– Там есть вода, есть сено, и для нас чистят место!
Будакен поднял руку с плетью, и двадцать скифских коней гуськом двинулись в ворота.
Большой квадратный двор, обнесенный стеной, был полон кричавших людей и встревоженных верблюдов. Деревянные резные колонны поддерживали навесы над террасами, окружавшими двор. В стенах темнели глубокие ниши, где могли располагаться путники.
Некоторые ниши были завешаны цветными занавесками и коврами. Из-за них испуганно выглядывали женщины, закутанные в оранжевые и малиновые покрывала.
По всему двору бегали согдские воины, расталкивая путников, подымая их ударами плетей, сгоняя толпу в одну сторону двора. Они, громко крича, бежали из разных ниш, ловили испуганных верблюдов, тащили в одно место вьюки, мешки, подбирали рассыпанную солому и клевер.
Скифы, недоверчиво оглядываясь, привязали коней вдоль одной стены, в которой были углубления – кормушки для скота.
Согды осмелели, приближаясь к скифам; некоторые ощупывали добротность материи их одежд, сбрую и оружие, приседали на корточки и быстро переговаривались на своем плавном, мягком языке.
Голые рабы стали мести пучками полыни террасу и ниши, выталкивая женщин, выбрасывая узлы и плачущих детей.
Старый Хош морщил нос, покачивал головой и вполголоса расспрашивал Спитамена:
– Знаешь ли ты, как выбраться отсюда? В этом городе легче запутаться, чем в камышах. А это еще что за безумец? Чего он здесь ищет?
По террасе шел согд в дорогой шелковой одежде, но босой, с куском рваной материи на голове. В руках он держал мешок, который встряхивал, и беспрестанно бормотал молитвы, закатывая глаза кверху.
Он зашел в нишу, где рабы обметали стены и пол, и бросился к мусору, выхватывая оттуда клопов, сороконожек и муравьев.
Все это он сбрасывал в свой мешок, потряхивая его с монотонными причитаниями.
– Что ты делаешь, достойнейший сын добродетельной матери? – спросил его Хош.
– Я грешник! Семьсот семьдесят семь несчастий свалились на мою голову. Теперь мне грозят наказания и в этой жизни и после смерти. Духи тьмы будут грызть меня.
– За что такие несчастья свалились на тебя?
– Я был на празднике у моего брата, когда он был назначен сборщиком податей. Старое вино бросилось мне в голову, и я пошел домой, шатаясь и распевая песни. Ариман позавидовал мне, за мной увязались собаки и вцепились в мою одежду. Тогда я схватил камень, чтобы отогнать их, и так ударил одну собаку, что она упала, задергала ногами и – о, горе мне! – околела.
– Но почему же это такое несчастье? – удивился Хош. – Ты вполне правильно сделал, ударив собаку.
– Какие грешные слова ты говоришь! – ужаснулся согд. – Ведь корова и собака у нас священны, и их оберегает сам великий бог Ахурамазда. Когда я ударил собаку, поблизости проходил служитель из храма и пожаловался верховному жрецу. Теперь – по закону – я должен собрать своими руками четыреста восемьдесят слуг злого Аримана: сороконожек, ящериц, змей, клещей, скорпионов, сколопендр и других нечистых животных. Всех их я должен принести в храм непременно живыми, сдать жрецу для умерщвления священными щипцами. А затем он совершит моление и очистит меня от грехов.
– А кроме того, сколько ты должен еще заплатить жрецу? – спросил Спитамен.
– Я уже пожертвовал жрецу барана, двух овец и восемь кур, а сколько еще придется платить, знает только жрец… – Со стоном и вздохами согд пошел прочь.
– Что за страна! – удивлялся Хош. – Кажется, собаке здесь живется лучше, чем человеку?
– Ты легко можешь убедиться в этом, – ответил Спитамен. – Попробуй ударить камнем сперва человека, а потом собаку.
Во двор въехал старик на красиво убранном коне, которого под уздцы вели двое слуг. Желтая одежда, обшитая малиновой бахромой, остроконечная войлочная шапка, короткая палка, отделанная золотом, говорили о важном положении старика. Длинная серебристая борода была искусно завита в ряды ровных колечек. Глаза, обведенные черной краской, тревожно вглядывались.
Сотник громко провозгласил, обращаясь к Будакену:
– Да хранит всевидящий Ахурамазда благородного Фейзавла, правую руку правителя нашего города!
Один слуга стал около коня Фейзавла и нагнулся до земли. Старик поставил ногу, оплетенную красными ремнями, на его спину и сошел на землю. Другой слуга поднял над ним широкий зонтик с красными, белыми и синими полосами. Фейзавл приподнял позолоченную палку, сказал тихо несколько слов.
