честь, — он увидел недогоревший запал и начал действовать быстрее других. Это не смелость и уж тем более не героизм.
Хорнблауэр посмотрел на своих подчиненных и обостренными до предела чувствами понял, что в этот миг зародилась легенда и что случай обрастет самыми дикими небылицами. Это неожиданно смутило его. Он засмеялся и тут же понял, что смеется над собой, смеется бессмысленным идиотским смехом. Он еще сильнее обозлился на себя, на Чамберса с «Наяды», на весь свет. Он хотел бы оказаться подальше отсюда, на подступах к Бресту, и делать свое дело, а не участвовать в безответственной операции, ни на йоту не приближающей победу над Бонапартом.
Тут он увидел, что запал прожег на перчатке дыру. Перчатки подарила ему Мария темным утром, когда он уходил от нее, чтобы вывести «Отчаянного» в море.
В Ируазе, укрывшись от юго-восточного ветра, Хорнблауэр вновь пополнял запасы. После починки в Плимуте он второй раз проходил через эту трудоемкую процедуру. Надо было заполнить бочки из водоналивного судна, поменять пустые бочки из-под солонины на полные и выманить все мелочи, какие удастся, со странствующего корабля-склада, взятого на службу Корнваллисом. «Отчаянный» провел в море уже шесть месяцев и теперь готов был провести там еще три.
Хорнблауэр с некоторым облегчением наблюдал, как плавучий склад отошел прочь: шести месяцев в море едва хватило на то, чтобы очистить корабль от всех мерзостей, которых он набрался в Плимуте, — заразных болезней, клопов, вшей и блох. Хуже всего были клопы — их гоняли из одного укрытия в другое, выкуривали тлеющей паклей, раз за разом замазывали краской. Стоило Хорнблауэру счесть, что с заразой покончено, как какой-нибудь несчастный матрос подходил к дивизионному офицеру и, козырнув, докладывал: «Простите, сэр, мне кажется, у меня опять в койке клопы».
Пришло семь писем от Марии — сначала Хорнблауэр вскрыл последнее и убедился, что с ней и с маленьким Горацио все в порядке, — и уже дочитывал остальные шесть, когда в дверь постучался Буш. Сидя за столом, Хорнблауэр слушал, что докладывает Буш, — все это были пустяки, и Хорнблауэр никак не мог взять в толк, зачем первый лейтенант беспокоит ими капитана. Тут Буш вытащил из бокового кармана журнал, и Хорнблауэр обреченно вздохнул, поняв истинную причину визита. Это был последний номер «Военно-морской хроники», поступивший на борт вместе с почтой, — кают-компания подписывалась на него в складчину. Буш пролистал журнал, раскрыл его перед Хорнблауэром и ткнул в нужное место заскорузлым пальцем. Хорнблауэру понадобилось всего две минуты, чтобы прочитать: это был отчет Чамберса Корнваллису о безобразной стычке у Абер-Врака. Очевидно, его напечатали в «Вестнике», чтобы ознакомить читающую публику с обстоятельствами гибели «Кузнечика». Палец Буша указывал на последние четыре строчки. «Капитан Хорнблауэр сообщил мне, что на „Отчаянном“ жертв не было, хотя в шлюп и попал пятидюймовый снаряд, причинивший значительный ущерб рангоуту и такелажу, но, по счастью, не взорвавшийся».
— Ну, мистер Буш? — Хорнблауэр надеялся, что его ледяной тон остановит Буша.
— Это неправда, сэр.
Есть серьезные недостатки в том, что служишь так близко от дома. Это значит, что через каких-то два-три месяца флот прочитает отчеты в «Вестнике» или в газетах, а люди на удивление чувствительны ко всему, что о них пишется. Это может пагубно сказаться на дисциплине, и Хорнблауэр хотел в зародыше пресечь такую возможность.
— Будьте добры объясниться, мистер Буш.
Буш был непробиваем. Он упрямо повторил:
— Это неправда, сэр.
— Что неправда? Вы хотите сказать, это не был пятидюймовый снаряд?
— Нет, сэр. Это…
— Вы хотите сказать, он не причинил значительного ущерба рангоуту и такелажу?
— Конечно причинил, сэр, но…
— Может быть, вы хотите сказать, что на самом деле снаряд взорвался?
— О нет, сэр. Я…
— Тогда я решительно не понимаю, чем вы недовольны, мистер Буш.
Крайне неприятно было мучить мистера Буша резкостью и сарказмом, но сделать это было необходимо. Однако Буш не сдавался:
— Это неправда, сэр. Это нечестно. Это нечестно по отношению к вам, сэр, и по отношению к кораблю.
— Чепуха, мистер Буш. Кто мы, по вашему мнению? Актрисы? Политики? Мы королевские офицеры, мистер Буш, мы должны исполнять свой долг, не думая ни о чем другом. Прошу вас, мистер Буш, впредь никогда так со мной не говорить.
Буш смотрел на него ошалело, но с тем же упорством:
— Это нечестно, сэр.
— Вы слышали мой приказ, мистер Буш? Я не желаю больше об этом слышать. Попрошу вас немедленно покинуть мою каюту.
Ужасно было видеть, как Буш поплелся прочь, обиженный и подавленный. Вся беда в том, что у Буша нет воображения: он не может увидеть дело с другой стороны. Хорнблауэр мог — он мог вообразить слова, которые написал, если бы решил сделать, как хотел Буш. «Снаряд упал на палубу, и я собственными руками загасил запал в тот самый миг, когда снаряд должен был взорваться». Не мог он написать такой фразы. Не мог он таким образом добиваться чьего-то расположения. А главное, он сам презирал бы тех, кто потерпит человека, способного написать такую фразу. Если по случайности его дела не говорят сами за себя, он о них говорить не будет. Самовосхваление претило ему, и он сказал себе, что дело не во вкусе, что решение было взвешенное и направлено на благо службы и что в этом смысле он проявил не больше воображения, чем Буш.
И тут же поймал себя на лжи. Все это самообман, отказ смотреть правде в лицо. Он льстил себе, утверждая, будто у него не больше воображения, чем у Буша, — воображения, возможно, больше, а вот мужества гораздо меньше. Буш не подозревал о тошнотворном страхе, накатившем на Хорнблауэра в ту секунду, когда упал снаряд. Буш не знал, что его обожаемый капитан тогда представил себе, как разлетается в кровавые клочья, что сердце его почти перестало биться — сердце труса. Откуда Бушу знать, что такое страх, и он не поверит, что его капитану знакомо это чувство. А значит, Буш никогда не поймет, почему Хорнблауэр обошел в отчете инцидент со снарядом и почему так разозлился, стоило о нем заговорить. Но Хорнблауэр знал и догадался бы раньше, если бы заставил себя взглянуть правде в глаза.
На шканцах послышались громкие приказы, зашлепали по доскам босые ноги, зашуршали по древесине веревки — «Отчаянный» изменил курс. Хорнблауэр встал, желая узнать, что там такое происходит без его ведома. В дверях каюты он столкнулся с Янгом.
— Флагман сигналит, сэр. «„Отчаянному“ явиться к главнокомандующему».
— Спасибо.
На шканцах
