За прошлый месяц на Ладожских верфях — в Сясе, Лодейном Поле, Старой Ладоге — Петр заложил несколько фрегатов, шняв, десятки галер. По своим чертежам начал строить на Олонецкой верфи быстроходную шняву «Мункер». Да разве везде успеешь! Поручил достраивать шняву архангельскому умельцу Ивану Немцову. Помнил искусного мастера по Воронежу, перевел в Олонец.
На взморье яхта вышла рано утром на следующий день. Рядом с Петром стояли Головин, Меншиков, Корчмин, Брюс. Шли ощупью. Ветер ночью стих. Море начало успокаиваться. Впереди на носу, расставив широко ноги, чуть прогнувшись вперед, прикипел к палубе с лотом21 Наум Сенявин. То и дело забрасывал его вперед и кричал:
— Лот проносит!
Через час-полтора впереди показался остров. Петр обрадовался:
— Добрый плацдарм для фортеции. Сказывают, сей остров Котлином зовут.
Сначала, подобрав паруса, ощупью пытались обогнуть остров с севера, но там оказались сплошные мели. Наум сразу, не бросая лот, заголосил:
— Впереди отмель!
Прямо по носу, в кабельтове, вода пенилась от всплесков. Как раз выглянуло солнце, и сквозь толщу воды темнела каменная мель. Едва успели отвернуть. Спустили шлюпку, начали промеры.
— То нам любо, — обрадовался почему-то Петр, — здесь шведы не сунутся, сплошная мель до берега тянется, вся в каменьях.
Высадились на Котлин. Гуськом двинулись по южному берегу, заросшему кустарником и лесом. Пустынный остров тянулся версты на две. Не теряя времени, царь прикидывал, как лучше обороняться.
— Здесь обоснуем батарею, пушек с дюжину-другую, — сразу определил Петр и зашагал к шлюпке, крикнул: — Наум, захвати лот, промерим южный фарватер.
От берега правили строго на зюйд. Лот долго проносило, отошли от берега на версту с небольшим. Се-нявин, закинув лот в очередной раз, крикнул:
— Глубина тридцать футов! Глубина двадцать! Глубина пятнадцать!
Прошли вправо, влево, глубина не менялась.
— Добро, — прищурился, что-то обдумывая, Петр, — гребем на зюйд.
Отмель шла почти до самого южного берега залива. Поднявшись на яхту, Петр сразу начал делать наброски на бумаге. Меншиков с Брюсом стояли рядом. Головин сел напротив.
— Значит, так, — Петр пододвинул листок, — на острове, как сказывал, по весне не мешкая развернете батарею. Сразу валы и ограду ладить. Избу рубить. Теперь другое, генеральное. — Петр ткнул в кружок южнее острова. — Сие место мы вместе с Наумом нынче промерили. Глубина там малая, нам на руку. Лед намерзнет, везите сюда лес да каменья. Солдатам ряж рубить великий, саженей пятнадцать впоперек, прямо на льду.
— Для чего все? — недоумевал Брюс.
Петр кашлянул недовольно и продолжал:
— В сруб каменья наложите, поверх бревна настелите. По весне лед подтает, ряж с каменьями на мель сядет, из воды ряж поднимется, фундамент выйдет. Чуете?
Все только головами покачали. Всегда царь замыслит такое, что никому и на ум не взбредет.
— На том фундаменте крепость изладим, пока из дерева. Чертежи и модель я вам перешлю. Сей морской бастион с любым кораблем совладает, и к нему не подступиться.
Прежде чем уйти, на берегу против мели поставили несколько знаков из бревен и камней, промерили расстояние до мели.
На обратном пути небо вдруг запасмурило, надвинулись с севера мрачные тучи, пошел снег.
— Слава Богу, успели! — перекрестился Петр.
На веселом острове, как прозвали его строители солдаты-преображенцы, посредине Петропавловской крепости высилась нарядная церковь. На колокольню блоками как раз поднимали колокола. И скоро они подали свой голос.
Со стороны Финского залива в устье Невы показался первый иноземный торговый корабль.
В разгар минувшего лета передал Петр наказ в Архангельский: «Повестить всех иноземных купцов,ныне новая гавань российская на Неве, Питербурх,основалась. Пущай товары везут, кто первый привезет — награду получит».
С тех пор пытались некоторые купцы пробраться в новую гавань, но Нумере не пропускал. И все же купец есть купец, для него главное — нажива. Один голландский капитан дождался-таки в Ревеле известия об уходе шведов и сразу вышел в море, направился к Неве.
Его-то и встречали колокольным звоном и пушечным салютом в Петербурге. Петр обнял голландского шкипера:
— Молодец, не убоялся шведских каперов22 . Получай сто червонцев, и каждому матросу по триста талеров. Што привез?
