Часть первая
ПОЕДИНОК
Начнём сказывать с «Провещания» из Велесовой книги[1]: «Вот прилетела к нам птица, и села на древо, и стала петь, и всякое перо её иное, и сияет цветами разными. И стало в ночи, как днём, и поёт она песни о битвах и междоусобицах.
Вспомним о том, как сражались с врагами отцы наши, которые ныне с неба синего смотрят на нас и хорошо улыбаются нам. И так мы не одни, а с отцами нашими. И мыслили мы о помощи Перуновой[2], и увидели, как скачет по небу всадник на белом коне. И поднимает Он меч до небес, и рассекает облака, и гром гремит, и течёт вода живая на нас. И мы пьём её, ибо всё то, что от бога Сварога[3], — то к нам жизнью течёт. И это мы будем пить, ибо это — источник жизни божьей на земле.
И тут корова Земун пошла в поля синие и начала есть траву ту и давать молоко. И потекло то молоко по хлябям небесным, и звёздами засветилось над нами в ночи. И мы видим, как то молоко сияет нам, и это путь правый, и по иному мы идти не должны.
И было так. Потомок, чувствуя славу свою, держал в сердце своём Русь, которая есть и пребудет землёй нашей. И её мы обороняли от врагов, и умирали за неё, как день умирает без солнца. И тогда становилось темно, и приходил вечер, и вечер умирал, и наступала ночь. А в ночи Велес шёл в Сварге [4] по молоку небесному, и шёл в чертоги свои, и к заре приводил нас до врат (Ирия). И там мы ожидали, чтобы начинать петь песни и славить Велеса от века до века, и храм Его, который блестит огнями многими, и стояли мы (пред ним) как агнцы чистые. Велес учил праотцев наших пахать, и злаки сеять, и жать солому на полях страдных, и ставить сноп в жилище, чтить Его как Отца божьего.
Отцам нашим и матерям — слава! Так как они учили нас чтить богов наших и водили за руку стезей правой. Так мы шли и не были нахлебниками, а были русскими — славянами, которые богам славу поют, и потому суть славяне».
Издревле они полагали: уж коль огонь костров и смоляных факелов, домашних очагов и кузнечных горнов взмывает вверх — к небу, значит, он родился от молний, солнца и света... Значит, небо — мать и отец краде — огню погребальному, на котором сжигали умерших и посредством которого освобождалась из тела покойника душа и улетала в Ирий; без пламени не обходились и тризны[5].
Раскалённой полосой железа, вынутого из горна, догорал, затухая, день. Из окна дедовой горницы Рюрик зрил медленное угасание вечерней зари, и невесёлые мысли с приближением темноты приходили к нему.
Княжение в Новгороде складывалось не так, как думалось поначалу и как говорила мать Умила, напоминая слова своего отца — старейшины Новгорода Гостомысла, что «земля новгородская угобзится[6] княжением её сына», то есть Рюрика. Да пока не угобзается: не удобряется, не сходит на неё добро.
А тут ещё объявился с берегов Холодного (Норвежского) моря двоюродный брат (Водим). Поселился с дружиной в Старой Ладоге и, наезжая сюда, в Новгород, мутит посадских, пользуясь тем, что они осерчали на Рюрика. А осерчали они после того, как средний внук Гостомысла объявил себя князем. Да ведь поначалу и не возражали — сами перед мостом через Волхов кричали: «Да здравствует князь!» — и приносили жертвы стоявшему здесь Перуну. Но когда вопреки новгородской «Правде» (законам Народного веча) Рюрик на княжеских стягах и корзно[7] повелел начертать сокола, стрелою падающего с высоты полёта на жертву, то тут, кажется, новгородцы озверели[8]... Но то новгородцы! А обида Водима состояла в том, что Рюрик не наделил его землёй. Да что там землёй! По праву властвовать в Новгороде после смерти Гостомысла следовало ему — сыну старшей дочери старейшины и норвежского ярла[9]. Сие и внушает рассерженным новгородцам Водим. К тому же имя его с громкой приставкой — Храбрый. Заработана она не просто так, а в тяжёлом морском походе на остров Эйрин[10].
«Чтобы пресечь волнения народа, может, сделать Водима соправителем? — подумал Рюрик. — Княжат же в Киеве два брата и — ничего...»
В горницу закрадывалась темнота; багрянец на небе исчез, на землю опускалась ночь.
