Лина ТриЭС - Третья истина

Едва переступив ее порог, Лулу столкнулась с массой правил и предписаний. По какой стороне ходить, в каком случае кланяться портрету монарха, как здороваться с каждой из дам. Вопросы этикета сами по себе Лулу не пугали — от недостатка грациозности она не страдала. Куда труднее было разобраться и запомнить, какая из учительниц больше, а какая меньше любима директрисой. Причем, именно сегодня — положение меняется чуть ли не каждый день! Любимица тут же переполнялась важностью, и горе той ученице, которая не чтила при встрече эту важность медленным и глубоким приседанием. Блестящие успехи Луиз-Александрин в пансионе мадам Клеро по части реверансов тут помогали мало, потому что она то и дело путалась в рангах классных дам.

Еще хуже было наткнуться на недружелюбие класса. Лулу поступила в гимназию, перескочив через подготовительный, и о том, что такое «обкатка новенькой» не имела понятия. Не знала, что перед группой надо несколько заискивать, а перед ее заправилами — вдвойне. Но даже, если б знала… Ей, которой в пансионе подражали, чьей дружбы искали многие девочки, к кому-то подлизываться?? Поэтому на первую же выходку одной из верховодок класса Таты Лавровой, которая монотонно дергала ее за локоны во время молитвы и делала издевательски недоуменные глаза, когда Лулу оглядывалась, она без дополнительных разговоров ответила тумаками.

Ясно, что любовь Таты она этим не заслужила. Немедленно последовала каверза, в которой приняли участие многие.

Перед уроком закона Божия к Александрин подбежала группа девочек. Наперебой, испуганными голосами, они стали говорить:

— Ой, она ничего не знает! Стоит здесь, а там всех новеньких в актовый зал зовут, правила им объяснять! Им же без этого на уроки нельзя!

Лулу, бросив благодарный взгляд, не мешкая, побежала: знать точно как вести себя в гимназии, было необходимо. Она уже несколько раз попадала впросак. В зале, с трудом найденном, многоголосо пел хор. Как? Они уже поют? Может быть, с новенькими разучивают какой-нибудь гимн? Лулу была наслышана о знаменитом гимне студентов «Гаудеамус». А тут, наверное, новичков учат здешнему, гимназическому… Немедленно пристроившись рядом, она попробовала уловить, поймать слова и мелодию и доблестно подпевала, до тех пор, пока на нее, крайнюю, не обратил внимания дирижирующий педагог:

— А вы, девочка, кто такая?

— Новенькая Александра Курнакова! — отрапортовала Лулу.

— Гм-м. Вас что, прислала госпожа директриса? Класс?

— Нет, не она. А какой класс?

Ну, в каком вы классе, быстро, быстро, задерживаете хор!

— В первом!

— Так немедленно возвращайтесь к себе. И больше здесь не появляйтесь. В хоре поют только старшие. Нельзя так туго соображать.

Лулу понуро направилась в свой класс, где получила еще один выговор от батюшки отца Адриана:

— Неслыханная дерзновенность! С первого дня прогуливать священный предмет! В угол до конца урока.

Лулу сказала было, что она новенькая, и ее послали в актовый зал, а она что-то, наверное, неправильно поняла, но услышав смешки в классе, осеклась. Над ней посмеялись! В углу она стояла навытяжку, не отвернувшись от класса, а пристально глядя на девочек. Дернуть за волосы, поддразнить — это она еще понимала. Но подвести перед учителем? Такое в Рамбуйе считалось подлостью. На перемене Лулу, наоборот, не захотела и смотреть на одноклассниц. Но те не оставили ее в покое.

Черноглазая девочка подошла к ней и доверительно произнесла:

— Меня зовут Роза. Агаджанова. Не обращай внимания. Они — тупицы, они такие вредные. Это ты из Франции приехала?

— Да, да, — мгновенно оттаяла Лулу. Как ни зла она была, но обрадовалась доброму слову. Может, она нарвалась на какой-то клан тупиц и вредин, и входят в него не все? — я училась, проживая в Рамбуйе, это близко к Парижу, а приехала лишь три месяца пока.

— Как интересно… А то я смотрю, ты говоришь как-то странно.

— А ты меня всегда поправляй каждый раз при ошибочном слове, — охотно пошла на сближение Лулу. Может, это будет такая же преданная подружка, как Ивонн? Вот она и похожа на нее, только потолще.

— А знаешь, сейчас словесность будет. Выучила стих?

— Какой?

— «Зимняя дорога». Это Пушкина. На лето задавали.

