— Ну прямо как дед! — воскликнула Лаис, хотя мой вопрос был самым заурядным. Лаис всегда обращала внимание на мое на самом деле несуществующее сходство с Зороастром.
— Это значит, что душа умершего переселяется в другое тело, — ответил Демоцед. — Неизвестно, где такое придумали.
— Во Фракии, — предположил Гистиэй. — Все вздорные идеи приходят из Фракии.
— Я из Фракии, — твердо напомнила Лаис.
— Тогда вы меня прекрасно поняли, госпожа. — По губам Гистиэя скользнула улыбка.
— Я знаю, что наша родина ближе всех к небесам и к преисподней, — проговорила Лаис особым колдовским голосом. — Так пел Орфей, спускаясь под землю.
Мы пропустили ее слова мимо ушей, и Демоцед продолжал:
— Не знаю, как эта идея дошла до Пифагора, но известно, что он провел год или два в египетских храмах. Он мог набраться этого и там. Не знаю. Но известно, что египетские ритуалы сильно действуют на впечатлительных людей. К счастью, сам я не из таких. А он — да. Мне вспоминается, Поликрат дал ему письмо для своего друга фараона, старика Амасиса. Так что Пифагору, по-видимому, показали все ритуалы, которых обычно люди не видят и не слышат. Но потом на Египет напал Камбиз, Амасис погиб, а бедолага Пифагор угодил в плен и как ни убеждал всех, что он друг тирана Поликрата, персы продали его одному вавилонскому ювелиру. К счастью, ювелир оказался снисходительным человеком и разрешил Пифагору учиться у магов…
— Это нехорошее дело, — твердо напомнила Лаис.
— Мудрые люди извлекают пользу из всего, даже из самых неподходящих вроде бы вещей. — Демоцед обладал практическим умом. — Как бы то ни было, когда Пифагор выкупил у ювелира свою свободу и вернулся в Самос, он стал другим человеком. По некоторым причинам он остановился у меня, а не при дворе. И рассказал, что научился читать египетские иероглифы и даже писать по-египетски. Еще он выучился персидскому. И у него появились теории о природе и устройстве так называемой Вселенной.
Да, это слово придумал Пифагор. Теперь оно не сходит с языка у афинских софистов, понятия не имеющих о том тонком смысле, какой вложил в него его создатель.
Насколько я понимаю Пифагора, — хотя кто может понять его полностью? — он считал, что в основе всего лежит единица. От единицы происходит число. От чисел — точки. От точек — линии. От линий — плоскости, а от них — тела. От тел — четыре элемента: огонь, вода, земля и воздух. Эти элементы, смешиваясь, образуют Вселенную, вечно живую и вечно движущуюся сферу, в центре которой расположена меньшая сфера — Земля. Пифагор считал, что из всех тел сфера — самое прекрасное, а из плоских фигур самая священная — окружность, в которой все точки связаны, и она сама не имеет ни начала ни конца. Лично я не мог постичь его математических теорем. Демокрит говорит, что понимает их. Рад за тебя.
Демоцед также рассказывал, как Поликрат как-то разругался с Пифагором и послал своих лучников арестовать мудреца.
— К счастью, я смог убедить Поликратова главного архитектора спрятать Пифагора в туннеле рядом с городом. Потом, темной ночью, мы посадили его на корабль, идущий в Италию. Я дал ему письмо к моему старому другу Милону Кротонскому — теперь это мой тесть…
— Который уничтожил Сибарис! — снова застонал Гистиэй.
И это правда. Разгромив сибаритское войско, Милон повернул русло реки, и город исчез под водой.
— Что сказать? — Демоцед старался быть деликатным. — Я знаю Милона с самого его детства. Вообще-то, я гожусь ему в деды. Когда он выиграл свой первый поединок на Олимпийских играх…
Демокрит считает, что Сибарис был разрушен несколькими годами позже. Вряд ли. Впрочем, должен признаться, что, вспоминая о событиях шестидесятилетней давности, я могу поменять местами встречи разных лет…
На протяжении многих лет я много слышал от Демоцеда о Пифагоре и точно передаю смысл его рассказов. А хронология… она может нарушаться. Я не веду анналов. Но могу с уверенностью сказать, что имя Пифагора я впервые услышал во время своего первого визита в Экбатану. И в тот же день я услышал еще более важную беседу о владыке морей Поликрате. Вспоминая переглядывания и многозначительные недомолвки, я понял позже, что именно на той встрече два грека решили объединить свои усилия, чтобы вовлечь Дария в греческие дела. Они собирались соблазнить Великого Царя недостающим ему титулом владыки морей и убедить его помочь тирану Гиппию — если понадобится, то и военным путем. По сути дела, война оказалась неизбежной, во многом из-за досужих измышлений двух греков летним днем в Экбатане.
