— Церемония была великолепна. Но мне передавали, что император обменивался со своими приближенными не всегда восторженными впечатлениями.
— Лишнее доказательство, что Иосиф не дурак. Недоделок множество, театральных декораций тем более. Ему ли не знать, как все это делается к приезду монарха? Но главное — размах и то, что Россия, русская армия ему нужны как воздух.
Павел же предался любовным восторгам. Нелидова вскружила ему голову, он ни о чем уже не думал, как о ней, замуравился в Гатчине. Прекратились все съезды к его двору, одна Нелидова составляла его забавы и удаляла от взора великого князя всякое лицо для нее опасное, а ей страшны были все женщины вообще, потому что ее дурнее во всех частях найти было нельзя в целом городе. Это удалило многих от двора их высочеств, и мы почти перестали к ним ездить.
На пробах [репетициях любительских спектаклей] наших нечему было учиться. Шум один и споры их начинали и оканчивали; всякой заправлял и никто никого слушаться не хотел; к тому же совместничество препятствовало доброму согласию между нами. Гатчинские жители составляли свою партию, а мы, петербургские, свою, и оттого усилия наши часто не имели полного успеха.
И. М. Долгоруков. «Капище моего сердца» 1787–1788.
Харьков. Граф де Сегюр и Дюран, его секретарь.
— Дюран! На этот раз вам придется поторопиться. Мне нужна бумага, письменные принадлежности и ваше присутствие. Отчет в Париж должен уйти сегодня же.
— Я предполагал, вы задержитесь у князя Потемкина по крайней мере на обед.
— Дело сделано, и необходимости в китайских церемониях больше нет.
— Но князь, не сомневаюсь, достойно принял французского посланника.
— Преотлично. Вообрази, меня провели к нему тотчас же. Он, по своему обыкновению, лежал, раскинувшись на софе, закутавшись в меховой то ли халат немыслимого покроя, то ли попросту в шубу.
— Но ведь давно уже наступила жара.
— Для князя это одна из форм сибаритства. Говорят, что также ведут себя и его метрессы-племянницы. Особенно красавица Варвара Васильевна иначе как в соболевой шубе на нагое тело дядюшку не принимает.
— В этом есть действительно что-то от восточной роскоши!
— В окружении малороссийских мазанок и крытых соломой хат. Не знаю как племянницы, но дядюшка был непричесан, с взлохмаченными волосами и открытой, притом достаточно морщинистой шеей. И еще — в туфлях на босу ногу, которые он любит подбрасывать и ловить в ходе разговора.
— И это при посланнике французского короля?
— При всех. И так как подобное поведение не вызывает ни у кого ни обиды, ни негодования, я решился не нарушать общей гармонии. К тому же по сравнению со всем остальным обществом у меня есть огромное преимущество: мне дано право садиться непосредственно на софу, рядом с отдыхающим сатрапом, и здороваться с ним, целуясь щека в щеку. Ты же слышал, подобной фамильярности он не допускает ни с кем, кроме графа де Сегюра. Остальным дозволено просто раскланиваться или прикладываться к ручке. Последнее для самых усердных и искательных.
— Мой Бог, какое счастье, что мы живем в цивилизованной стране!
— Все имеет свои плюсы и свои минусы, Дюран. Скажу только, князь пребывал в превосходнейшем расположении духа. Он даже соизволил показать мне собственноручную записку ее величества императрицы, ему адресованную. Я постарался по памяти записать ее содержание — оно слишком примечательно для внутреннего расклада сил в здешнем государстве. Так вот, нечто вроде того, что «между мною и тобою, мой друг, дело в кратких словах: ты мне служишь, а я признательна; врагам своим ты ударил по пальцам».
— Значит, все эти не слишком тщательно пригнанные и не всегда удачно расставленные декорации сделали свое дело. Они удовлетворили императрицу.
— Как видишь. Князь даже откровенно пожаловался мне, какие расходы ему еще придется в будущем нести. Художники, которые писали декорации, не должны возвращаться в Петербург. Их рассказы могут испортить сложившееся впечатление. Князь решил платить им хорошее жалованье безо всякой работы с их стороны, лишь бы они остались в здешних местах по крайней мере на ближайшие годы. В дальнейшем правда потеряет свой смысл, как это всегда и бывает.
— Вы будете обо всем этом писать в Париж?
