Франко-германская война 1870-71 гг. стала уже войной современной техники и массовых армий, которая позволяла предчувствовать ужасы тотальной войны XX столетия. На первом этапе решающую роль сыграли техническое оснащение и стратегическое превосходство прусской армии и ее генштаба под руководством Мольтке. Немецкая сторона лучше провела мобилизацию и осуществила развертывание сил на широком фронте. Исход войны решили точно спланированные Мольтке крупные сражения под крепостями Мец и Седан. Действуя строго по предписаниям генштаба, немецкие войска, понеся минимальные потери, принудили французов к капитуляции. Под Седаном в плен попал и сам Наполеон.
Второй этап войны, на котором армия новорожденной Французской республики попыталась переломить ход войны в свою пользу и добилась некоторых успехов, не сказался на конечной победе немцев. 28 января 1871 г. было заключено перемирие, за которым в феврале последовал прелиминарный мир. Окончательную точку поставил заключенный 10 мая Франкфуртский мир, по которому Франция теряла Эльзас и Восточную Лотарингию и должна была выплатить контрибуцию в 5 млрд. золотых франков.
Общественность Германии единодушно требовала возвращения «исконно немецких» Эльзаса и Лотарингии. Прусский генштаб из стратегических соображений настаивал на аннексии Вогезских гор с их многочисленными проходами и крепости Мец. Бисмарк не мог противостоять этим требованиям, хотя знал, что такие условия ставят под угрозу его цель — надолго устранить военную опасность на западной границе, поскольку Франция непременно будет стремиться к реваншу.
В ходе войны завершилось и политическое объединение всех немецких государств. Национальное движение и общественное мнение оказали такое сильное давление на южногерманских правителей, что для них оставался только один путь — вступление в Северо-Германский союз. Поэтому объединение Германии нельзя считать только объединением «сверху». Это было и объединение «снизу», которое стало возможным благодаря буржуазно-либеральному национальному движению. В Зеркальном зале Версаля, где 18 января 1871 г. была провозглашена Германская империя, находились не только князья, генералы и дипломаты. Там присутствовала и делегация Северо-Германского рейхстага во главе с его президентом Эдуардом фон Симеоном, который еще в 1849 г. возглавлял франкфуртских парламентариев, предлагавших Фридриху Вильгельму IV императорскую корону. Таким образом, Германская империя получала двойную легитимацию. С одной стороны, она опиралась на согласие немецких монархов, с другой — была узаконена парламентом.
После создания империи казался излишним вопрос: может ли возникнуть единое немецкое государство, а если да, то в той ли форме, в какой оно появилось. Современникам этого события и двум последующим поколениям государство Бисмарка казалось исторической необходимостью, которому не было иных альтернатив. Но имеет ли смысл задавать вопрос об альтернативах после того, как события уже произошли?
Однако только реконструкция ушедших в прошлое возможностей и шансов может освободить нас от исторического фатализма и понять, почему развитие пошло именно так, а не иначе. В этом смысле то, что случилось на деле, было лишь одной из возможностей, и даже не самой вероятной.
Имелось несколько вариантов решения национального вопроса. Одним из них было сохранение Германского союза в более либеральном виде, и об этом свидетельствуют многие важные факты. Сохранялись остатки старой имперской традиции и уважение к власти давних династий. Акт о создании союза реально придавал особый вес двум крупнейшим государствам — Австрии и Пруссии, но не давал им возможности поглощать другие немецкие территории. Не последнюю роль играла также заинтересованность европейских держав в сохранении равновесия сил, которое могло нарушить объединение Германии. Однако Германский союз не мог быть долговечным. Патовая ситуация, сложившаяся между Австрией и Пруссией, все равно требовала какого-то разрешения, без которого не могло быть и речи о модернизации союза и централизации власти.
Второе возможное решение было опробовано в 1848-49 гг.: создание современного централизованного национального государства на основе народного суверенитета и прав личности. Но эта модель оказалась нежизнеспособной из-за социальной неоднородности и идеологической противоречивости вглядов ее либеральных и демократических сторонников, а также из-за сопротивления европейских держав, опасавшихся распространения немецкого либерального национализма за пределы Германского союза. Однако никакой немецкий парламент не мог надеяться на поддержку населения, если бы он отказался от «освобождения» Эльзаса и Шлезвиг-Гольштейна.
