— А ничего, так отдохнем, покупаемся. Лето, говорят, жаркое будет, ну что в Москве сидеть? — робко заметила Лена, теребя косу и поглядывая на сестру в страхе — а ну, сейчас развернет домой? С нее не убудет.
Нет, Надя лишь опять вздохнула и огляделась:
— Что ж Игорь опаздывает?
— Да не придет он, Наденька, не отпустят.
— Должен, обещал.
— Мало ли? Сама понимаешь, долг перед Родиной превыше всего.
— Долг, — одними губами усмехнулась Надя и вдруг подтянула сестру к себе. Обняла крепко, словно прощалась навсегда:
— Береги себя, слышишь, береги. Отец отцом, но и о нас помни.
— Наденька, ну, что ты? Разве ж я о вас, когда забывала? Вы ж мне самые родненькие! — чуть не заплакала Лена, да вовремя опомнилась — взрослая уже, а взрослым реветь нельзя — и отпрянула. — Что ж плохого-то, на отца родного посмотреть? Я ведь ничего больше и не хочу. Только гляну… а может, и поговорить удастся — и вернусь. Ты не думай, я ни за что не останусь! Вы мои родственники… и он.
— Ладно, ладно, — махнула ладонью Надя, и чтоб скрыть слезы, спешно сменила тему, принялась вновь давать наставления. — Билеты на обратную дорогу не потеряйте, как приедете — позвоните. И не озорничайте там! Я ведь позвоню вашей Зосиме Абрамовне, узнаю, как вы себя ведете!.. Пирожки ешьте сначала с яйцом, потом со щавелем, мясу тоже за два дня ничего не сделается. Все в корзине. А кто у вас попутчики?
— Не знаем.
— А Игорь не говорил?
— Наденька, ну ему-то, откуда знать? — протянула Лена и затосковала. Нравоучения и вопросы сестры пошли по третьему кругу и при всей любви к ней, навевали тоску. Быстрей бы уже объявили отправление.
Девушки, переглянувшись, поняли, что мечтают об одном и том же. И начали потихоньку посматривать на окружающих, пытаясь по их лицам определить, когда же, наконец, отправление поезда.
У вагона Надежда заметила двух молодых лейтенантов, которые с беззаботным видом курили и переговаривались меж собой. Симпатичные, екнуло ее сердечко, и она, воспользовавшись тем, что Ленина сестра смотрит в другую сторону, толкнула подругу, призывая к вниманию. Скрябина недоуменно покосилась на Вильман, посмотрела в указанном той направлении, смутилась и резко откинула косу за плечо: Ну, Надя! Все бы ей кокетничать!
Та лукаво улыбнулась и беззастенчиво оглядела военных, надеясь, что они едут в одном с ними вагоне. Один высокий, стройный, глаза веселые, насмешливые.
— Красивый, — протянула Надя на ухо подруге.
— Да ну тебя! — фыркнула та недовольно, и все же опять покосилась на мужчин. Встретилась взглядом с карими глазами невысокого, широкоплечего лейтенанта с волевым, немного замкнутым лицом и покраснела от собственной наглости, поспешно отвернулась. А Надя, наоборот, широко улыбнулась сероглазому, поглядывая на ямочку на его подбородке: ох, пригожий!
Лена одернула подругу, заметив ее неподобающее поведение, и прошипела:
— Совсем, что ли?!
— Что, девочки? — тут же заинтересовалась Надежда Григорьевна.
— Ничего, — заверила Надя, придав своему лицу безмятежно-наивное выражение.
— А ничего комсомолочки… — протянул Александр Дроздов, откидывая папироску.
— Ты о ком? — выгнул бровь Николай Санин.
— А вон, две девицы под окном… Третья матрона. Интересно с ними едет или провожает?
Николай огляделся в поисках заинтересовавших друга девушек, и встретился взглядом с синими глазами. Девушка тут же смешно покраснела и отвернулась, а Николай, вспомнив, как курить, затянулся, и нехотя повернулся к другу.
— Ну как? — качнул тот подбородком.
— А никак. С ума сошел, девочки совсем, дети.
— Не скажи, формы у них вполне выдающиеся. Заманчивые, я бы сказал…Черненькая вон заигрывает, глазки строит, — улыбнулся Дроздов.
— Черненькая? — непонимающе нахмурился Санин: он заметил лишь синеглазую. У нее была светло-русая коса толщиной с кулак до талии.
— Ага, ты присмотрись, советую. И вторая… ты смотри, какие нынче кадры пошли, — присвистнул восхищенно.
— Ты полегче. Девочкам лет по пятнадцать от силы.
— А я что? — пожал тот плечами, выказав неподдельное удивление. — Ты за кого меня принимаешь? Я ж ими как музейными экспонатами восторгаюсь и руками не трогаю.
— Ох, Саня, — качнул головой Николай с понимающей улыбкой на губах. — Знаю я тебя. Добалуешь когда-нибудь.
— Да ладно, Коля, я ж с умом и расстановкой. Отпуск все ж, чего не повеселиться? Сам знаешь, две недели и опять казармы. А там на что любоваться? На Крыжовского, зачитывающего новые инструкции?
