Пришёл матрос Григорий Линник. Он умел обращаться с ездовыми собаками.
Седов продолжал подготовку к экспедиции. Продолжал бороться, чтобы Морское министерство разрешило поход.
И экспедицию наконец разрешили!
Седов приобрёл крепкий хороший барк «Святой мученик Фока». Много лет назад его сработали норвежские мастера. Долго служил «Фока» зверобоям, ходил во льдах.
Ремонт бы дать «Фоке», да некогда и денег нет. Надо спешить, закупать и грузить на судно тёплую одежду, приборы для научной работы, солонину, сухари, сушёное мясо и сушёные овощи. Надо торопиться. Конец августа. Никогда суда не выходили в Арктику так поздно. Одна надежда: задержится зима.
Жил Седов в деревянном доме возле пристани. Сюда приехала из Петербурга жена Седова, Вера Валерьяновна. Приехала, чтобы проводить мужа в далёкое плаванье.
Они обвенчались два года назад и вместо свадебного путешествия отправились в Архангельск. Тогда жена провожала Седова в экспедицию на Новую Землю. А теперь — на полюс.
Вера Валерьяновна знала, что жизнь с Седовым не принесёт ей ни богатства, ни развлечений. Принесёт эта жизнь одни расставания. Но что же делать, если полюбила она именно Седова — весёлого, неугомонного, похожего на мальчишку, когда хохочет, сочиняет стихи или бросает в неё снежками. Упрямого, неутомимого исследователя.
Как-то вечером Седов с женой вышли из дома. Во дворе, в загородке, сидели собаки, купленные для экспедиции. Всегда у них было шумно, а сегодня Веру поразила неожиданная тишина. Вера Валерьяновна и Седов были у пристани, когда завыла собака, потом вторая, третья…
У Веры сжалось сердце, и она заплакала. Седов растерялся:
— Не плачь, Верочка, не надо! А потом добавил:
— Ведь не зря тебя Верой зовут: верь, всё будет хорошо!
Оставалось жене Седова одно: верить, надеяться, ждать.
27 августа 1912 года парадная пристань в Архангельске была забита народом. В клетках на палубе «Фоки» лаяли собаки. Гремел духовой оркестр. Неслись крики «Ура!»
Тяжело гружённый «Фока» медленно отвалил от берега, дал прощальный гудок.
За кормой неслись чайки, тоже провожали, кричали пронзительно и тревожно. «Будто плачут», — подумала Вера.
На капитанском мостике, подтянутый и бодрый, стоял начальник экспедиции — Георгий Яковлевич Седов.
…Сентябрь встретил путешественников штормами такой силы, что рулевого к штурвалу привязывали, чтоб не смыло водой.
Через две недели вошли в лёд.
Лёд лежал белыми полями. Между ними по чёрным трещинам-разводьям шло судно.
Старый барк прекрасно слушался руля. Отличное судно. Но не всемогущее. Ледовые поля двигались, напирали на соседние, края их ломались и громоздились в неприступные торосы. Дороги не было. Приходилось возвращаться, идти то вперёд, то в сторону, чтобы обойти торосы. А однажды повернули на юг.
— Так невзначай и до Архангельска дойдём, — не очень весело пошутил Седов.
Однако ни унывающим, ни усталым никто начальника не видел. «Железный он, что ли?» — удивлялся экипаж. Чем опаснее положение, тем решительнее и собраннее Седов.
«Фока» далеко не ушёл. Прочно вмёрз в лёд в бухте Панкратьева полуострова, у Новой Земли.
Зима. Это понятно всем. Только Седов не мог смириться с тем, что не добрались до Земли Франца-Иосифа. Значит, весной нельзя выйти на полюс. Он ушёл в каюту и долго не возвращался. Сидел за столиком, подперев голову рукой, смотрел на портрет жены. А когда появился, сказал: «Будем зимовать!»
И всё ожило. То там, то здесь слышался бодрый голос начальника. Стучали молотки. Матросы заколачивали люки, забивали лишние двери — утепляли судно. В кают-компанию принесли из трюма пианино и граммофон. Распаковали приборы. Павлов мастерил полки, оборудовал геологический кабинет. Визе разбирал библиотеку. Художник занимался фотолабораторией.
Барк превратился в дом. Бухту, где он стоял, назвали Бухтой «Святого Фоки». Седов каждый день уезжал с кем-нибудь из матросов: обследовал полуостров Панкратьева и ближайшие острова, вычерчивал карту. Старая была очень приблизительна.
