернутую сеть. Прошагал с мотыгой на плече мужчина средних лет, возвращающийся с виноградника. И опять никого.
— Вряд ли мы что-нибудь продадим сегодня, — вздохнул Сириск. — Должно быть, и на рынках людей нет. А ну-ка, подай голос, Дион. Может, удастся хоть на улице сбыть связку-другую…
Юнец набрал в легкие побольше воздуха, и над сонным городом полилось, как песня, звонкое и веселое:
— Зе-е-е-лень! Молодая зе-е-е-лень! Сочная, вкусная, свежая зе-е-лень…
— Братец, дай мне пучок редиса!
Покупатель! Обрадованные Сириск и Дион быстро обернулись.
К ним, ведя на ремне поджарую гончую собаку, подходила со стороны ворот невысокая херсонеситка в легкой короткой тунике. Боже, что за девушка! Вьющиеся черные до блеска волосы перехвачены красной повязкой. Улыбаются темно-синие глаза. Сверкают зубы. Округлые, в меру тонкие руки обнажены до плеч, стройные ноги — до колен. Кожа покрыта ровным золотистым загаром, и очень приятен глазу этот цвет. За спиной — убитый заяц, лук и колчан с дюжиной оперенных стрел.