— Осталось по этому поводу к детям приставать.
— Ну вот, кого на пошлости тянет? Это ты сказал, не я.
— А ты подумал.
— Что думать? Матрона вон рядом, что беркут-степняк. Так что мечты останутся мечтами, и моральный облик твоего друга-офицера останется незыблемым и монументально устойчивым.
Николай не сдержал смешок и опять покосился на синеглазую. И тут же посерьезнел, одернул себя — что это он? Ну, хороша, что скажешь? Однако нужно и понятие иметь — ребенок совсем. Вот было бы ей лет восемнадцать, тогда бы он, пожалуй, решился поухаживать… да нет, точно, решился бы.
И качнул головой — глупости какие в голову лезут!
Хлопнул друга по плечу, увидев приближающуюся компанию товарищей:
— Наши идут, и Ганя с ними, — усмехнулся со значением.
Александр расплылся в улыбке и широко развел руки, приглашая девушку в цветастом платье в свои объятья. Про молоденьких комсомолок он мгновенно забыл.
Прозвучал гудок, и тут же первое предупреждение о том, что поезд отходит. На перроне засуетились. Провожающие спешили сказать то, что еще не сказали, на деле повторяя в сотый раз уже сказанное. Отъезжающие спешили занять свои места.
— Все, все, бегите, — обняла девочек Надя и подтолкнула к тамбуру. — Не выходите из купе!
Крикнула уже в спины подружкам.
Лена с Надеждой зашли в вагон и встали у окна, чтобы помахать на прощанье, вместе с другими. Рядом стояла молодая женщина, держа малыша лет трех на руках и ее:
— Напишу…
Сливалось с Лениным:
— Не беспокойся за меня!
И множеством других заверений:
— Позвони…
— Да, да…
— Счастливого пути!…
— Санечку у окна не держи. Продует…
— Машенька, я люблю тебя!….
Поезд тронулся. Качнулся перрон и пошел в сторону, но провожающие еще шли за вагонами, надеясь задержать минуты расставания.
Девушки переглянулись, улыбнулись, и резко, в унисон гудку закричали:
— Ура!!
— Едем, едем, Лена! — подпрыгнула от радости Надя, обняла подругу. Та взвизгнула от восторга и рассмеялась:
— Ура!
— Ага, твой брат — чудо! Отдельное купе, командирский вагон, — понизила голос Надя, сообщая Лене известное, и покосилась на пассажиров: дородная женщина с косой вокруг затылка распихивала корзины и чемоданы в купе, загораживая проход другим. Маленькая девочка стояла у дверей купе N 22 и сосала палец, пытливо осматривая проходящих мимо людей. Молодая женщина в строгом костюме стояла у окна с мальчиком лет десяти и улыбалась, подставляя лицо встречному ветру. Мальчик же строил рожицы девочке-ровеснице, стоящей у соседнего окна. Та смотрела на него исподлобья и хмурилась, а потом показала язык. И получила легкий шлепок от бабушки, которая тут же отвела ее в купе. Два капитана смеялись, что-то рассказывая молодой женщине в веселом цветастом платье.
— Смотри, смотри, — округлила глаза Надя. — Это артистка, да?
И пихнула Лену. Та оглянулась, посмотрела на красавицу в платье с маками, отрицательно качнула головой:
— Нет, наверняка жена капитана. Вон того, крепкого, с седыми висками. Видишь, он ее обнимает.
— Ну, и что? Это муж ее, да? А она Серова? Сама Серова!
— Да никакая это не Серова, нашла, тоже! Пошли в купе, что смотреть…
— Не Серова… — разочарованно протянула Надя, но все ж не пошевелилась и взгляда от троицы не отвела. Пришлось Лене брать подругу за руку и вести в купе.
— Уф, как здорово! — продолжила восхищаться Надя уже и там. Оглядела помещение, потрогала занавесочки, пощупала столик, попрыгала на сиденье. — Поверить не могу!
Лена снисходительно улыбнулась.
Ее брат Игорь относился к очень привилегированной особе, хоть и имел всего лишь звание капитана, и служил на каком-то непримечательном объекте — то ли коммутаторной станции, то ли телеграфе. Он не говорил, она не уточняла, потому что точно знала — ее брат не тот, за кого себя выдает. И телеграфа того не найти, и лычки капитана — прикрытие. А иначе не уезжал бы Игорь в командировки на месяц, а то и год, и как раз в самые тревожные для мира дни, то во время боев в Испании, то Финской войны. И не появлялись бы в их доме люди с обветренными лицами и острыми взглядами, немногословные и подтянутые. И не исчезали так же внезапно, как появлялись, не оставляя после себя даже запаха папиросного дыма. Не был бы Игорь в курсе политических событий мира, не привозил из "обычных, производственных" командировок приметные вещицы: пилотку с кисточкой, толстые вязанные варежки с удивительным искусным орнаментом. Не возил семью в СВ на отдых, не отоваривал под праздники деликатесами, не дарил младшей сестренке на день рождения шикарные платья. Наконец, не смог бы найти ее отца. Настоящего.