Согды, почтительно склонившиеся при его появлении, услышав приказание, стремительно разбежались в разные стороны. Слуги быстро притащили ковер и пестрые подушки и разложили на террасе между колоннами.
Фейзавл опять поднял руку с выкрашенной красной краской ладонью, и слуга подал ему корзинку. С торжественным видом Фейзавл вынул из нее красную розу на длинном стебле и оранжевый плод граната. Держа их перед собой, как большую драгоценность, Фейзавл медленными шагами направился к Будакену:
– Премудрейшая и прекраснейшая Рокшанек, дочь князя этого города, украшающая светом своих добродетелей землю, посылает тебе по случаю твоего приезда пожелания благоденствия и прибыли в делах и говорит тебе: «Добро пожаловать!» – При этом Фейзавл схватил руки Будакена, вложил в них розу и гранат и отступил назад под защиту ставших около него воинов.
Будакен проворчал Спитамену:
– Ты здесь бывал, не знаешь ли, что я должен с этим делать? Съесть, что ли?
– Нет, отдай своему слуге, и пусть он стоит рядом и держит в руках, как чашу, переполненную водой.
Будакен повел бровями, взглянул на Хоша, и тот стал позади князя, держа на вытянутых руках розу и гранат. Будакен мрачно молчал.
Спитамен обратился к Фейзавлу:
– Скифский князь Будакен благодарит и просит рассказать, почему ему присланы роза и гранат.
– Княжна Рокшанек желает, чтобы князь так же процветал, как прекраснейшая роза, и чтобы прожил счастливо столько же лет, сколько зерен внутри граната.
Будакен громко захохотал:
– Всем расскажу в нашей степи, что я похож на розу и буду жить четыреста лет. – Он добавил: – Я очень хочу увидеть вашу княжну Рокшанек. Я тоже поднесу ей подарок, который будет достоин ее красоты и добродетелей.
Глаза Фейзавла метнули взгляды по сторонам, и он сказал, указывая медленным, величественным жестом на ковер:
– Пойдем сперва туда, на ложе отдыха, и погрузимся в сладостный разговор, возвышающий наш разум и наши души.
Будакен и Фейзавл сели на разных концах ковра.
Сзади Фейзавла стали сотник, слуга с зонтиком и несколько вооруженных юношей.
Фейзавл начал обычными вопросами:
– Здоров ли, князь? Толст ли твой нос?[82] Сильны ли, как всегда, твои мышцы? Свободно ли дышит твоя грудь?
– Благодаря твоей милости я дышу так же хорошо, как и мудрая «правая рука» правителя города.
Фейзавл поднял золоченую палку – подошли слуги и опустили на ковер медные подносы. На них лежали горой лепешки, сушеный виноград, миндаль, фисташки и медовые соты.
Голый невольник с костяным кольцом в ухе принес большой, покрытый мхом и плесенью глиняный кувшин. Старик слуга с желтой повязкой вокруг головы и в широкой полосатой одежде вытащил из-за пазухи стопку медных чашек, вложенных одна в другую, вытер их концом своего синего шерстяного пояса, ножом сбил смолу, облепившую горлышко кувшина, вытащил деревянную пробку и разлил в чашки темное густое вино.
Затем старик взял полную чашу вина, слил с нее несколько капель на свою сморщенную левую ладонь и подал чашу Будакену. Одновременно он слизнул вино с левой ладони и прищелкнул языком. То же самое он повторил, передавая другие чаши Фейзавлу и скифам. Все поняли, что если разливающий старик пьет первый, то в чашах нет яда и вино можно пить без опасения.
Фейзавл взял чашу обеими руками и, подняв глаза кверху, воскликнул нараспев:
– Пусть хранит Ахурамазда великого царя царей, нашу землю и всех почитающих высочайшего! – И он выпил одним духом всю чашу.
Будакен наблюдал, что делает Фейзавл, и старался повторять его жесты. Выпил вино – оно было душистое, сладкое и крепкое.
Будакен стал задавать вопросы:
– Как здоровье царя царей? Где теперь великий, непобедимый правитель Персии?
Фейзавл развел руками:
– Вы, саки, достойные и мудрые доители кобыл, живете в беспредельных степях, так что все новости приходят к вам через год. Про какого царя царей ты спрашиваешь? Если про великодушного Дараиавауша,[83] то его уже нет – его призвал к себе на небо Ахурамазда; где его семья – неизвестно: или погибла, или – еще хуже – обращена в рабство Двурогим злодеем. Выпей еще этого вина – оно пролежало в земле много лет и потому стало густым, как мед.
