Следующий важнейший источник – Деяния апостолов. В известной работе авторитетного специалиста по истории римского права А. Н. Шервина-Уайта10 сказано, что Деяния «являются нашим основным источником по истории провинциального уголовного судопроизводства, cognitio»11.
Действительно, в Деяниях можно найти описание значительного числа судебных процессов того времени. Причем, не только римских, но и иудейских. Немало таких сведений можно также почерпнуть в сочинениях Иосифа Флавия. А еще – в сохранившихся римских судебных протоколах. Они написаны на папирусах и происходят главным образом из Египта (около 20-ти из них относятся к I в. н.э.).
Наконец, явно недооцененным источником являются законоположения, изложенные в первых древнееврейских кодексах и галахической литературе. Они написаны значительно позже исследуемых событий, но содержат ценные сведения о древнееврейском законе и его эволюции.
Представляется, что перипетии дела Иисуса трудно понять, а также объяснить имеющиеся в Евангелиях противоречия и нестыковки, если не учитывать ряд особенностей этого дела:
Первая особенность обусловлена необходимостью совмещения богословского и юридического взглядов на исследуемый судебный процесс. По свидетельству евангелистов перед синедрионом, а затем и перед римским наместником предстал не обычный человек. А потому судили не только Его. Он тоже начал вершить Свой суд. Условными кажутся и границы, определявшие статус прочих участников этого суда. В любом другом процессе они всегда наделены строго определенным набором процессуальных функций и разделены судебными барьерами. В деле же Иисуса эти барьеры стираются. Если исходить из того, что обвинение было предъявлено не простому смертному, а вочеловечившемуся Богу, то роль Иисуса в судебном процессе видится совершенно иной. Как человек – Он Обвиняемый и Подсудимый. Как Бог – Он Судья. Если же последнее обстоятельство вообще не учитывать, то весьма проблематично оценивать обоснованность предъявленных Иисусу обвинений. Ведь притязания на Божественный статус тоже могли стать основанием для предъявления Ему (как Человеку) обвинений в богохульстве. В случае, разумеется, если Он не был Богом. Но как это доказать? И кто это должен был доказывать?
Автор придерживается той точки зрения, что существование Бога недоказуемо в принципе, тем более в суде. Хотя многие философы и известные представители различных религиозных течений не раз пытались формулировать такие доказательства. Например, Фома Аквинский, выдвинул в свое время пять аргументов в пользу существования Бога. У современных апологетов их число выросло в несколько раз, но по-прежнему остаются актуальными рассуждения Б. Паскаля о том, что разумное доказательство существования Бога невозможно и решение о Его бытии-небытии каждый принимает самостоятельно12. То есть, этот вопрос всецело является вопросом веры, а не историко-правового исследования.
Вторая проблема и особенность дела вытекает из необходимости понимания вопроса о том, как в завоеванной римлянами Иудее взаимодействовали между собой две правовые системы (римская и древнееврейская). Следует отметить, что между иудеями и римлянами не существовало какого-либо договора о разграничении их юрисдикции13. Не было и каких-то специальных актов о порядке управления завоеванными провинциями. Наместники руководствовались, видимо, лишь сенатусконсульскими постановлениями, регламентировавшими, в том числе и вопросы судопроизводства, а также конкретными предписаниями, которые император давал им в специальной инструкции (mandata) при отъезде, одновременно удостоверяя этим документом полномочия прокуратора или префекта.
По большому счету, римский наместник был полностью предоставлен самому себе в вопросе о том, как именно он будет управлять провинцией. При этом национальная и римская системы права «почти „не видели“ друг друга, сосуществуя в параллельных измерениях»14.
Отсутствие четких законодательных установлений в этих вопросах можно объяснить тем обстоятельством, что основной задачей римского наместника была «защита провинции от всяческого рода врагов, как внутренних, так и внешних, мешавших спокойствию людей, проживавших в ней», а «судопроизводством наместник занимался по остаточному принципу»15. Суть этого принципа выразил проконсул Галлион: «спор об учении и об именах и о законе вашем, разбирайте сами; я не хочу быть судьею в этом» (Деян. 18: 12—15).
