Наш миноносец подошел к одиноко стоявшему у пристани колесному буксиру. Молодой и краснолицый вахтенный начальник с нежным пушком на щеках поднес к губам мегафон и под мою диктовку громко и отчетливо окликнул:
— На буксире!
— Есть! — не сразу донесся оттуда чей-то хриповатый голос.
— По приказанию командующего флотом адмирала Старка возьмите баржу с арестованными и отправляйтесь в Уфу. Мы будем вас охранять.
— У нас мало дров, — ответил с мостика буксира пожилой волгарь с курчавой русой бородой.
— Ничего, в дороге наберем, — властно закричал в мегафон бывший мичман, два года назад окончивший морское училище.
— Есть! — послушно ответил капитан буксира и живо отвалил от пристани.
Заведя буксирный конец, пароход дернул и потащил за собой баржу. Стоявшие на берегу белогвардейские солдаты со спокойным любопытством рассматривали миноносцы и все наши маневры. С их стороны опасность не угрожала. Я боялся другого: как бы конвойные не сообразили в последнюю минуту, в чем дело. Тогда в безвыходном отчаянии они могут бросить в трюм ручные гранаты и взорвать арестованных.
Но конвоиры ничего не подозревали. Толстый пожилой тюремщик, сидя на груде толстого свернутого каната, мирно и беззаботно раскуривал свою трубку. Когда миноносец «Прыткий» поравнялся с баржей, он, не вставая с места, сделал рукой быстрое вращательное движение: дескать, веселее накручивайте, ребята!
Быстро опустились осенние сумерки, и в воздухе повеяло влажной речной прохладой. В Сарапуле зажегся рой светлых огоньков. В темноте мы незаметно прошли через линию фронта.
На палубе смутно черневшей баржи мерцали, как светляки, сотни папирос.
Подошли к сарапульской пристани. Здесь белогвардейские тюремщики были благополучно арестованы и свезены на берег.
В глубине темного и грязного трюма, в смрадном, вонючем воздухе копошились полуголые люди, едва прикрытые рваными рогожами. Велика была радость освобожденных пленников! Многие рабочие плакали от восторга, не веря своему счастью.
Спасенных от мучительной смерти оказалось 453 человека.
Мы попросили товарищей провести последнюю ночь на барже, чтобы утром торжественно встретить их в городе.
Начальник гарнизона пригласил меня к себе. Храбрый, решительный, со вставным стеклянным глазом и потому казавшийся косым, он жил на центральной улице в квартире бежавшего инженера.
В просторной и светлой столовой, обставленной просто, но со вкусом, под ласковое мурлыканье уютно кипящего самовара худенькая молодая хозяйка квартиры, разливая чай, с наивным видом рассказала мне, что тоже хотела бежать с мужем к белым, но в баржу ни за что не хотели пустить ее козу, кормившую молоком новорожденную девочку. А без козы-кормилицы молодая мать никуда уехать не могла: врачи категорически запретили ей кормить ребенка грудью. Из-за этого она осталась в Сарапуле и была очень обрадована, когда увидела, что большевики оказались вовсе не такими страшными, как их рисовало испуганное воображение обывателей. Муж был скоро позабыт, и вчерашняя инженерша утешилась, став женой начальника гарнизона, случайно остановившегося в ее квартире.
Так порой куется личное счастье людей.
Рано утром, когда низкое небо было покрыто свинцовыми тучами, начался великий исход. Бледные, исхудалые, измученные люди, сжимая на груди накинутые на плечи рваные рогожи, босиком шли на базарную площадь; сквозь прорехи рогож белело голое тело.
Люди в рогожах вытянулись в длинную процессию. Сарапульские рабочие и ремесленники с грустным сочувствием смотрели на это мрачное шествие. Моряки кричали приветственное «ура». Женщины в пестрых платочках отворачивались и вытирали слезы на опухших красных глазах.
— Вот она, форма Учредительного собрания! — злорадно говорили в толпе.
На базарной площади была сооружена дощатая трибуна, с которой я произнес короткую речь, приветствуя освобожденных. После меня высказались другие товарищи. Но, в общем, митинг был недолог. Процессия босоногих людей в рогожах ярче и сильнее агитировала против белых, чем любая зажигательная речь.
Под конец выступил человек в рогоже, рассказавший об ужасных условиях жизни на тюремной барже. Тут же он заявил, что вступает добровольцем в Красную Армию. Его примеру последовали и другие.
По окончании митинга люди в рогожах были приглашены в столовую на базарной площади пить чай. Их лица сияли от счастья, они чувствовали себя людьми, побывавшими в лапах смерти и снова вернувшимися к жизни.
Потом им выдали новую одежду. Поспешно и радостно они сбрасывали с себя грязные, оборванные рогожи и облекались в человеческое платье. Многие, скинув рогожи, тотчас надели красноармейскую форму и сразу отправились на фронт.
7 ноября 1918 года, в годовщину Великого Октября, после жаркого штурма красными войсками был взят Ижевский завод. В этом штурме принимали участие и освобожденные нами «баржевики». Некоторые из них сложили там свои преданные революции головы за победу и счастье рабочего класса, за Коммунистическую партию.
1934
