Тит и Фронтон поднялись.
— Нас сейчас разлучат, — сказал Сабиний. — Скажи, Саломея, ты готова?
Она вспомнила глаза Тамары, когда ее били. Она не допустит, чтобы Тамара подверглась такой же участи, как она. Саломея встала и твердым голосом ответила:
— Я жду тебя.
Глава IX
Тишина царила над городом. Только изредка у ворот слышались шаги стражников. Звезды тускло сияли сквозь туманные ночные облака. В доме Этерния Фронтона были потушены уже все огни. Один из рабов, стороживших вход у двери, спал глубоким сном. Копье выскользнуло из его рук. Вино, которым угостил его декурион Сильвий, было очень хмельное…
С востока, из-за галилейских гор, надвигался бледный свет. Прохладный предутренний ветер веял над землей, возвещая приближение дня.
Несколько мужчин пробиралось через площадь осторожно, избегая всякого шума, к дому Этерния Фронтона.
Тамара бредила, шепча несвязные слова; в них слышался сначала смертельный ужас, потом ликующее счастье. Флавий Сабиний! Саломея, успокаивая, гладила ее по голове, но не слышала ее слов. Даже любимое имя скользило мимо нее, как дуновение ветра. Шум у двери заставил ее подняться. В комнату вошли двое людей; один из них приблизился к ней, другой остановился у входа. Через открытую дверь Саломея увидела Гликерию, связанную и лежащую на полу.
Один из вошедших приподнял маску. Флавий Сабиний! Саломея наклонила голову, не произнося ни звука. Ей казалось, что все это сон.
Как во сне, она подняла Тамару с постели и закутала в одеяло, которое Гликерия как бы нечаянно оставила рядом с кувшином воды.
Потом Саломея подошла к оконной решетке.
— Иди! — сказала она беззвучно.
Флавий Сабиний вздрогнул. Лицо его побледнело.
— А ты?
Она покачала головой.
— Я остаюсь.
— Ты… ты хочешь, — крикнул он, — остаться… у этого?…
Она подняла руку, останавливая его.
— Зачем бежать? — сказала она, и улыбка показалась на ее губах. — Разве можно бежать от самой себя?
Кровь бросилась ему в голову.
— Но тогда… Я не понимаю, — проговорил он, задыхаясь. — Прежде я думал, я надеялся, а теперь… Ты не любишь меня, Саломея?…
Она прислонилась к стене и прижала дрожащие руки к задыхающейся груди. Ей казалось, что разрывается сердце от бесконечной боли.
— Я тебя люблю, — простонала она, — я тебя люблю.
— И все-таки… Саломея!
Она опустила голову, чтобы не видеть этой муки на его лице.
— И все-таки, — продолжала она беззвучно, — именно потому, что я тебя люблю…
Он с ужасом взглянул на нее. Он ее не понимал, и она это видела по его растерянному виду. Она подошла к Тамаре. Сорвав с нее легкую сорочку, она показала на кровавые полосы, покрывавшие ее спину.
— Я не могла этого вынести, — прошептала она, — не могла смотреть на муки невинного ребенка и тогда…
С тихим, беззвучным рыданием она упала на край постели.
Флавий Сабиний все понял. Крик от бешенства и бесконечной жалости вырвался из его груди. Он опустился на колени рядом с Саломеей и обнял ее. Наступило долгое молчание. Только Тамара блаженно шептала:
— Флавий Сабиний!
Послышался звук шагов. Тот, кто стоял у двери, тихо крикнул:
— Скорее, господин, сюда идут.
Саломея вскочила.
— Иди, — торопила она его, — иди!
— Я не пойду без тебя, — сказал он и схватил ее за руку.
Она вырвалась.
— Я остаюсь, — повторила она твердо. — Моя судьба связана с судьбой Фронтона. Разве ты этого не понимаешь? Но, — прибавила она, задыхаясь, если ты меня любишь, спаси эту девочку. Спаси ее, молю тебя. Ради меня!
Она заставила его взять на руки лежащую без чувств Тамару и потащила его за собой к двери.
Раздался громкий крик, потом глухие звуки борьбы. Саломея побледнела.
— Это Фронтон, — пробормотала она. — Мы опоздали!..
— Нет, — крикнул Флавий Сабиний яростно, он отдал Тамару Сильвию и повернулся к ней.
Несколько секунд Сабиний и Саломея молча стояли друг против друга.
— О Саломея, возлюбленная, — шептал он, — прости, что я делаю это, но я уйду только с тобой. — Он поднял ее на руки и понес.
Саломея обвила руками шею Сабиния и притянула его к себе. Долгий поцелуй соединил их уста.
Послышались крики рабов Фронтона, поспешивших на зов господина; они загородили дорогу беглецам.