— Зажгите светильники и позовите на ужин послов киевских, — повелел Рюрик одному из рынд[11] и, видя его недоумённый взгляд, пояснил: — Да, да... Будем здесь вечерять.
Затрещали фитили в настенных сальниках; слабый огонёк от них выхватил склонённую над столешницей часть правой заострённой скулы новгородского князя, угол безусого рта и узкую, чуть подрагивающую линию высокого лба со спущенной на выпуклый глаз русой чёлкой.
Разгорелось пламя, и высветлилось всё княжеское лицо. Когда вошли послы, то, подняв головы, хорошо рассмотрели его — крупное, бесстрастное, будто несколько мгновений назад и не бороздили морщинами Рюриково чело, сокрытое волосами, беспокойные мысли.
— Проходите, садитесь! — по-свойски пригласил послов князь: накануне он встречался с ними и вёл разговор о торговле.
Киевским купцам удалось убедить своих князей Аскольда и Дира в выгодности торговых дел со Славенском, прозываемым сейчас Новгородом, — через центр Северной Руси шли добротные товары из верхних стран: металлическое оружие, плотницкие и другие инструменты, серебряные женские украшения. В этом случае Киеву не нужно было кружным путём через Восток и Византию приобретать их, доходнее напрямик «из грек в варяги» иметь сношения со свейскими[12] или датскими купцами.
Вот и направили киевские архонты послов к Рюрику потолковать да и сговориться так, чтобы явить от сих сделок увеличение и киевской казне, и новгородской. Как и в прошлый раз, в Новгород прибыли Селян с Никитой, другие купцы именитые, с ними — доверенное лицо Аскольда из его дружины Доброслав Клуд. И ещё одного послал старший киевский князь — грека Кевкамена, давно жившего в Киеве и сумевшего по-доброму расположить к себе сердце Аскольда. Возглавлял посольство боил[13] Светозар, которого после гибели его сына Яромира от рук хазар Аскольд, по настоянию воеводы Вышаты, удержал у себя и не стал направлять на границу с Диким полем, где Светозар служил ранее. И сам Вышата попросился в посольство: захотел ещё раз взглянуть на полюбившееся ему Ильмень-озеро. Будучи шестнадцатилетним юношей, ездил на его берега с отцом сватать невесту. Хорошей женой оказалась словенка, иначе, как голубка, Вышата её не называл. Да умерла она при первых родах, оставив на его руках младенца мужского пола; сын по имени Янь сейчас стал взрослым, крепким, сравнимым разве что с морёным дубом. Но не по ратной стезе пошёл, как отец — смотритель киевских вымолов[14] и боевых лодей, а по хозяйственной. Его вотчина под Киевом — пример порядка и достатка всем владетелям.
С торговыми делами управились на удивление быстро; Рюрик самолично указал киевлянам место на торговище под детинцем, где можно построить свой гостиный двор: как раз он поднимется рядом со Свейским. Тут же под тесовыми крышами с клетями для товаров разместились дворы Греческий, Норманнский, Булгарский и даже Сарацинский[15].
А теперь новгородский князь звал послов и купцов к себе снова, якобы вечерять... На нём, как на мизинном человеке, была надета рубаха, шитая из одного куска льняной тканины одним боковым швом, который оставлял дыру для головы. Но в отличие от большинства простого мужского населения, носившего здесь рубахи поверх штанов, на князе рубашка была заправлена в кожаные хозы[16], поддерживаемые узким ремешком, на ногах — яловые сапоги, какие носили норманны и свей, — короткие, зашнурованные спереди.
Княжеского на Рюрике всего-то было — висевшая на груди тяжёлая золотая цепь да длинный в отделанных жемчугом ножнах агарянский нож на кожаном пояске.
Коль князь пригласил вечерять — киевляне, не задавая вопросов, расселись за длинным столом, хотя время и позднее было. Вон уж и небесные звёзды табунками высыпали в оконцах горницы, что, как известно, находится на горнем ярусе — оттого и зовётся горницей.
Некоторые из гостей уже успели перекусить, поэтому вначале еда шла натужно, но потом, как пропустили чару-другую, заспорилось и разговор стал налаживаться. А Рюрику того и надо: затем и позвал — послушать речи о княжении двух соправителей и об устройстве разных дел Руси Киевской. Но первое интересовало больше всего: ведь сам надумал с Водимом Храбрым власть разделить. Только не мог вот так сразу Рюрик попросить ответить, как, мол, делят Аскольд и Дир эту власть, не собачатся ли из-за неё?..
