Кровь прихлынула к моим щекам, зазвенело в ушах. Вот уж чего я не ждал никак, ни под каким видом.
— Роберт Индрикович! Я совсем еще молодой! — чуть не со стоном вырвалось у меня.
— Знаю. Но разве молодость — порок?
— Двадцать первый год мне, и знаний еще у меня мало.
— Года и знания прибудут. За этим дело не станет. А опыт у тебя уже имеется. В Томске «Юнгштурмовку» редактировал, в Новосибирске редактором журнала был, — заглядывая, по-видимому, в мою характеристику, спокойным голосом проговорил Эйхе. — И брошюру вот написал: «Комсомольские резервы — большому Кузбассу».
— А все-таки кого-нибудь постарше бы на такое дело, — сказал я робко.
— Думали мы и об этом. Называли нам двух редакторов городских партийных газет из Прокопьевска и Ленинск-Кузнецкого. Но сам посуди: одному тридцать восемь, а другому сорок один. У них молодость в прошлом, им непросто уже понять запросы современной молодежи. Как ты думаешь, так или не так? — Эйхе старался включить меня в свои собственные размышления.
— Это верно, — согласился я с доводами Эйхе.
— И еще: какие у них перспективы? Год, от силы два и надо выбывать из комсомола по возрасту.
Я молча кивнул. И этот довод показался мне убедительным.
— Ну, и, наконец, — оба сопротивляются, не хотят получить в комсомоле кличку «дедушек». С желанием товарищей тоже надо считаться. Можно, конечно, заставить в порядке партдисциплины, но стоит ли? Работа из-под палки к добру не приведет. Вот подумали-порядили и остановились на молодом, на товарище Маркове. У него все впереди. — Эйхе посмотрел на меня и улыбнулся ободряюще.
— Да справлюсь ли, Роберт Индрикович?! Боюсь! — я не скрывал своего смятения. Ежедневная газета краевого масштаба, с большим тиражом, с редакционным коллективом.
— Это хорошо, что ты сомневаешься. Значит, чувствуешь ответственность. Хуже было бы, если б страдал заносчивостью: все могу, мол, все нипочем! Уж если б так было, я первый бы возразил. Ну а журнал «Большевик» читаешь? — вдруг перешел на другую тему Эйхе.
— Конечно! Каждый номер прочитываю, — ответил я.
— А какие статьи в последних номерах остановили твое внимание? — слегка прищурив один глаз, спросил Эйхе. Но тут я оказался на высоте, проявил завидную трезвость. Я действительно был давним и внимательным читателем журнала «Большевик», читал его с карандашом в руках, конспектировал, а самое главное, на заседаниях бюро горкома, по инициативе нашего секретаря Володи Шунько, мы ввели теоретический час, и мне приходилось систематически выступать и делать обзоры партийной и комсомольской прессы.
С первых минут Р.И. Эйхе понял, что я не просто читаю журнал «Большевик», а многие статьи в нем обстоятельно изучаю.
— Это хорошо, это поможет тебе в работе. А еще что читаешь?
Я рассказал Роберту Индриковичу, что поставил цель экстерном закончить университет и потому все свое свободное время трачу на работу над книгами, хожу на консультации в Комвуз, а иногда езжу в Томск на лекции видных профессоров.
— Это тоже хорошо. Так учились многие большевики. Иди по их дороге. Не робей! Поможем! — Эйхе встал, пожал мне руку, и я понял, что вопрос предрешен.
Неделю спустя состоялся Пленум крайкома комсомола, на котором я был избран членом бюро Западно-Сибирского крайкома ВЛКСМ и утвержден ответственным редактором краевой комсомольской газеты «Большевистская смена».
…В один из декабрьских дней 1932 года я пришел в редакцию «Большевистской смены». Коллектив редакции хорошо знал меня, поскольку я активно участвовал в работе газеты, выступая на ее страницах по различным вопросам комсомольской жизни.
Встретили меня доброжелательно, но все-таки известную настороженность к себе я чувствовал. Уж очень молод был редактор! Среди литературных сотрудников ряд товарищей работали помногу лет, обладали журналистской подготовкой и давно перешагнули комсомольский возраст.
В крайкоме партии заведующим сектором печати работал старый коммунист, литературный критик Анатолий Васильевич Высоцкий (позже он станет главным редактором журнала «Сибирские огни»), к помощи которого мне приходилось прибегать многократно.