Лулу почувствовала приближение триумфа. Это было неслыханное везение. Они с Виконтом разбирали это стихотворение. Правда, она не учила с ним стихов наизусть. Он читал, она читала… разговаривали о прочитанном, и … оказывалось, что стихотворение плотно сидит у нее в мозгу. Так и теперь, сами собой, в памяти возникли строчки о волнистых туманах и печальном свете… Лулу радостно ответила Розе:

— Да, знаю, это необыкновенная словесная красота!

— Слушай, подними руку, многие не знают. Выручишь, а учительница сразу поймет, что ты хорошо учишься. Я научу, как у нас полагается декламировать.

— А как?

И Роза подробно рассказала.

Странноватые обычаи, подумала Лулу, но тут же сопоставила: если в этикет входит кланяться портрету в нижнем зале, то может быть, вполне, может… Прозвенел колокольчик, Роза отбежала и что-то зашептала соседке, может, уговаривает поменяться местами, чтобы сесть с Лулу… Но Розина соседка неприятно засмеялась, отошла и, в свою очередь, нагнулась к двум другим девочкам, которые рассмеялись тоже. Они смеются над Розой, за то, что она захотела общаться с Лулу! Она поймала Розин взгляд и ободряюще кивнула — подойти или защитить ее она уже не могла. Урок начался.

Учительница Лидия Степановна, с одутловатым лицом без подбородка и криво открывающимся ртом покрикивала:

— Уберите этот шум, слушайте сюда! Сейчас всех выставлю. Mesdames! Тихо! А вы кто такая? — обратилась она к Александрин.

— Я новенькая, Александра Курнакова, — заученно ответила Лулу.

— Дежурная! Почему мне не доложили, что в классе новенькая? А вы, почему сели вместе со всеми, когда должны были остаться стоять? Вы что с Луны свалились?

Пока Лулу обдумывала, почему именно на Луне люди встречают друг друга упорным сидением, Лидия Степановна повела опрос. Лулу было не по душе снова обращать на себя внимание, но, не желая подвести Розу, которая надавала добрых советов и обратилась к ней с призывом о помощи, она робко подняла руку.

— В чем дело, новенькая? У вас вопрос?

Выражение лица преподавательницы настоятельно рекомендовало воздержаться от всяческих вопросов, но Лулу решила не отступать:

— Я тоже знаю это стихотворение и я просила бы вас, чтобы декламировать…

— К доске и не коверкай язык!

Лулу вышла, припомнила данные Розой наставления, нашла взглядом портрет А.С.Пушкина, висевший на боковой стене. Кудрявый Пушкин, солнце русской поэзии, смотрел в сторону с затаенной тревогой и сочувствием, как будто не желал участвовать в чем-то нехорошем. И Лулу, подняв к нему, действительно, как к солнцу, голову, тихо и четко начала… Она так старалась, словно доказывала и Пушкину, и Виконту, что она любит и ценит этот язык. Не повернись она при этом спиной к Лидии Степановне, может быть, ее проникновенное чтение и не было бы прервано недовольным возгласом:

— Кому это она говорит? Кому вы это говорите, новенькая?

— Пушкину, — доверчиво объяснила Лулу и чуть не оглохла от крика:

— Мало того, что она показала мне спину, она еще и строит насмешки? На место и на два часа после уроков! Чтобы я Вас больше не слыхала!

Класс исподтишка смеялся, прячась от гнева Лидии Степановны, но Лулу не задевал общий смех, у нее перед глазами прыгали только трясущиеся щеки Розы.

Она рванулась, чтобы объяснить, что ее подучили, но святой пансионский запрет «не выдавать» сработал и здесь. Лулу молча села, пересилив себя — очень хотелось выйти. Не для того, чтобы поплакать в уголке. Нет! Этого они от нее не дождутся! Просто умыться, постоять у окна. Впрочем, даже попытайся она объяснить что-то, вряд ли бы помогло. Учительница уже кричала на другую девочку, а до «новенькой» ей не было никакого дела.

— Курнакова! — голос математика вывел из задумчивости. Седой учитель коротким жестом пригласил ее к доске. Она с неохотой поднялась — с задачками она была не в ладах. Пансионскую программу почти забыла, а Виконт гораздо охотнее знакомил ее со стихами, словами, историческими событиями и географическими открытиями, нежели учил правилам арифметики. Хорошо, что при поступлении математики почти не требовалось. А уж не продвинулась Лулу в этой почитаемой человечеством и пренебрегаемой ею науке ни на шаг, поглощенная борьбой с обстоятельствами и одиночеством.

Она подошла к доске, взяла мел. Есть, есть правило, по которому решается эта пустяковая задача, жалко только, что Лулу его не помнит… Ждать подсказки она не стала, хотя ей было бы достаточно крошечного толчка. Демонстративно отвернулась к доске и начала безнадежно возиться с решением.