Аналогичным образом ситуация развивалась и по делу Иисуса, когда иудеи привели Его к Пилату, не сформулировав прежде конкретного обвинения.
Нет оснований сомневаться в правдивости евангельских текстов, из которых следует, что Рим после захвата Иудеи сохранил за иудейскими судами право судить по древнееврейскому закону тех, кто совершал религиозные преступления. И даже приговаривать их к смертной казни. Но исполнять такой приговор иудеи вряд ли могли, не получив прежде санкцию римского наместника. Причем в этом вопросе, по мнению автора, надо разделять этапы получения санкции у прокуратора (префекта) и сам акт приведения приговора в исполнение. Если римский наместник убеждался, что совершенное виновным правонарушение охватывалось лишь рамками древнееврейского права, утверждение им приговора было одновременно и его санкцией на приведение этого приговора в исполнение в соответствии с еврейским законом. Если же наместник Рима, оценивая содеянное виновным с точки зрения римского законодательства, усматривал в этих действиях общественную опасность для Рима, то он мог (и даже обязан был) провести собственное расследование и пересмотреть смертный приговор. А точнее – вынести свой собственный приговор. Но в этом случае его исполнение осуществлялось уже римлянами и по римским законам. То есть, утверждение приговора прокуратором (префектом) не было простой формальностью. Потому и мнение синедриона, надеявшегося на формальное утверждение своего приговора Иисусу, вступило в противоречие с мнением Пилата.
Вместе с тем, на происходившие периодически случаи побивания иудеев камнями за нарушение Моисеева закона (без санкции римских наместников) последние, судя по всему, просто закрывали глаза, поскольку эти казни не затрагивали римских интересов.
Третья особенность дела, связанная с предыдущей, касается разработанной первосвященниками универсальной формулы обвинения, выдвинутого против Иисуса. Она позволяла преобразовать (трансформировать) подведомственные синедриону религиозные преступления в преступления против интересов Рима, подсудные Пилату. Анализ источников показывает, что синедрион при вынесении Иисусу обвинительного приговора рассчитывал расправиться с Ним именно руками римлян. И потому соответствующим образом сформулировал юридическое обвинение, сохраненное для истории евангелистом Лукой.
Четвертая особенность сводится к следующему. В деле Иисуса проблематично разобраться, если не установить причину, по которой в этом суде объединились интересы двух противоборствующих религиозных течений (саддукеев и фарисеев). Если условно выделить в обвинениях против Иисуса светскую и религиозную составляющие, то в инкриминировании первой части обвинения были более заинтересованы саддукеи. А во второй – фарисеи. Позже мы подробнее поговорим о возможных причинах объединения этих обвинений. А пока ограничимся предположением, сделанным Б. Г. Деревенским: «Вполне возможно, что в спешке и горячке, с которыми проходил суд, саддукеи, горя желанием непременно осудить Иисуса, воспользовались аргументами фарисеев и тем самым выступили невольными защитниками в общем-то чуждой им мессианской идеи»16.
Особо следует сказать о пятой особенности исследуемого суда. Его евангельские описания сложно понять, если не учитывать, что наряду с общими нормами в древнееврейском праве действовали особые (упрощенные) процедуры судопроизводства. В этой связи правомерен вопрос: синедрион судил Иисуса «не по букве закона», то есть, нарушая Закон? Или он все же действовал по закону, но не обычному, а чрезвычайному, который устанавливал (в изъятие из общих правил) особые процедуры? То есть возможны два варианта ответа: или было допущено беззаконие, или суд применил законную судебную процедуру, хотя и экстраординарную, применявшуюся особыми судами – трибуналами.
В. Фрикке писал: «Уголовное разбирательство „дела Иисуса“ выглядит так, как если бы оно было проведено военным трибуналом». Это сравнение Фрикке делает несколько раз. Но относит его только к суду Пилата, полагая, что синедрион вообще не судил Иисуса.