— Зачем? Занавес упал. Пьеса доиграна. Гораздо важнее те письма нашей королевы, которые изволил мне показать князь. Написаны они были непосредственно после путешествия русского наследника по Европе с супругой.
— Вояж графа и графини Северных?
— Вот именно. Собственно писем было два. Одно, связанное с очаровательным туалетным столиком, выполненным на королевской мануфактуре для наследной принцессы. Но вот другое — оно привело меня в полное замешательство.
— Письмо Марии Антуанетты?
— Собственноручное и с выражением самых пылких чувств дружбы и поддержки наследной чете. Имея в виду, что Великая Екатерина ни тогда, ни теперь не выражает желания уступать престола сыну и невестке, это письмо способно резко обострить отношения дворов. Могу прочесть тебе несколько строк — они говорят сами за себя. «Вы оставили здесь незыблемую о себе память, и мы можем поздравить русское государство с надеждой видеть Вас когда-нибудь на троне; надеюсь, что мне удастся это доказать. В Вашей личности есть что-то милое и дружелюбное, что будет благом Вашей стране, а познания великого князя сделают его совершенством на троне». Как вам нравится такая неосмотрительность? Подобное письмо в руках Великой Екатерины — и я могу считать свою посланническую миссию раз и навсегда законченной.
— И это рядом с речью архиепископа Могилевского!
— Вот именно. Если не ошибаюсь, Георгия Конисского: «Оставим астрономам доказывать, что земля вокруг солнца обращается: наше солнце вокруг вас ходит».
— Как вы правы, граф! Господину министру следует любым способом внушить королеве принципы большей осторожности и сдержанности. Да и вообще откуда такая пылкая дружба?
— Тем более, что сегодня королева может не вспомнить своих давних слов, а кстати, и русской принцессы.
— Ну, а как вы оцениваете общий результат путешествия в Тавриду? У Потемкина есть какие-нибудь прогнозы?
— Один и совершенно категорический: война с турками, в которой он сам намеревается принять участие. У меня сложилось впечатление, что в глубине души он все же надеялся на возвращение во дворец. И кто знает, не состоялось ли бы оно, если бы не все возрастающая привязанность императрицы к молодому фавориту. Похоже, что она готовит ему одну из главных государственных должностей. Тогда выходит, что князь просчитался.
— Зато фаворит стал выигрывать, и как! Для Мамонова крымская поездка — это пожалование в премьер-майоры Преображенского полка.
— Чин камергера.
— И корнета Кавалергардского корпуса. Храповицкий уверяет, что если так дальше пойдет, нам надо будет его поздравлять с чином генерал-адъютанта. Государыня призналась своему помощнику, что Мамонов верный друг и что она имеет неопровержимые доказательства его скромности.
— Мне остается повторить: такого хода событий князь Потемкин никак не мог ожидать, тем более в перспективе чудес, сотворенных им в Новороссии. Материальные вознаграждения давно перестали князя волновать, а так получается, что за все заслуги он получил одну-единственную награду — приставку к фамилии «Таврический». Отныне князь Потемкин-Таврический.
Петербург. Зимний дворец. Екатерина и Дмитриев-Мамонов А. М.
— Государыня! Это правда? Война? Война с турками?
— Что же вас так поразило, мой друг? Откуда столько ажитации? Война с Портой стала частью нашей государственной жизни.
— Но ведь мы только что вернулись из тех мест. Такая поездка! Такой триумф! Разве не был он гарантией мира?
— Ни в коей мере, мой друг. Я склоняюсь к тому, что именно наша с вами поездка в чем-то и спровоцировала начало военных действий. Князь Таврический явно перестарался и напугал турок своими декорациями. Во всяком случае они находились от них дальше и потому поверили в большей степени, чем мы с вами.
— Но ваш кортеж, государыня, вернулся в Петербург только в июне, а сейчас всего лишь август.
— Если бы вы больше интересовались историей, то не были бы так удивлены. Сочетание звезд в августе явно способствует началу войн.
— Я поражен вашим спокойствием, ваше величество!
— Что же остается мне делать? Итак, 13 августа война была объявлена. Спустя неделю турецкая флотилия атаковала два наших судна и вынудила их уйти от Кинбурна в лиман. Плохо. Но по счастью, обороной Кинбурна руководит Суворов-младший, и я уверена — любую осаду он выдержит.