— Твоя жена говорит, что Пифагор основал в Кротоне школу. — Лаис очень любила Демоцедову жену, поскольку та не представляла никакой угрозы. — Люди со всего света едут у него учиться.
— Это, собственно, не школа. Скорее… В общем, он со многими праведными людьми живет в одном доме «правильной жизнью», как говорит Пифагор.
— Они не едят бобов.
Гистиэй позволил себе рассмеяться. До сих пор наивернейший способ рассмешить афинян — это упомянуть о запрете Пифагора есть бобы. Афинянам это кажется чрезвычайно забавным, особенно когда, прохаживаясь насчет бобов, афинские комики в театре громко пускают ветры.
— Он считает, что в бобах заключены человеческие души, ведь бобы напоминают человеческий зародыш.
Демоцед всегда оставался человеком науки, и не было такой теории сотворения мира, которая бы оставила его равнодушным.
— Пифагор также не ест мяса из страха ненароком съесть своего предка или друга, чья душа могла вселиться в животное.
— И как долго, по мнению Пифагора, души могут переходить из одного существа в другое? — спросил я.
Греки взглянули на меня с нескрываемым любопытством. Я задал ключевой вопрос и на мгновение стал для них не ребенком, а наследником Зороастра.
— Не знаю, Кир Спитама. — Демоцед с почтением произнес мое имя.
— До окончания времени долгого владычества или раньше? — Я был поистине зачарован этой новой концепцией смерти, возрождения и… и чего? — Разумеется, ничто не сможет рождаться по окончании неопределенного отрезка времени.
— Я не могу говорить в терминах Зороастровых воззрений… Я хочу сказать… истинных воззрений. — Демоцед не смел подвергать сомнению религию Великого Царя. — Я просто говорю, что, по Пифагору, жизнь каждого человека должна иметь целью освобождение заложенной в него божественной искры, чтобы она воссоединилась со всей Вселенной, которую он рассматривает как движущееся, вечно живое… совершенное, гармоничное целое.
— Я дитя земли и звездного неба! — объявила Лаис. — Я жадно слушала долгую и таинственную песнь о сотворении, поведанную мне фракийскими колдуньями…
Когда она умолкла, Демоцед продолжил:
— Пифагор учит, что нужно вырваться из бесконечного круга смертей и рождений. Он считает, что этого можно достичь путем самоотречения, выполнения обрядов, очищения через ограничение в пище, через изучение музыки и математики. Правда это или нет, но, благодаря Пифагору и его учению, большая часть Южной Италии находится под властью Кротона.
— Причина не в том, — возразил Гистиэй. — Благодарить следует твоего тестя Милона. Он великий воин.
Гистиэй на удивление мало интересовался философией, — кстати, это слово придумал Пифагор для обозначения истинной любви к мудрости.
Пифагор также установил с помощью Демоцеда (во всяком случае так утверждал последний), что мышление сосредоточено в человеческом мозгу. Я не видел доказательства этому утверждению, а увидев, все равно не понял бы. Но я верю. Я спорил по этому поводу с жителями Китая. Они считают, что мышление сосредоточено в животе, что живот из всех частей тела наиболее способен к чувствам и познанию, поскольку все время бурчит. Демокрит напоминает, что я уже говорил об этом. Ты должен терпеть: в повторении кроется секрет обучения.
— Успех Кротона я приписываю доблести его жителей. — Демоцед закашлялся в свой лоскут. — Они считают своим учителем бога, и я полагаю это возможным.
— А он как считает? — вернулся к теме Гистиэй.
Демоцед покачал головой:
— Думаю, Пифагор считает, что в мире все взаимосвязано, все участвует в космическом процессе, все является частью единого божества. Но мы не можем воссоединиться с целым, пока не освободимся от тела, нашего надгробия.
— Почему? — спросила Лаис.
— Превзойти страдания этого мира, чувство несовершенства…
— Орфей спускался в подземное царство, — проговорила Лаис, словно отвечая на свой вопрос; возможно, так оно и было.
Я плохо знаком с культом Орфея. Это был фракиец, спустившийся в подземное царство, чтобы вызволить оттуда свою умершую жену. Ему удалось вернуться, но без жены — умершие не возвращаются. Позже его разорвали на куски, — надо полагать, за непочтительность к богам.