Матросы удивлялись, глядя на Седова:
— Всё умеет. Топором работает и пилой. Палатку за десять минут ставит. Что приключится — нипочём не растеряется. Зря никого не обидит. И весёлый, шутит всё время. С таким не пропадёшь.
Полярная ночь пришла в начале ноября. Но когда светила луна, видно было не так уж плохо, и художник фотографировал.
Пинегин для Седова был самым близким человеком на «Фоке». Нравились ему серьёзный Павлов и вдумчивый, вежливый, аккуратный Визе, на вид совсем мальчик.
Команда подобралась неплохая. Матросы помогали учёным. А учёные с художником ездили на собаках за плавником — лесом, который море выкинуло на берег. Им топили печки: уголь берегли для судовой машины. Привозили куски пресного льда от вмёрзшего неподалёку айсберга — пополняли запасы питьевой воды.
Визе устроил метеостанцию для наблюдения за погодой. От судна до метеостанции натянули канаты, чтобы в пургу, когда и в двух шагах ничего не видно, не заблудиться.
Человек тяжело переносит полярную ночь: тоска одолевает. Седов знал: пока есть работа, пока люди живут дружной семьёй — никакая тоска не страшна. Однажды он предложил:
— Давайте устроим Великий Морской праздник. Хорошее настроение — важная штука, и зависит оно от нас самих.
Павлов тут же взялся писать шуточную пьесу в стихах. Пинегин делал костюмы. А в день праздника судно засверкало огнями, как праздничная ёлка. Кают-компания украсилась флагами, гирляндами и фонариками. На камбузе стряпали пельмени из сушёного мяса с салом, варили компот.
Ударила пушка. Выскочили черти. Появился морской царь с семьёй. Команда хохотала, увидев краснощёкого Шуру Пустотного в костюме морской царевны. Зато трудно было узнать царя Нептуна Полярного в рогожном костюме, в парике и бороде из пакли. Только по голосу поняли: матрос Линник.
Седов играл сам себя — начальника экспедиции. И царь на него очень сердился:
С некрещёною командою,
Злой, разбойничьею бандою,
Не спросивши разрешенья,
Вторгся ты в мои владенья!
Царь потребовал окрестить всех, кто впервые за полярным кругом. Черти бросились ловить новичков. Лицо мазали сажей, а за шиворот выплёскивали по ковшику воды со снегом.
Много было шума и смеха. Больше всех веселился сам Седов.
В феврале поднялось над горизонтом солнце. С «Фоки» раздался приветственный залп пушки. Зимовщики дружно прокричали «Ура!»
Всё засверкало, заискрилось. Упали синие тени от скал и барка. Заиграл светлым изумрудом вмёрзший в лёд айсберг. К вечеру небо расцветилось зелёными, розовыми, сиреневыми полосами.
Однако весна шла неохотно. Солнце было холодным. А чаще падали на землю туманы и дожди.
Ушли в поход Павлов и Визе. Они должны были исследовать внутреннюю часть северного острова Новой Земли и описать часть восточного — Карского побережья. Седов с матросом Инютиным отправились на север — к мысу Желания.
Почти два месяца длился поход Седова.
Лёд под берегом был торосистым, труднопроходимым. Иногда этот лёд уносило ветром в открытое море, а вода схватывалась молодым, который под ногами стеклянно хрустел.
В опасных местах Седов шёл впереди, проверяя крепость льда. Инютин с собаками шёл по его следу. Однажды он сошёл со следа и провалился, а за ним поползли в полынью нарты с собаками. Седов бросился на помощь — и сам оказался в воде.
Седов поддерживал нарты, подталкивал их на лёд, кричал на собак, которые выбирались из полыньи и снова соскальзывали. Больше всего он боялся за документы, дневники, хронометры.
Хронометры — точное время. Без этих приборов невозможна работа Седова.
Ещё раз рванули собаки. Седов с матросом вытолкнули нарты на лёд, а потом выбрались сами. Одежда, спальные мешки, сухари промокли. А бумаги и хронометры, привязанные наверху нарт, остались в целости и сохранности.
Около семисот километров прошагали Седов с Инютиным. До них никто здесь не ходил. И карта, которую Седов вычертил, вернувшись, совсем не походила на те, что были. Теперь её с любопытством рассматривали в кают-компании. А Седов рассказывал:
— Этому горному хребту я дал имя Ломоносова. Вот остров Инютина. А возле этого ледника мы спаслись от смерти. Я назвал ледник именем Веры.
Наступило лето. «Фока», занесённый зимой по палубу, освободился от снега. Борта его покрасили, зимнюю копоть вычистили. Судно было готово к плаванию. Но лёд оставался крепким, хоть и затопило его водой.