— Вино и соль, государь.
— Сие нам зело потребно, — захохотал царь, — передай товарищам, за доблесть купеческую награждать первенцев стану. Да пускай не боятся, скоро шведа боронить почнем, токмо кораблики наши силу наберут.
Как раз пришла весточка с Олонецкой верфи от Салтыкова.
«По вашим указаниям, — сообщал Салтыков, — осмотря здешние судовые работы, объявляют тебе,великому государю, наше сего, — перечислил Федор состояние дел на верфи, а в конце сообщил близкое дляПетра известие — о родном «Мункере» — на вашей, государь, шняве, что вы изволили основать, у которой ныне Иван Немцов делает балку-вегерс и огибает их снаружи. По твоему же, государь, указу послал к тебе чертеж, который ты сам изволил чертить шняву…»
«Добро, — прочитав письмо, похвалил про себя Салтыкова. — Пора и в Воронеж наведаться».
На прощальное застолье военный совет собрался в домике Петра.
Первое слово по старшинству держал генерал-адмирал:
— Нынешняя кампания наша началась у Варяжского моря и закончилась на Балтийском. Так и навсегда прозываться станет оное. — Головин повернулся к Петру: — Твоя, государь, лепта главная. Не обессудь, без лести, ты многие нам тропинки указал, кото
рые к генеральному свершению привели. Отныне не токмо на юге отечеству дороги к морю проложены, но и здесь, в сердце России, кораблям ворота распахнуты.
В новую крепость на Неве доставили первую почту. Разбирая ее в новой, только что отстроенной избе; Петр отложил письмо Апраксина. Когда заглянул Головин, протянул ему листы:
— Прочитай, о чем адмиралтеец ведает, худо у него. Терпилий, наш добрый мастер, Богу душу отдал.
— «…волею Божию плотниками стало зело скудно, — читал вслух Головин, — много больных,а и мертвых не нет. На Устье, государь, дано былодля починки 150 человек и на нынешнее число 32умерло, да 103 человека больных, а на работе 15.А больных плотников у Федосея Скляева 200, у Козен-ца да у Нея с 150 человек… А и сам лежу, тому уже четыре недели не вставал с постели».
— Вот так-то дела на Воронеже, а потребно ему еще матросов и офицеров, да кораблей нехватка.
…По зимнему первопутку царь уехал в Воронеж. В Москве первым делом подписал указ: «Набрать на Москве и в городах из всяких чинов людей в матросскую службу тысячу человек… жалования будет дано тем людям на платье по дварубля, да годоваго 12рублей человеку; да им же во время работы дано же будет хлеб, соль, мясо и рыба».
В Воронеже обнялись по-родственному с Апраксиным. Глаза адмиралтейца повлажнели:
— Скучно мне тепереча здеся, Петр Лексеич, без тебя-то. Женка покинула меня, осиротел я…
Петр вздохнул:
— Тебя-то по Христовому, Божьему повелению, а меня лиходейка вокруг пальца обвела.
Вечером засиделись допоздна, а Петр под конец все-таки спросил:
— Как далее-то подумываешь? Неужели вдовцом все остатные дни проведешь?
Апраксин вздохнул, но ответил твердо:
— Дело решенное, Петр Лексеич. Не к лицу мне дважды судьбину испытывать. Провекую, чай, и сам. У Петрухи и Андрюхи племяшей много, а без женки обтерпится. Служить стану отечеству по силе ума и велению сердца…
В отличие от прежних посещений, Петр не сразу отправился на стапели, принялся что-то считать, потом вычерчивать на листе какие-то построения.
— Новые места на Неве оборонять надобно, — пояснил Апраксину, — на море силы у нас нет» а шведы по весне, не миновать, явятся потерянное отвоевывать. Порешили мы крепостцу на фарватере в заливе соорудить. Нынче я Данилычу отправлю
чертежик того бастиона, время не ждет, каждый день на заметке.
Покончив с чертежами, Петр поехал с Апраксиным в Ступино, Тавров. На стапелях строилась добрая дюжина кораблей. Половину из них готовили к спуску на воду.
— Нынче заложим еще три корабля. Покуда есть тому возможность, будем ладить корабли. Все равно придется воевать у турка Черное море.
По ходу проверил не только корабли, но и присматривался к тем, кто их строил. Апраксин же, не дожидаясь вопросов, докладывал:
— Федосей всему делу голова. Не токмо твои корабли ладит, за всем присматривает. Санька Кикин от него мало отстает. Гаврилка Меншиков, Пальчиков — все добрые корабельщики.