— «Большевистская смена», Георгий, — наставлял меня в первой же беседе Высоцкий, — должна быть живее, деятельнее, доступнее для молодежи. Имеет большое значение форма подачи материала, язык, наконец, авторы. Их должно быть как можно больше. Конечно, без профессионалов не обойтись, газете нужен фельетон, юмор, серьезная статья, стихи, — юнкоры это не поднимут. Но главное на полосе — жизнь молодежи на стройках, на заводах, в деревне. Делать это нужно прежде всего силами юнкоров.
Советы Высоцкого опирались на его огромный опыт, знание газетного дела, а еще и на конкретное знание того, что и как публиковалось на страницах самой «Большевистской смены».
Высоцкий, судя по всему, тщательно следил за газетой и по долгу службы, и по интересу ко всему, что совершалось вообще в жизни.
— Но, само собой разумеется, все, что ни делается в газете, должно делаться ради осуществления генеральной линии партии и указаний товарища Сталина, — подчеркнул Высоцкий и хлопнул ладонью по столу, завершая нашу беседу. — Важнее этого, запомни, Георгий, ничего нет. Во имя этого мы живем и боремся.
Западная Сибирь переживала бурное развитие. «Большевики заново открывают Сибирь: Даешь Большой Кузбасс! Даешь Кузнецкстрой!» Эти слова можно было встретить не только на газетных страницах, они звучали по радио, их воспроизводили на плакатах, они кричали с красных полотнищ, натянутых через улицы.
Примет происходящих перемен в Западной Сибири искать не требовалось. Они встречались повсюду. Новосибирск был в лесах строек. Все чаще его называли «Сибирский Чикаго».
Самые неожиданные делегации и высокие должностные лица зачастили в наш город. Вот прибыл всесоюзный староста Михаил Иванович Калинин, вот приехал нарком тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе, вот пожаловали иностранные писатели-антифашисты Нексе, Вайян Кутюрье, Вайскопф, Иван Ольбрахт, вот приехала старейшая большевичка, возглавлявшая МОПР (международную организацию помощи революционерам) Елена Стасова, а одновременно с ними нагрянули два капиталиста из Англии с целью закупки барабинского масла, славившегося своим отменным вкусом на всю Европу, прибыли какие-то американские инженеры-угольщики, принимавшие участие в проектировании новых шахт.
Но, может быть, самой разительной приметой происходящих перемен были поезда, проходившие через Новосибирск. Они были битком набиты разнообразным людом. Тут была молодежь, ехавшая по комсомольским путевкам на Дальний Восток строить новые города; артели плотников из Вятской и Вологодской губерний, прослышавшие о хороших заработках в зарождающихся шахтерских поселках, целые семьи из Ростова и Воронежа с детьми, со стариками, с домашним скарбом: самоварами, ящиками, узлами. А многие спешили оборвать свои вековые связи с хлебопашеским трудом, ускользали в этом буйном потоке от всевидящего ока НКВД. Они кинули на произвол судьбы свои усадьбы и хутора, возведенные еще их прадедами и дедами.
В переполненных и прокуренных вагонах смешались воедино все языки и наречия России, и у всех, — и светлолицых, и темнолицых наших соотечественников, — была одна цель: понадежнее осесть на просторах необъятной России, пустить корни на новых местах, выжить, выжить во что бы то ни стало под солнцем. Такова уж сила жизни — назначенное нам природой и Богом.
Был такой период, когда бюро крайкома комсомола уполномочило меня принять обязанности ответственного за встречу и бытовое и идеологическое обслуживание поездов с мобилизованной молодежью. Месяца два я не знал, где и когда начинается день и кончается ночь. Были сформированы бригады из парней и девчат, добровольно выполнявших всю эту работу.
Едва поезд останавливался, как в вагон бросались девчата с ведрами и тряпками, с вениками и щетками. Только эти уходили из вагонов, на смену им вбегали другие девчата в противогазах. Из обыкновенных огородных леек они разбрызгивали дезинфекционные растворы, руками в резиновых перчатках разбрасывали пилюли против грызунов, атаковавших от всеобщей голодухи подъездные пути, вокзалы и поезда. Сыпной и брюшной тиф косил людей. Иногда с поездов снимали по несколько человек заболевших, и тогда начиналась забота о размещении их в санитарных бараках, и без того уже переполненных больными.
Пока этим занимались санитары, агитбригады, работавшие параллельно, распространяли по вагонам газеты, книги, листовки. Тут же возле поездов, используя платформы и стараясь перекричать гудки маневрирующих паровозов, сообщали ехавшим политические новости.
Были у молодежных поездов и более длительные стоянки — сутки-двое. Тогда их отводили на запасные пути, и людей вели в баню, подвергая одежду обработке высокой температурой. Вагоны-кухни загружали ящиками с продуктами.