Существовали и прочие возможности, которые горячо обсуждались представителями оживившегося в конце 1850-х — начале 1860-х гг. национального движения. Великогерманское решение — объединение вокруг Австрии с ее ненемецкими владениями, казалось, открывало неплохие перспективы, а поскольку оно как бы возрождало славное имперское прошлое, то его эмоциональное воздействие было наиболее значительным. Но уже в начале 1860-х гг. такой проект стал иллюзорным. Дело даже не в претензиях Пруссии на гегемонию в Германии. За нее выступала высшая прусская бюрократия, а сам король и консервативное дворянство относились к габсбургским прерогативам с должным уважением. Но великогерманский вариант противоречил здравому экономическому смыслу. Дунайская монархия с ее допотопным меркантилизмом значительно отставала от далеко продвинувшейся хозяйственной интеграции Таможенного союза. Кроме того, интересы уже значительно отдалившейся от остальных германских государств Австрии переместились в Северную Италию и на Балканы. Наконец, включение многонациональной монархии Габсбургов в единое немецкое государство породило бы массу трудноразрешимых проблем.
Возможным решением могла бы стать дуалистическая гегемония Австрии и Пруссии в Германском союзе. Такой позиции некоторое время придерживалась Пруссия, предлагавшая провести реформу союза, разделявшую Германию по реке Наин. Севернее располагался бы прусско-северогерманский союз, южнее — дунайская федерация во главе с Веной. Еще в 1864 г. Бисмарк исходил как раз из такого варианта, который мог бы положить конец давнему австро-прусскому конфликту. Это была достаточно реальная альтернатива, провалившаяся по той причине, что Австрия не без оснований не доверяла прусским предложениям и опасалась, что Берлин будет затем выдвигать все новые условия и требования.
Наконец, существовала концепция триады, выдвинутая средними немецкими государствами, которые боялись как прусской гегемонии, так и совместного австро-прусского господства. Поэтому напрашивалась идея о слиянии малых, чисто немецких территорий в одно национальное государство. Что касалось Австрии и Пруссии, то они могли идти собственным путем как европейские державы. Они явно переросли старый союз и имели значительные негерманские владения. Создание «третьей Германии» казалось защитой от гегемонистских устремлений Вены и Берлина и средством сохранения традиционных местных свобод и традиций.
С 1859 г. «третья Германия» явно оживилась и предложила реформировать устройство Германского союза, чтобы расширить его федеративные основы и усилить его воздействие на членов этого объединения. Однако сразу выяснилось, что реформаторские планы Баварии, Саксонии и Бадена настолько различны, что делают невозможными их общую политику, не говоря уже о совместных действиях.
Таким образом, малогерманское решение проблемы было только одним из нескольких вариантов. Если ему благоприятствовали существование Таможенного союза, слабость Австрии и временные симпатии либералов, то это еще не означало, что такой вариант был запрограммирован изначально.
Сам Бисмарк в 1868 г. уже после войны с Австрией говорил, что «если Германия достигнет своей национальной цели еще в XIX в., то это будет чем-то великим, а если это случится через десять или даже через пять лет, то будет чем-то необычайным, неожиданным даром Бога».
Конечно, в период объединения сложилась исключительно благоприятная международная обстановка, которой на редкость умело воспользовался Бисмарк. Однако если бы во главе Пруссии стоял другой человек, если бы Франция вмешалась в «немецкую войну», а Россия или Австрия — в войну 1870 г., то немецкая история могла бы пойти по совершенно другому пути.
Создание империи утолило жажду немцев собрать нацию в едином государстве. Но многие люди представляли его иначе. В этом смысле оно должно было быть крупнее, ибо Австрия теперь не входила в империю; конфессионально более сбалансированным, так как без Австрии протестантизм получил явный перевес, а католики оказались даже под подозрением в недостаточной национальной лояльности; более федеративным, ибо в империи сложилось абсолютное преобладание Пруссии, а «третья Германия» практически перестала существовать. Наконец, более демократическим и парламентарным государством вместо, возникшего авторитарно-милитаристского режима во главе с харизматическим лидером.