— Взять его! — кричал Этерний Фронтон, обезумев от бешенства. — Положить его на землю, но не убивать. Он мне нужен живой. Я сожгу его на медленном огне на глазах его возлюбленной…
Флавий Сабиний опустил Саломею на землю и обнажил меч.
Трусливые рабы отступали перед ударами префекта. Вдруг Фронтон схватил меч одного из рабов и бросился на Флавия Сабиния, но тот ловко уклонился от его удара, и острие меча коснулось лица его маски. Она упала.
— Флавий Сабиний! — вскрикнул Эстерний Фронтон. — Тебе, видно, захотелось познакомиться с палачом, раз ты врываешься, как грабитель… Что, если я донесу об этом цезарю? Бедный Сабиний! Нерон давно ненавидит Флавиев и охотно начнет с тебя…
Он не успел договорить. Меч префекта нанес точный удар. Кровь залила сверкающее лезвие. С глухим звуком вольноотпущенник упал на землю.
Флавий Сабиний, увлекая за собой Саломею, выбежал из дому мимо отступавших в ужасе рабов.
Сильвий ждал их внизу, Тамара лежала, вся дрожа, у него на руках. Они поспешили к галилейским воротам. Саломея молча шла рядом. Флавий Сабиний торопливо рассказал о случившемся. Декурион побледнел, услышав рассказ Флавия.
— Какое несчастье! — встревоженно сказал он. — Этерний Фронтон был одним из любимцев цезаря, и ты знаешь, как жестоко Нерон мстит за своих любимцев. Даже Веспасиан не сможет тебя защитить. Он сам в немилости у Нерона. Нерон не упустит случая унизить Веспасиана. Я вижу только один выход, господин. Ты должен бежать, тотчас же бежать. Веспасиан, не задумываясь, велит арестовать тебя, как только узнает о случившемся.
— Бежать, — пробормотал Флавий Сабиний, — но куда?
— К Мукиану, наместнику Сирии. Он друг твоего отца и сумеет укрыть тебя, пока не забудется это несчастное происшествие.
Взгляд префекта просветлел.
— Да, к Мукиану, — сказал он. — Туда можно теперь пробраться через Галилею, потому что береговой путь занят войсками Веспасиана. Тем же путем должны следовать Тамара и Саломея в Гишалу.
Сильвий кивнул, одобряя его план.
Они подошли к галилейским воротам. На посту стоял знакомый декуриону солдат, они беспрепятственно вышли из города. На дороге из полуразрушенного домика им навстречу вышел человек. Это был проводник, присланный царицей.
За домиком стояли оседланные лошади. Проводник сел на одну из них, декурион передал ему Тамару. Вдруг Флавий Сабиний отчаянно крикнул:
— Саломея! — Она только что была около него и вдруг…
С трудом декуриону удалось убедить префекта не возвращаться в Птолемаиду. Только услышав звук цоканья, Флавий Сабиний дал себя усадить на лошадь и вслед за проводником поскакал по направлению к галилейским горам.
Рана Регуэля начала заживать. В первый раз Андромах, врач царицы, позволил раненому оставить постель. Царица позаботилась о том, чтобы парк, окружавший внутреннюю часть дворца, был окружен решетками, обвитыми зеленью, так, чтобы ничей взор не мог проникнуть туда.
Опираясь на руку Андромаха, Регуэль вышел из своей комнаты и, пройдя потайными ходами, очутился на воздухе. Устав от ходьбы, он опустился на скамейку и после ухода врача прислонил голову к стволу дерева.
Наступил полдень. Темные верхушки кипарисов тянулись к синеве небес. Листья, ветви, цветы наполнены были солнечным светом. Птицы молчали, раздавалась только сонная песнь цикад. Перед Регуэлем сверкал на солнце маленький пруд; на его недвижимой поверхности отражалась статуя Венеры. Под блестящим зеркалом воды мелькали золотисто-багровые пятна, когда маленькие рыбки в глубине попадали под луч солнца.
Сладостное томное чувство овладело Регуэлем. Он закрыл глаза. В серебристых переливах воды двигалось стройное тело богини; снежная белизна ее светится сквозь складки одежды, нежная рука поднимается и манит… Окруженная сиянием голова нагибается к нему… Глаза улыбаются, губы шепчут нежные манящие слова… Она все ближе и ближе. Платье ее шуршит, когда она склоняется к нему…
— Дебора! — прошептал он, когда ее дыхание нежно овеяло его щеку. Он потянулся за золотистой копной волос, погрузил в нее руки, и на лице его засияла улыбка блаженства. Он забыл весь мир.
— Дебора! — повторил он.
— Какое счастье, — сказала она со смехом, — что волосы крепко держатся у меня на голове. Под твоими пальцами всякий обман открылся бы. Но скажи мне, Регуэль, — спросила она, садясь около него, — о чем ты думаешь?
Он улыбнулся.
— О тебе.
